За три часа до моей смерти

О! Как порой, мечтаем мы закрыть глаза, Чтоб луч от яркого светила, Покрыла темнота, будто плетёная лоза, И смерть нас ласково вела Во мрак кромешного забвенья! О! Сладость терпкая спасенья…

      Всю ночь я не могла уснуть. Тревожно билось сердце в моём обмякшем усталом теле. Меня терзали странные ощущения, будто должно случиться что-то ужасное, отчего иногда по коже пробегали мурашки, и я с ужасом наблюдала, как тело ими покрывается. Я осознавала, что мои страхи беспочвенны, но успокоить своё седьмое чувство не могла. Даже мысли о самом дорогом человеке не грели, не защищали, не успокаивали. Казалось, что мой страх отпугивает его, и он исчезнет, как очередная стайка мурашек, пробежавших по коже от дурных чувств. Это загоняло меня в ступор. Да, для меня ещё более ужасной будет потеря Сульфуса, но этот жуткий страх, боязнь того, чего даже представить не можешь, угнетала меня. Поворочавшись ещё немного, я всё же заснула, ласкаемая нежными лунными лучами. Пожалуй, лишь она понимала мои терзания и пыталась успокоить, за что я бы, несомненно, отплатила ей добром, если бы была только способна на это. Выдавив подобие счастливой улыбки, я постаралась подумать о чём-то приятном, как обычно это делала. Да только в мыслях всё путалось от беспричинного ужаса. Сон пришёл, но оказался таким же беспокойным. Обрывки каких-то жутких библейских картинок мелькали в моём спящем сознании, заставляя тело нервно напрячься. На лбу и шее выступил липкий пот, который говорил о том, что я до ужаса боюсь. Я открыла глаза, в конечностях покалывало, а внизу живота собрался тугой комок. Мне страшно. Я не могу умерить свой страх. Я не могу проконтролировать его. Я боюсь…       Нервно смахнув пот, я села, запустив в густые белокурые локоны обе руки. Я почему-то думала, что таким жестом, мне проще будет обуздать беспокойный вихрь мыслей непонятно откуда нахлынувших и не дающих мне погрузиться в сладкие грёзы. Взгляд мой был устремлён в никуда. Зрачки то фокусировались на мелочах, таких как маленькие несовершенства кожи, её пористой структуре. То вдруг картинка исчезала, всё перед глазами плыло и становилось единой чёрной массой. Моё сознание металось, как люди на тонущем корабле. Мне становилось ещё страшнее. На меня нашла настоящая паника. Что же со мной происходит? Я в беспамятстве откинулась на подушки, сильнее сжимая голову, так что пальцы белели, но я не чувствовала ни боли, ни мягких подушек, ни шелковых простыней под собой, только страх, дикий животный страх, сковывающий меня навечно. Жалкое зрелище, удручающее, отвратительное. Сознание раздвоилось. Одно из них кричало, что я должна взять себя в руки и прекратить это безумие, что нет поводов сходить с ума из-за мелочей и предчувствий, а другая хотела в панике бежать и спрятаться от всего, что её пугало. А я поддаюсь второй половине, я слабая, я тихо схожу с ума… Кто-нибудь, пожалуйста, остановите этот кошмар. Мне грезилось в беспамятстве, что ждёт наш мир скорая смерть. И я была готова к ней или мне лишь казалось?       Утром в сознание я пришла от истошных криков. Они были всюду. Весь рай стенал и плакал, всё небо сокрушалось. Тревожный комок внизу живота затянуло в крепкий узел, я поднялась с постели и ноги меня не держали. Я ослабла, будто тот тревожный сон выпил все мои силы. Ноги были, будто ватные. Я встала и тут же поняла, что что-то пролито на коврик перед моей постелью. Тут же ко мне вернулся мои ночные спутники – страх и паника. Я нехотя перевела взгляд на свои ступни и в ужасе закричала, забравшись на кровать и укрывшись пледом, как будто он мог защитить меня. Белый коврик обагрила кровь, натёкшая из соседней комнаты. Тёмная, вчерашняя кровь. Глаза затуманили солёные слёзы тёкшие ручьём по щекам. Кровавые следы моих ступней отпечатались на нежно розовом постельном белье, и оно перестало быть таким. Впервые я поддалась эмоциям, я рыдала от страха и слабости. Ничто не могло заставить меня успокоиться. Набравши полные лёгкие воздуха, я промчалась по комнате, выбежав в коридор. Всё было в крови, ветер, проникавший из вдребезги разбитых окон, разносил окровавленные перья моих родителей. Дом был разгромлен, обои обожжены и обрызганы кровами кляксами. Наш маленький домик превратился в место казни. Мои родители. Их глаза были будто спёкшиеся. Я в ужасе осела на пол, прикрыв рот рукой.       Я не помню, как оказалась на улице. Я кричала, плакала, била руками землю. И, наверное, даже поседела за тот короткий промежуток, что видела убитых маму и папу. Их обмякшие, окровавленные тела. Я будто сразу потеряла всё: зрение, слух, дар речи. Мне не хотелось ничего кроме одного, чтобы мама как прежде обняла меня и сказала что-нибудь, хоть что-нибудь! Мама! Мамочка! Истерика овладела мною, и меня трясло от горечи потери. Пусть они мне не родные, пусть я не родная им, пусть хоть весь мир рухнет. Верните мне их, сотрите мне память, заберите мою свободу! Я хочу, чтобы они жили! Ничто не могло заглушить крика моей души, боли столь сильной потери.       Наконец, я совсем потеряла способность думать о чём-то кроме своей утраты, я шепотом молилась, чтобы у меня не отнимали этих людей. Небо налилось багряным, его пронзали, как паутиной молнии, оно дышало зловещим жаром. Ветер зло растрёпывал всё, выхватывал куски облаков и, как бешеный, рассеивал их в пыль. Крики, плачь, мольбы содрогались воздух, в нём ощущался свинцовый привкус свежей крови. Её здесь были реки. Моя ночная сорочка пропиталась алыми капельками, босые ноги от бесцельной ходьбы кровоточили, добавляя в общую кровавую реку и мою ДНК. Повсюду летали перья, словно сейчас был январь, и это были снежинки. Окровавленные снежинки. Рай стал братской могилой, ангелы умирали, они падали прямо мне под ноги, крича в агонии. Они умирали, потому что умирали и люди. Человечество умирало в мучениях, а вместе с ним гибли небеса. Наша братия создана, чтобы опекать людей, но если нет людей?       Выжившие бежали, и я оказалась в толпе, небесные стражи убегали, а я шла против потока, кто-то окликал меня, твердил разворачиваться и уносить ноги. Страшно было на это смотреть, а через секунду мы все пали…       Мы падали с огромной высоты к детищам Бога, которых должны были ценою жизни оберегать. Ужасно было то, что мы видели в полёте. Земля превратилась в огненный шар. Пустой, безжизненный, раскалённый. Но мы и сами были не лучше. Сотни спасшихся ангелов падали с небес, сгорая живьём. От криков содрогался воздух, он уже не в силах был сопротивляться и кричал вместе с нами. Мы умирали. Я чудом достигла поверхности теперь уже мёртвой Земли. Крылья мои с хрустом изломались и от силы трения обгорели, причиняя адские боли. Сульфус. В агонии я встала и попыталась пройти хотя бы метр, но не смогла. Боль пронзила меня и из охрипшего горла вырвались не то стоны, не то хрипы. Я больше не могла кричать, не могла плакать, не могла двигаться. Если кто-то когда-то и думал о конце света, то это он и был. Мы умирали, мироздание умирало. Тысячи смертных превратились в прах. И лишь всадники апокалипсиса пели свою прощальную колыбельную для нас.       От боли у меня всё онемело. Я видела как рядом пали мои друзья, но им к счастью не довелось мучиться. Я была рада, хотя в моём состоянии радоваться уже было нечему, мне остались минуты, если не секунды. Ури, Мики, Дольче, все они пали уже замертво, они уже отмучались, а я Творцом, похоже, была наказана за непослушание и в смирение должна принять свои муки. Я забыла все свои радости и лишь доживала отведённые мне минуты, которые казались вечными. Боль туманила сознание и с новой и новой силой пронзала сломанное тело. Мне оставалось лишь выплёвывать тёплые сгустки собственной крови на окаменелую раскалённую почву. Я опять провалилась в беспамятное забвение. Как же я ждала, когда время моё наконец-то истечёт и я стану пылью времени, ангелом, который с ласковым шепотом ветра нежно треплет весеннюю листву на краю вселенной. – Раф, мой ангел, – нежный шепот заставил меня разомкнуть отяжелевшие веки, чтобы найти источника звука, чтобы видеть его.       Сначала, я даже не узнала голос, настолько боль затуманила память, чтобы вспомнить потребовалось больше десяти минут. Сульфус. Весь исцарапанный и лохматый, в каких-то лохмотьях вместо привычной одежды, дрожащими ладонями убирал окровавленные пряди с моего лица. Его пальцы казались легче пуха и нежнее кожи младенца. Они снимали боль и возвращали меня к жизни, потихоньку исцеляя, но излечить мои раны уже было невозможно. Их нанесла Судьба. Они никогда не затянуться. – Тихо-тихо, ничего не говори, не надо. У тебя всё тело поломано, – мою попытку выговорить хоть слово, Сульфус тут же пресёк, наложив на мои опухшие и окровавленные губы свой палец. – Я видел, как ангелы пали. Что происходит с этим чёртовым миром?       Грустная усмешка растянулась на его лице, и я бы обняла его, но не могла пошевелить и пальцем, веки тоже закрылись. Боль слишком сильная, чтобы бороться с ней. Я судорожно хватала воздух, захлёбываясь кровью и иногда прокашливаясь. Если я чего-то и ждала, то это была смерть. Хотя даже сейчас, я была счастлива, что доживаю своё время рядом с любимым человеком, пусть я не вижу, какая гамма эмоций на его лице, зато я чувствую рядом его на удивление ровное и спокойное дыхание и чуть подрагивающую ладонь на своей голове. Сульфус всегда умел скрывать эмоции, но, наверное, сейчас его всё же пробило на слёзы. Я ощущала его напряженную фигуру, хоть и не могла больше видеть ничего кроме мглы сомкнутых глаз. Я не могла видеть облик любимого существа и медленно умирала, терзаемая болью.       Вскоре чувствовать боль стало привычкой и уже не сильно отвлекало сознание, я могла размышлять. О чём обычно размышляют те, кто при смерти? О лучшем мире? О том, что ждёт их потом? Ничего не ждёт. Я – ангел. Ангелы бессмертны, а я умираю. Я хочу жить, но та воронка из горечи потерь, боли, ужаса затягивала меня в забвение. Скорее бы избавиться от всего этого, но так хочется хотя бы на мгновение увидеть лицо Сульфуса, будто оно могло меня излечить от всего и сразу. Сделав усилие, я открыла глаза. Сначала взгляд был мутным, и лицо тут же пронзило, будто сотнями тысяч игл, но я всё же собрала остатки воли в кулак и посмотрела на моего демона.       Сульфус сидел рядом, склонив лохматую голову. Ветер трепал его тёмные волосы, словно листву деревьев. Фигура его вдруг потеряла ту гордую осанку. Он был сокрушён, он был в ужасе. Я никогда не видела демона в таком состоянии и пожалела, что увидела. Он тяжело вздыхал и горько ухмылялся, покачивая головой. Наверное, думал, как смириться с тем, что я умираю. Или медленно сходил с ума, томимый мыслями о потери. И лишь зрачки его бешено метались, выдавая тревожное беспокойство и страх. Я хочу сказать, как больно мне оставлять тебя Сульфус, но не могу и слова вымолвить, а крылья мои утратили свой былой облик и силу и его тоже. Я ничего не могу, и он ничего не может. Мы повязаны бессилием. Мы сходим с ума, мы умираем…       На кровавом небе занимался рассвет. Я не могла его хорошо разглядеть. Скорее всего, это волшебное зрелище, только вот мироздание дышит из последних сил. Красное небо пронзают осторожные и настойчивые лучи солнца, нанизывая облака. Яркий оранжевый диск поднимается из-за каменистого горизонта, освещая умершую Землю. Становиться виден рельеф – всё стёрто. Планета – один большой пустырь. Города, дороги, леса, моря разрушены, разбиты, уничтожены, высушены. Ничего не осталось. Человечества не осталось. Огрубевшую почву пропитывает лишь кровь от множества павших и погибших ангелов.       Моё сердце сжалось. Не так я представляла сегодняшний день. Все мы жили беззаботно, ласкаемые солнышком и нежным ветерком. Под ногами шелестела зелёная травка, а теперь ничего этого нет. Сердце ещё сильнее сжалось. Я кое-как повернула голову, почувствовав каждой клеточкой изломанного тела шарканье подошв по мёртвому грунту. Я заметила над Сульфусом фигуру и хотела вскрикнуть от ужаса, но не могла. Лицо существа скрывал чёрный плащ, края которого были оборваны и окрашены кровью, спёкшейся. Ступней его я не видела, может быть, потому что их не было. Ветер развивал полы одеяния и из-под них иногда вылетали сгустки чёрной энергии. В руках, точнее в костях, создание держало косу. Огромную, серебряную косу, которую украшала россыпь разнообразных косточек и ярких сапфиров, поблёскивающих на солнце золотыми переливами. А из-под капюшона на меня смотрели горящие ненавистью глаза. Они пропекли меня насквозь. Я испугалась ещё сильнее, мне хотелось вскочить и убежать, я не хотела умирать.       И вдруг раздался истошный смех. Моё обессиленное тело вздрогнуло. Это смеялся Сульфус. Он покачивался туда-сюда и смеялся, а из глаз капали слёзы. Мой демон окончательно сдался. Мне самой было страшно, если я вижу это существо то это, скорее всего, Смерть. И она влияет на Сульфуса, он же демон, демонам близка Смерть. Мне хотелось умолять её не забирать меня, не убивать в любимом человеке последнюю надежду, но он был уже не в себе. Громкий истеричный смех выдал то, что Сульфус больше не способен адекватно мыслить. Я не хотела мириться с этой мыслью. А Смерть лишь легонько гладила демона по голове, будто заботливая мать, породившая в нём безумие. Сульфус уже не стал бы прежним никогда, и это окончательно убило меня. Если первое время я ещё боролась, то потом я осознала свою ничтожность и отвратительность. Я готова принять отпущение, готова уйти с этим жутким Всадником Апокалипсиса. Я, наконец, избавлюсь от боли и страданий, мне вдруг стало от этого до мурашек хорошо и спокойно, я глубоко вдохнула, и моё сердце остановилось… я умерла. И с тех пор не было на Земле света и добра, не было и зла. Царило только безумие. В беспамятстве лишь демон одинокий, истёрши ноги в кровь, блуждал по мёртвой почве, и кровью её своею поил. От солнца раскалились камни, что были раньше под травой. И ветер зло насвистывал преданья о горестной судьбе, что даровали Всадники Земле…