Воспоминания старого революционера

Человек этот – произнесем сразу эти страшные слова – был когда-то членом Конвента. Вообразите только – член Конвента! Члены Конвента существовали в те времена, когда люди говорили друг другу «ты» и «гражданин»! Не человек, а чудовище. В. Гюго «Отверженные».       Чем-то нынешняя Франция напоминает дореволюционную. Такая же власть тирании и гнет церкви. Имена Дантона и Марата также не известны, как неизвестны их владельцы были до Великих событий. И только огонь, рискованный, на мгновение появляющийся в глазах некоторых юношей, напоминает о том, что славное прошлое нашей страны не забыто, о вере в идеи революции и надежде на лучшее будущее. Он напоминает о нашей юности.       Я узнаю Париж: все те же улицы, знакомые дома, в окнах которых еще мелькают порой тени прошлого, но не узнаю людей. Как быстро они изменились, почти все забыли. И изменилось все всего за одну ночь, и эту ночь устроили мы. Каждый из нас сожалеет, но признается только листам бумаги, которые станут известны, когда нас не будет.       Но во Франции есть силы, которые не дают совсем забыть прошлое. Мятежные чувства терзают молодые сердца, вечерами в кафе на заставах за пеленой табачного дыма и вони рабочих кварталов, словно Библию, читают они сокровенные строки истории Первой республики.       Член Конвента – клеймо. Клеймо для тебя, твоих детей, их детей. Прославятся ли когда-нибудь наши имена? Будут ли они очищены от многолетней клеветы, будут ли справедливо оценены наши деяния?       Два года назад произошло то, что получило название «революции». Одного короля заменили другим. Были провозглашены какие-то права… Как наивны те, кто верит в них! О, прекрасная доверчивая юность! Франция до сих пор не готова ни исполнять, ни признать Конституцию.       Впрочем, может, это старость склонна к фатализму. Нельзя не замечать, что Франция живет и сражается. С каждым днем становится все больше тех, кто воодушевленный подвигами прошлого, готов отдать жизнь за всеобщее благо и священные права человека. С их молодых губ срывается безмолвно «Рес-пуб-ли-ка», им снится революция, они играют на баррикадах. И их задору нельзя отказать в силе, их стремлениям – в живучести и способности распространяться, словно вирус. Нельзя закрыть дверь, когда они приходят с горящим надеждой взором, с трепетом, к тебе – как к кумиру, как к герою – члену Конвента. Остается лишь вздохнуть и отвечать на одни и те же вопросы каждый день, оживлять для них великую историю и скрывать боль, которую причиняют воспоминания: «Знал ли я Робеспьера? Да, я знал. И сидел на одной скамье с Верньо… И за одним столом с Дантоном, в той самой зеленой комнате…И составлял конституцию вместе с Кондорсе. Да. Да.».       И их взгляды в этот миг освещают душу, освещают будущее, которое они создадут, этот свет дарует надежду на то, что они справятся. Молодые, отважные, в отличие от нас намного лучше понимающие, чего хотят, они приносят свои проекты, робко или с жаром просят советов, спорят. У дверей встречают девушки с красными косынками, смущенно протягивают цветы и опускают глаза. Иногда они зовут на свои собрания, но я уже очень стар для этого, революция – дело молодых.       А пока в моем доме собрались мои друзья. Такие же измученные нашей нелегкой жизнью, перенесшие смертельные опасности, гордые своим званием депутаты Конвента, их дети и ученики. Лион неспокоен давно, Париж в предчувствие чего-то великого. Сейчас каждый скажет, что они глупцы, что нужно поберечь свои молодые жизни для жен, детей, матерей, что революция больше уничтожает, чем создает, но каждый из нас таит в глубине души надежду на этих ребят. Париж, 1832