Поменяться местами

      Это мог бы быть обычный вечер. Да, определенно, самый обычный, каких было уже немало на памяти братьев-мутантов. Если бы не…       - Твою мать! А ну иди сюда, придурок, я тебя сейчас из панциря вытряхну!       Метая молнии глазами, Рафаэль носился по убежищу за Микеланджело, сметая все на своем пути. Причем носился весьма странно – заметно прихрамывая на правую ногу. А дело было вот в чем: неугомонный младший в порыве отобрать у брата пятикилограммовую гантель внезапно выпустил ее из рук, и снаряд упал прямо на ногу носителя саев. Теперь же среди треска ломающихся столов и стульев громом слышался рёв Рафа.       - На твоих же кишках повешу! Пора молиться, сукин сын, конец близок!       Сначала Майки просто отходил назад, пытаясь втолковать что-то вмиг рассвирепевшему брату. Потом пятился быстрее. Потом бежал, лавируя между техникой, которой убежище было напичкано до потолка. Потом просто нёсся, не разбирая дороги, то и дело задевая коробки или стопки бумаг, а зачастую и специально сталкивая их, стараясь отсрочить свою гибель. Но помогало мало. Рафаэль пёр огромным пышущим огнем танком.       Решение пришло быстро. Кинув под ноги реактивный скейт, младший взмыл к потолку и рванул в какой-то из тоннелей. Довольно часто его шуточки заходили слишком далеко, но такое было в первый раз – казалось, Раф действительно был готов размазать его по стенке.       Думаете, черепахи медлительны? Боюсь, вы измените свое мнение при виде двухметрового мутанта, в порыве гнева летящего по канализации за ускользающими огоньками реактивных двигателей. Вот и Микеланджело понял это слишком поздно, когда впереди был тупик – маленькое запаянное железными штырями оконце, а сзади – надвигающаяся красно-зеленая катастрофа. Внезапно скейт «плюнул» огнем в стену, свалив с ног своего хозяина и рванул обратно в тоннель. Он врезался в ногу показавшегося из-за угла Рафаэля как нельзя кстати – рука, сжимающая трехпалый кинжал, дернулась, и клинок пролетел в миллиметрах от головы горе-скейтбордиста. Звонко рассекая воздух, сай мелькнул между прутьями стальной решетки и воткнулся во что-то металлическое. Долю секунды стояла абсолютная тишина, а затем раздался взрыв. То, что было за решеткой, заискрилось и зачадило; тоннель озарило ярким бело-рыжим сиянием, взрывная волна отбросила братьев к противоположной стене. Их обдало жаром, а по воде, скопившейся на дне коллекторной трубы, пробежал ток. Вспышка – и оба сползли на пол.       За решеткой что-то догорало, а двое братьев лежали без сознания.       - Эй, эй, Лео! Лео, Лео, Лео, кажется, он пришел в себя!       Над ухом Майки настойчиво жужжал голос Донателло. Сознание постепенно, хоть и нехотя, возвращалось. Перед глазами мелькали цветные точки и круги, темнея и сливаясь в пятна, веки упорно не разъединялись, ужасно болела голова и ломило все тело. Руки и ноги будто налились свинцом – пошевелить ими Микеланджело был явно не в состоянии. Наконец разлепив глаза, он увидел два окуляра в паре сантиметров от своего лица. На одном из них замигал какой-то огонек, и Майки невольно поморщился.       - Реакция на свет есть. Пульс и рефлексы в норме. Он здоров, только получил небольшую шишку на затылке. Будем наблюдать.       Гений, чиркнув что-то в блокноте, отодвинулся от младшего, сказал еще что-то и, шурша бумагой, вышел из комнаты, закрыв дверь на ключ. Превозмогая головокружение и тошноту, Майки сел и огляделся. Он находился в своем родном убежище, в помещении лазарета. Кровать, куча каких-то тряпок в углу, стойки с лекарствами и оборудованием, письменный стол и кипа бумаг – справа. Напольная лампа, умывальник, ширма и кто-то спящий за ней на второй кровати – слева. Младший сполз с кровати и направился к раковине, отмечая, что почему-то хромает на правую ногу. Пошатываясь и хватаясь за все подряд, он добрел до стенки и увидел мутное отражение в зеркале. Вроде всё как всегда. Или нет?.. Глаза все еще были подернуты легкой пеленой. Зеленая кожа? Есть. Цвет глаз? Странно, но, кажется, золотистый. Повязка? Тоже имеется, но завязана как-то странно. Как бандана. И цвет будто в красноту. Может, обман зрения? Определенно, это от удара. Да, он нехило приложился головой. Что же тогда было? Точно, он «слегка» разозлил одного из старших, а потом какой-то взрыв в коллекторе и…       Микеланджело наклонился к раковине, пару раз обрызгал лицо прохладной водой, протер глаза. Помотал головой из стороны в столону (отчего все вокруг заходило ходуном, и ему пришлось схватиться за умывальник, чтобы удержаться на ногах, к своему удивлению чуть не выдернув оный из стены), снова протер глаза, снова умылся. Мир вокруг стал проясняться. Набравшись решимости, Майки поднял голову и в упор посмотрел на свое отражение. Внезапно его лицо вытянулось, брови поползли вверх, а зрачки расширились. По комнате разнесся низкий протяжный вопль, от которого чуть не полопались ампулы в стеклянных шкафах. Из зеркала на него смотрел испуганный, но вполне правдоподобный Рафаэль.       Видимо тот, кто был за ширмой, от такой звуковой волны тоже пришел в себя. Кровать скрипнула, послышалось какое-то невнятное бурчание, потом шаги. На этот раз вопили уже оба. Между прочим, вполне оправданно: не каждый день видишь перед собой себя же. При всей уверенности, что ты – это ты, а не кто-то другой где-то еще.       Странно, но стены, кажется, не пропускали звук, иначе не только двое других братьев с сенсеем, но и весь Нью Йорк за миг бы оглохли. Сорвав, наконец, глотку, Раф подбежал к зеркалу и, оттолкнув свое же тело, принялся изучать новое: вытаскивать язык, моргать, раздвигать веки, судорожно ощупывать голову и шею. Майки же, оказавшись на полу, все еще пытался сообразить, что произошло. Головная боль все не отступала, но теперь к ней добавилась еще и ощутимая боль в ноге, суставах и позвоночнике.       - Что за хрень, твою мать?!       Странно наблюдать, как нападешь сам на себя. Раф попытался впечатать Майки в стену, но это не увенчалось успехом – тело второго явно уступало брату в физической подготовке, поэтому Рафаэль, врезавший кулаков в свой же пластрон, отшатнулся, зажмурил глаза и зашипел от боли. Рука угрожающе припухла.       - Тише, Раф, остынь, - младший попятился назад, но врезался массивным панцирем в стойку со склянками, - кажется, мы по…       - Поменялись телами, да?! – он скорчил сатирическую гримасу. – Серьёзно?! А без тебя, полудурок, я этого даже и не заметил!       - Не кипятись, все еще можно исправить, - Майки замялся, - наверное…       - Исправить, да?! Ну и как, скажи мне на милость?! Ты же понимаешь, что я не собираюсь тут вечно сидеть?! От тебя и твоего жалкого тела же никакой пользы!       - Не обижай мою родную оболочку! – Повысил голос Микеланджело. За эти минуты он определенно не мог привыкнуть к раскатистому басу, но новый звук ему определенно нравился. Он как нельзя лучше подходил к такой «горе», как Рафаэль – гремящий, сильный и чуть хриплый. Хоть сейчас он каждой клеточкой нового тела и желал вернуться в свое, предыдущее, в глубине души он даже был рад такому стечению обстоятельств – новый образ ему нравился. Он нередко думал о том, в панцире какого из братьев ему хотелось бы побывать, и чаще всего приходил к выводу, что это был бы Рафаэль. Теперь ему представилась такая возможность. – Мне, кстати, и здесь неплохо.       - А мне между прочим плохо, причем очень даже! – Настаивал, почти верещал Рафаэль. Со стороны это выглядело крайне комично – уперев руки в бока, чуть наклонившись и смешно сдвинув брови, он исподлобья смотрел на себя же снизу вверх, часто и отрывисто дыша, то ли от реального гнева, то ли чтобы придать себе толику хоть какой-то мужественности. Микеланджело же скрестил руки на груди, оперся на здоровую ногу и теперь ухмылялся, достав откуда-то извечную зубочистку и гоняя ее туда-сюда языком. – И не каверкай мои привычки!       - А что я?       - Все. Задолбал. Заткнись. Надо думать, что делать дальше.       Раф вернулся к кровати, сел и обхватил руками голову. Майки же только удивленно почесал затылок. И правда – что дальше-то?