Ночь

К крупному, неудобному, но не менее уютному от этого лошадиному боку прижимались дети. Одному, замерзшему насмерть в далеком прошлом сейчас должно быть около двадцати пяти лет. Но для Либбитума все дети. Глубокие старики, неуверенные в себе подростки и слишком уверенные в себе подростки, девочки, мальчики, живые, фактически мертвые – все были едино любимы. Сквозь длинные, чуть светящиеся пальцы короткие пряди проскальзывали быстро. Волосы Орджи в темноте казались глубоко черными. Длинный, жидкий хвост разметался по шее и спутался. Метка на губах темнела смертельной раной, а лунный и звездный свет вырезал лицо волка из тьмы. Либбитуму не хотелось видеть черты его широкого, живого лица такими ломанными и рубленными. Эта картина: высвечиваемый холодным светом большой лоб, чернеющие впадины глаз, отбрасываемые на холодные щеки тени ресниц заставила кентавра на секунду подумать, что все они – его дети – мертвы. Что он в окружении темных, тусклых, задеревеневших трупов. Что ничего не изменилось, что никто не возродился. Вдруг ему все они привиделись? Вдруг его бесконечно долгая жизнь вынудила Свет придумать себе смысл существования? Либбитуму стало жутко, лунный свет помутнел. Орджа вдохнул глубже. Рука, лежащая на передней ноге Либбитума, дернулась, но тут же была накрыта светящейся кистью. Лунный свет на лице человека больше не пугал, к нему присоединился другой – живой во всех смыслах. Кентавр мягко, кончиками пальцев гладил смуглую щеку, проводил по губам, задерживаясь на метке. Верно. Орджа уже не жив, но он не исчез, он так же молод, красив и ярок как, Либбитум был в этом уверен, был и при жизни. Легкий пух крыла согревал тело волка, а жесткие маховые перья скрывали от темного и холодного лунного света. И даже если Либбитум все это выдумал, если он все также бесцельно парит в ледяной космической мгле, сейчас он был счастлив. А это, как он только недавно понял, гораздо важнее пустых тревог. Красные глаза облегченно закрылись, позволяя обладателю спокойно уснуть, не опасаясь за цельность своей семьи.