Каннибал

— Ты знал, что мой прадедушка был каннибалом? — спросил Куроо, колупая ногтем краешек скотча на лице Бокуто. Котаро много чего не знал. Понятия не имел, что Солнце состоит из гелия, что дельфины относятся к млекопитающим животным так же, как и собаки с кошками, что от недосыпа можно умереть, но данные пробелы в его познаниях становились до смешного ничтожными по сравнению с этой информацией, сошедшей с уст Тетсу. А ведь день до неприличия хорошо начинался! Утром он каким-то образом проснулся выспавшимся, хотя в первый же день летнего тренировочного лагеря он сверх меры вымотался в спортзале и до двух ночи переписывался в чате с Куроо, лежавшим в соседней комнате. За завтраком Акааши дал ему свои сосиски-осьминожки, потом Котаро смог более-менее удачно повыпендриваться перед менеджерами других команд, во время тренировочного матча против Некомы он рвал, метал и летал, как китайский воин кунг-фу, а ближе к вечеру дорожка, заботливо устланная самой госпожой Удачей, свернула в заросли терновника, где его ждали с распростертыми объятиями. Финал сегодняшнего дня печален. Он раздет, связан по рукам и ногам, взывать о помощи мешает скотч, максимум, что способен выдавить из себя пленник, это громкое мычание, пока что мало способствующее привлечению потенциальных спасателей. Освещение было скудным, по причине отбоя Куроо не включил верхний свет в спортзале, он довольствовался скудной подсветкой мобильного, и такая иллюминация лишь нагоняла еще больший страх. Бокуто было действительно страшно, в последний раз он так пугался еще в средней школе, когда он обнаружил на кухонном полу какую-то омерзительную, волосатую многоножку. Откровения бро он бы с удовольствием выслушал в иной ситуации, скажем, за чашкой чая, на уютном диване, а еще лучше по телефону, находясь у себя дома, в комнате, за закрытой на все засовы дверью. — Семья никогда мне ничего не говорила о нем, дед сразу же менял тему, едва только разговор касался его отца, — Куроо интимно, нежно провел шершавой ладонью по грудным мышцам Бокуто. — И я бы так и остался в неведении, что за дичь со мной в последнее время происходит, если б накануне, за несколько дней до поездки в летний лагерь, моя семья не затеяла уборку на чердаке. Довольно тривиально и истоптано, но я нашел там личные дневники прадеда. Каннибал из него, если честно, был точно такой же, как из тебя – солист балетного танца, за все свои пятьдесят восемь лет сознательной жизни каннибала так и не смог съесть ни одного человека. Он был чертовым романтиком, влюбчивым. Испытывал к каждой своей предполагаемой жертве, помимо гастрономического интереса, еще и постельный, поэтому даже кусочка откусить не смог от своих предметов воздыханий. Я кучу сайтов облазил, и, знаешь, каннибализм может передаваться по крови, неизвестно как, но это научно доказанный факт. Раньше я думал, что я просто влюблен в тебя, как-то болезненно, ненормально, но после прочтения мемуаров прадеда, подробного описания всех его чувств, волнений, желаний, я понял, что именно я хочу с тобой сделать. Сожрать тебя целиком, без остатка, чтобы никто даже не притронулся к тебе, моё лакомство, мой деликатес. Но, черт возьми, я же люблю тебя, бро, я не могу съесть тебя, ведь тогда я лишусь тебя! Бокуто думал, что попал в какой-то чертов мексиканский сериал, где ему досталась главная роль донны Хуаниты Эль Педры, которая ему решительно не нравилась. Ему не нравилось, что именно на его персону пал голодный взор новоявленного каннибала, что Куроо хотел его съесть, как какой-то чикен мак нагетц, и что только влюбленность Тетсуро в свою «еду» мешало капитану Некомы приступить к пиршеству. Вроде бы, тут радоваться нужно, что он у Куроо не только слюну вызывает, но и возвышенные чувства, но Бокуто все равно решительно не нравилась ситуация. И почему он тогда голый, если его не съедят? Бро что, намерен вылизывать его, как леденец? Котаро резко отвернулся, впиваясь взглядом в железную тару для мячей. Зря, абсолютно зря он сейчас взял и подумал нечто… подобное. Перед мысленным взором тут же промелькнула картинка, до того непотребная, что Бокуто лишь невероятным усилием воли подавил свое возжелавшее восстать естество. Да ну, облизывать… Этот «леденец» будет соленым, как кирпич, оставленный в презент лосям, потому что Котаро как раз направлялся в душ, когда на него набросились впотьмах, прижали к нижней части лица остро пахнущий какой-то кисловатой дрянью платок и заволокли, бессознательного, в пустующий спортзал. Котаро пожалел, что не умеет так витиевато писать сочинения, как это делает Акааши, иначе Бокуто бы тоже написал мемуары, назвав их как-то вроде «Жертва каннибала», «Всепоглощающая любовь», или еще какой-нибудь откровенной чушью, претендующей своим звучанием на дамский роман. Куроо все еще вел свой монолог, повествующий о желании как поужинать своим ближним, так и склонить его к разврату, а там уж и до своеобразного пикника самки каракурта, проведшей ночь, полную любви, недалеко. Бокуто не было особого дела до исповеди кошака, Тетсу с чем-то подобным должен был обратиться к Акааши, который, глядя на своего капитана, решил в будущем стать врачом-психиатром. Совень усердно размышлял над тем, как бы ему с минимальными потерями избежать уготованной ему участи, но его мозг, очевидно, только и годился, что на волейбол и генерацию шалостей. Да и что тут придумаешь, когда ты связан и над тобой нависла тень человека, для которого ты часть рациона? — Бокуто… — всхлипнул Куроо, резко склоняясь над распростертым, словно индейка во время Дня Благодарения, парнем. Совень едва успел мысленно проститься с мамой, папой, двоюродной бабушкой и Акааши, прежде чем Тетсуро приступил к трапезе. Бокуто буквально чувствовал, что от него уже начали отдирать куски плоти, однако, боли он так и не ощутил. Когда он отважился открыть сомкнутые животным ужасом очи, то увидел картину похлеще той, что упоминалась ранее. Куроо, стянув свои спортивные шорты к коленям, размашисто дрочил, казалось, полностью сосредоточившись на этом процессе и забыв обо всем. Котаро невольно проникся этим зрелищем, подумав, что бро невероятно горяч прямо сейчас. Эти сведенные у переносицы брови, сжатые в тонкую линию губы, часто вздымающаяся грудь, напряженные мышцы пресса, видневшегося из-под задранной майки, узкая дорожка темных, курчавых волос, ведущая к паху, кулак, сжимающий потемневшую от прилившей крови плоть, всего было не описать. Достаточно лишь сказать, что Бокуто, залюбовавшийся этой новой стороной Куроо, на секунду так забыл, что он натурал, и вообще, он тут первое-второе-десерт. Словно избавившись от наваждения, Куроо резко прекратил рукоблудить и, избавившись окончательно от шорт, взгромоздился на высокую, угрожающе качнувшуюся стопку матов, на которой, в свою очередь, покоился Бокуто. «Будет ебсти», — понял совень, скосив очи на многообещающий стояк бро. Посулам члена Котаро верил, но принимать такое не хотел ни под каким видом. Теперь уж Бокуто с превеликим удовольствием выслушал бы снова этот душещипательный рассказ кошака о том, как он познал свое истинное «я», даже попросил бы повторить для закрепления материала, лишь бы оттянуть подальше тот миг, когда его задницу навестит незваный гость. — Мммм!.. — взмолился о пощаде Котаро, когда увидел, что Куроо склонился к его члену, видимо, решив начать пиршество оттуда. Такого кошмара даже злейшему врагу не пожелаешь. Если бы не скотч, Бокуто бы зашелся самым настоящим девичьим визгом, как только его органа коснулись губы и язык. Слезы отчаяния и бессилия выступили в уголках глаз, совень чувствовал, как колотится в глотке его сердце и… собственно, всё. Тетсу орудовал только языком и губами, зубы в ход он если и пускал, то очень нежно, едва сдавливая постепенно напрягающий пенис. Голова шла кругом, Бокуто явственно видел, как потолок над ним завертелся юлой. Он потерялся в пространстве и понимании происходящего. Его то едят, то не едят, то, что творил над ним сейчас кошак, не было похоже на прием пищи. И, черт возьми, это было просто охуенно. Минет был выше всяких похвал, бро был определенно умел в таких вещах, надо будет потом поинтересоваться, где и на ком он «руку» набивал, если, конечно, совень все-таки не окажется в желудке у своего товарища. Жаль, руки надежно удерживают веревки, иначе Бокуто схватил бы своего бро за взъерошенную шевелюру, задавая темп. Он уже видел пару раз такие мокрые сны, в которых красные, блестящие от слюны и смазки губы, чуть припухшие и такие соблазнительные скользят по его стволу, а у самого Тетсу на лице было написано, как он наслаждается процессом, но те ночные непотребства Котаро, особо не заморачиваясь, списывал на бушующие гормоны и на то, что его бро в самом деле очень горяч даже по мужским меркам, и если что, совень был бы очень не против, чтобы ему отсосал капитан Некомы. Сейчас же, когда все, что однажды виделось во сне, происходило по-настоящему, Котаро даже не знал, что ему и думать. Да и думать ни о чем не хотелось, когда его члену уделяли такое внимание, обволакивая окончательно вставшую плоть влажным и горячим. Куроо отстранился всего за несколько минут до оргазма, и когда рот, даривший невероятное, до сих пор неведомое наслаждение отстранился, Бокуто вскинул бедра, намереваясь вогнать плоть обратно. Маневр не удался, член лишь вскользь мазнул головкой по губам кошака, сумевшего вовремя отшатнуться, чтобы не получить по зубам прямо-таки каменным стояком. — Не надо так торопиться, бро, — Куроо повозился немного, привстал, усаживаясь на бедра пленника, и совень с восторгом почувствовал, как член снова сдавливает влажным, скользким и горячим, и это было кое-что более узкое, нежели рот. Поверхностно знакомый с анатомией человека Бокуто догадывался, что именно происходит, но он даже и помыслить не мог о том, что однажды он трахнет Куроо промеж его здоровских кошачьих булочек, не раз мелькавших перед ним в душевой. — Боже… Бокуто!.. — Тетсуро сжался, жалобно всхлипывая, и опустился полностью, усаживаясь практически на яйца. — Как же мне… хорошо… Хорошо было не только ему, Котаро практически сходил с ума. Ему очень хотелось избавиться от пут, подмять под себя бро, и как следует отодрать новоиспеченного каннибала, да с такой жестокостью, чтобы Куроо потом если и передвигался, то на манер краба, боком. Внутри брюнета было просто божественно, не хотелось останавливаться, да и не моглось. Он, как мог, подмахивал бедрами, вдалбливаясь в задницу Тетсу, из груди его вырывалось глухое мычание, а веревки больно впивались в запястья, потому что он беспрестанно дергал руками в попытках освободить верхние конечности и перехватить инициативу. Все что он мог, это почти недвижимо лежать под насаживающимся Куроо и жадно всматриваться в лицо, искажаемое муками удовольствия. Пах горел адским огнем, пламенем обхватило щеки, шею, Бокуто чувствовал, что задыхается от переизбытка новых ощущений, а когда в уши вонзился громкий, бесстыдный стон капитана Некомы, достигшего пика и выплеснувшегося на грудь Котаро, совень сгорел дотла, заполняя задний проход любовника порцией горячего семени. В здание, в котором ночевали команды, приехавшие в летний тренировочный лагерь, они возвращались поодиночке. Сначала ушел Куроо, освободивший Бокуто от пут и выразивший надежду, что между ними все останется, как было, следом, чуть пошатываясь, словно пьяный, побрел Котаро, еле передвигая ноги, будто бы это его самого продолбили в зад, и передвижения доставляют ему дискомфорт. Впотьмах он запнулся об ноги Акааши и едва не улетел носом в чужой, соседний футон, а когда проснувшийся Кейджи дал своему капитану втык шепотом, совень молча проглотил все упреки и улегся в свою постель, слепо пялясь в темноту комнаты. Ему казалось, что от перевозбуждения он не сможет заснуть, все мысли только и крутились вокруг развратного бро, Бокуто довел себя до того, что он даже порывался встать, пойти к Куроо и потребовать второй раунд, но его приподнявшееся в футоне тело безвольно улеглось обратно. Котаро был побежден Гипносом. Ему снилась всякая чертовщина, среди которой особо выделялась та, где он на чердаке находит дневники своей бабушки, выясняет, что та была педофилкой и, движимый бурлящей кровью предков, идет домогаться до либеро команд, принимавших участие в тренировочных матчах, и просто парней, своей комплекцией напоминающих детей. Например, субтильного Акааши. Через стенку от даже во сне страдающего фигней Бокуто лежал самый счастливый человек на земле и глупо, широко улыбался, глядя в смутно белеющий над ним потолок. Конец. ОМАКЕ — Ты знал, что моя бабушка была педофилкой? — спросил Бокуто, прижимая к холодной, влажной кафельной стене своего сеттера. …Все кто в тот день встали с утреца пораньше, имели возможность лицезреть, как капитан Фукуродани убегал от своего не на шутку рассерженного сокомандника, стегающего улепетывающего совеня мокрым полотенцем по мягким, быстро шевелящимся в процессе бега, местам. — Ну Акааши!! Она взаправду была такой!!