Слишком много

V

      Каракура — город, улицы которого ещё некогда были полны людской суеты, ныне пустовал; лишь ветер, гуляющий сквозь щели развалин, разбавлял ужасающую тишину тоскливым воем. Пески заметали следы смерти. Высокие здания, покрытые сажей и копотью, и зиявшие глубокими брешами, как строгие стражи провожали белую фигуру немым взглядом.       Улькиорра шёл мерным шагом, стараясь не беспокоить девушку, покоившуюся на его руках. Под подошвой зори, временами, похрустывал гравий. Легкий ветер трепал потускневшие рыжие волосы. При свете солнца Орихиме выглядела намного хуже: на исхудавшем лице остро выступали скулы; запавшие веки и глаза, лишенные былого живого блеска, делали ее похожей на мертвеца. После долгого пребывания в тусклом месте, яркие лучи солнца больно резали глаза, не выдерживая давления света, Орихиме слабо обхватила своего надсмотрщика за плечи и зарылась лицом у него на груди.       Он нёс ее по извилистым дорогам, поднимая по лестницам, путь казался бесконечным. Впервые за его долгое существование, время начало давить на него. Издеваться. Оно словно обволакивало его, нашёптывая каждую секунду: "раз, два, три…" Улькиорра остановился и поглядел вдаль. Куда он шёл, что искал среди сплошного хаоса? Глупо. Слишком глупо.       Что с ним стало? Он перевел взгляд на невесомую девушку в своих руках; все мироощущение сузилось до ее хрупкой оболочки, ее пальцев, вцепившихся в ткань косоде на предплечье и тёплого дыхания редко касающегося его шеи. "Раз, два, три… " — прошептало время, и Шиффер пошёл дальше, взбираясь всё выше. Улькиорра мог идти без остановки хоть всю вечность, но когда Орихиме начала бить крупная дрожь ему пришлось остановиться. Он подошёл к могучему дереву, и расположил девушку меж воздушных корней, которые огибали ствол сложными петлями. Палящее солнце уходило за горизонт, гористая местность тонула в зареве. Осмотревшись Иноуэ улыбнулась, бессильно кутаясь в тонкой ткани простыни. Поблёкшая жизнь в её глазах заискрилась слабой радостью.  — Спасибо, Улькиорра… — срываясь, промолвила она.  — Чему ты радуешься, женщина? Ты скоро умрёшь, — делая несколько шагов в сторону, сказал Шифер. — Я еще жива, — улыбнулась Иноуэ, — и, не смотря на все мои сомнения, я снова увидела солнце. Поэтому я рада. Улькиорра ничего не ответил, пленница оживилась впервые за долгие месяцы. На ее лице играла тёплая улыбка, она с удовольствием вдыхала воздух горных вершин. Казалось, что не было тех долгих и мучительных месяцев её заточения. Не было ничего плохого. Где-то там ее друзья весело болтали между собой и ждали ее за обедом. Они подзывали ее руками, а призрачный смех прогонял все ее сомнения. Но когда мимолётное видение развеялось, ей стало больно, как никогда. Душа, тело, всё заболело в унисон, а протекающая реальность умножала ее боль с нарастающей силой.  — Солнце уходит… небо скоро стемнеет, — прошептала Орихиме. Улькиорра подошёл к ней, стремительнее, чем ему того хотелось. Он словно соскочил с нужной частоты и никак не мог обойти неразборчивые помехи, чтобы расслышать себя и вразумить.  — Так было всегда, а я не замечала, не думала, что это может быть так… Она дышала медленно, почти неслышно. Шиффер опустился перед ней и схватил за плечи, ему хотелось вытрясти из неё всю эту глупость, хотелось, чтобы она признала свою недалёкость; хотелось убить ее, чтобы всё стало на свои места. Хотелось просто привлечь её к себе… к себе? Орихиме почти не дышала, редкие вздохи разрезали тишину, зависшую между ними. В ее взгляде не было ненависти или призрения, даже укора, она всегда смотрела на него так, словно жалела, словно была выше природы человеческих инстинктов. Язык заплетался, Иноуэ не могла произнести и звука. Она с трудом оставалась в сознании, мир расплывался для неё. Рана в области живота медленно обогревалась кровью, распространяясь по белой ткани, подобно распускающемуся цветку. У него осталось несколько секунд и тогда больше не будет времени. Шифер проиграл. Непонятно в чём, но проиграл. Все его вопросы так и останутся без ответа. Внутренние позывы приобретали режущую остроту, и что-то в нём дало трещину. Он поймал её вздох на своих губах, запуская пальцы в длинные волосы и очерчивая свободной рукой контуры на её шее и плечах. В нём образовалась верещащая воронка - голод, который нельзя было утолить. Оковы, сотканные из рационализма и материализма, натягивались и расходились по швам. Глаза жгло. Грусть съедала его изнутри. Тоска, от которой он искал спасения в безжизненных пустынях Уэко Мундо, нагоняла его. Острыми когтями рвало его плоть, проникая в самую болезненную глубину. Он снова это испытывал — одиночество. Он слышал стук сердца, оно пульсировало у самых его висков. Мерное и приглушенное постукивание, оно замедлялось. Раз, два, три…