Герои

Я почти ничего не вижу в этой темноте. Есть только тени, тени вместо людей. Я думаю, что это весьма реалистично: как часто я видел людей, под образом которых прятались лишь тени. Сейчас я вижу просто чьи-то тени, и мне приятно оттого, что я не могу обмануться. Скорее, наоборот, лишь быть приятно удивленным. Я не собираюсь это проверять. Вообще-то я пришел сюда, потому что устал. Я догадывался, что рано или поздно вопросы будут заданы, а я не смогу дать на них ответ. Я сбежал сюда сейчас, но вечно бегать нельзя. Это цена моей славы, которую я не просил. Меня здесь знают, но вопросов не задают. За это я так люблю это место — не из-за его прямого назначения, нет, но из-за возможности убежать. — Герой нашего времени. — Я никого сегодня не ищу, — зло отвечаю я тому, кто вообще посмел произнести что-то рядом со мной. Меня бесит чужое присутствие. Меня бесят люди в целом. Я не оправдываю их ожиданий, они не оправдывают моих. Все честно. — Я заметил. Как и полгода до этого. — Я не хочу узнавать этот голос. Я не хочу, чтобы вся правда обо мне всплывала так. Но я знаю, что уже ничего сделать нельзя. То есть… что значит полгода до этого? Я наконец отрываю взгляд от пустого бокала. Тень, не более, но я отлично знаю, чья это тень. Мне видны лишь его руки. Я придурок. Если он заикнется обо мне в таком месте, придется объяснять свое здесь присутствие. Полгода? Он отмажется любыми известными способами. — Я слегка устал ждать. Все думал, кулак или заклинание. — Что? — тупо переспрашиваю я. Я чертовски устал. — Если подсесть к тебе в отсутствие этой чудной таблички. — Он продолжает разговаривать как ни в чем не бывало, и я раздражаюсь еще больше. Я все еще вижу только его руки. Не уверен, что я о них думаю. Нет. Я просто хочу, чтобы у него случилась амнезия на весь период, что он мог тут видеть меня. Мне плевать, почему он сам здесь. Мне вообще плевать на него, я не видел его несколько лет и еще столько же готов не видеть. — Что тебе надо, Малфой? — В таких местах, как это, люди делают вид, что не знают друг друга, — отвечает он мне с избытком самоуверенности. Но, в общих чертах, он прав. Мне подходит этот вариант. Я даже отворачиваюсь от него, чтобы уйти: мне не хочется никаких вербальных сражений. Мне хватает сражений при свете дня: с мнением всего мира обо мне, с самим собой. Я не уверен, что вообще хочу снова приходить сюда. Думаю, это последний раз. Зачем я вообще прихожу сюда, если никого не ищу? Просто побыть в одиночестве. Отличное место. Его рука перехватывает мою. Я хочу вырвать ее, но его слова останавливают меня: — Почему нет, Поттер? Ты ведь пришел сюда. Значит, так или иначе, нуждаешься в этом. Или я слишком плох для тебя? — Малфой, это бред, — нервно бормочу я. Но руку больше не отнимаю, хоть сам не знаю почему. Все кажется мне нереальным, даже он сам, хотя его рука вполне реальна и ощутима на моей. — Возрождение Волдеморта тоже было бредом. Война была бредом. От этого они не перестали быть более реальными. — Его голос звучит знакомо. Мне кажется, голос в моей голове иногда говорит в том же стиле. — Или в твоем вкусе рыжие вроде Уизли? — Заткнись, — моментально произношу я в ответ, закипая в одну секунду. Что-то в этом мире не меняется, и Малфой все еще дьявольски бесит меня всего с пары слов. Хотя сейчас, конечно, меня взбесил бы любой человек, который вообще посмел бы со мной здесь заговорить. Но я не ухожу. Я все еще сижу, как приклеенный, а ведь, по сути, должен был бы уйти, если не врезать ему. Все дело в том, что я приходил сюда, зная, что меня узнают, но не подходят, потому что со мной даже переспать опасно? Я не ставил таблички. Чего я вообще ждал? Я продолжаю убеждать себя, что я прихожу сюда побыть хотя бы внешне неузнанным, в одиночестве, в темноте. Я глупец. Конечно, нет. Я ждал спасения. Кого-то достаточно наглого, чтобы вообще обратиться ко мне. За какие-то секунды я успеваю себе в этом признаться, это делает мне честь перед собой — я не трус в собственных глазах. Но он уже знает все, о чем я успел подумать. Или мне так кажется. Вся эта атмосфера полумрака, слепоты дает неверное представление, убеждаю я себя. Малфой ничего не может обо мне здесь узнать, кроме, конечно, очевидного факта моих предпочтений. Это смешно, но, если бы я определенно должен был бы назвать свой тип, он подходил бы мне. Даже слишком. Просто я все еще шокирован тем, что он здесь. Что ко мне подошел именно Малфой. Я знаю, что у него должна быть мотивация, цель, и я ищу их и не могу обнаружить. Не хватает логики. — Поттер, здесь либо отказываются, либо соглашаются, для бесед о вечном есть места не столь компрометирующие, — тихо произносит он. Я не уверен, что понимаю его слова или представляю себе их последствия, но киваю, не успев подумать. Это игра, в которой я уже подписался на участие, не успев прочитать правила. Я проиграл? — Я так и думал, — весьма самодовольно отзывается он, и я моментально начинаю жалеть о сказанном. Я вообще слабо понимаю, почему продолжаю сидеть здесь, разговаривать с ним и соглашаться. Допустим, я ждал кого-то для спасения своей жалкой настоящей жизни с весьма нетрадиционными предпочтениями, но не Малфоя, нет. Допустим, я все еще в шоке — слишком долго, слишком осознанно. Я действительно согласен идти с ним? Черт знает. Я устал выяснять, что правильно, а что нет. — Поттер, — зовет он меня, поднимаясь со своего места. Я дергаюсь — не хочу видеть его лицо. Или хочу. Все это слишком непривычно для меня, непонятно. Я, по мнению многих, не блещу интеллектом, и в общем и целом я с ними не спорю, но сейчас все мои мыслительные способности буксуют. Для этого бара происходящее нормально. Для меня — нет. Это же Малфой. Да, я вижу лишь его тень, его руки, но от этого я не могу обмануть себя, что это кто-то другой. Я действительно… не против. Я не хочу только знать его. Можно, правда, стукнуть себя Обливиэйтом. Или его. Конечно, его, я себя слишком люблю. Надо же в этом мире хоть кого-то любить. — Что, Малфой? — откликаюсь я так буднично, как будто мы в Хогвартсе перед уроком Снейпа вежливо цапаемся. Но нет, это не работает, и мы в чертовом баре для тех, кто ищет компанию своего пола. — Не что, а куда, — вполне спокойно отвечает он мне. Я слышу лишь тихую музыку в баре и шорох его одежды. Я даже не знаю, в чем он. Прошло много времени, с тех пор как я избавился от своих очков, но сейчас я словно снова потерял зрение. Я почти ничего не вижу. Вероятно, он в черном, иначе я увидел бы хоть какие-нибудь детали. Я непроизвольно откидываюсь на спинку кресла, дальше от него — я понятия не имею, что должно случиться сейчас. В моем сознании прошлое идет вразрез с будущим, я сбит с толку и несколько дезориентирован. Я осознаю, что, может, он и добивается этого. Ввести такого знаменитого мистера Поттера в ступор. В неловкое положение. Я обдумываю эту мысль пару мгновений. Я так занят ею, что даже никак не реагирую на его наглое размещение на моих бедрах. Я все еще слеп в этом полумраке, но я остро ощущаю запах его одеколона. Он передо мной, на моих бедрах, всем своим весом, достаточно небольшим, на мой взгляд, но ничего не делает. Он знает откуда-то, когда моя реакция срабатывает быстрее меня. Мое тело не может воспринимать прикосновения так быстро — я слишком напряжен для этого. Если бы он только попробовал, я моментально скинул бы его с колен. Но он не делает этого. Я не знаю, откуда он знает об этом. Интуиция? Слежка? Я не могу отдать ему лидерство, не могу позволить сбить меня с толку. Я должен действовать, даже если не понимаю, зачем все это. Я так всю свою миссию Героя выполнял, какая разница, тогда или сейчас. Я должен сделать вид, что я адаптировался, что я владею ситуацией… К черту, я ничего не понимаю. Его руки касаются моего лица, но не так, как это могло быть вообразимо в любом из миров. Я не представляю, властен ли я над собой. Я тянусь вслед за ними, не догадываясь до этой секунды, что я хотел именно так. Должно быть, я выгляжу глупо, как кот, который выпрашивает что-то и отчаянно бодает руку хозяина. — Поттер, тебя так легко прочитать. Тобой так легко играть. — Мне кажется, что он почти смеется. Я слеп и беспомощен против его осведомленности, но я не знаю, кто мог бы сдать меня, кроме меня самого. Он играет мной, а я ведусь. Весьма приятно ведусь, но все же. — Ты должен быть рад, что все это вижу только я. — Неужели кто-то может быть опаснее тебя? — бормочу я. Я все еще должен перехватить инициативу из его чертовых рук, но мне слишком приятно ощущать их на своем лице и на своей шее. — Ах, нет, не опаснее — подлее, — добавляю я, решив, что если мое тело безвольно, то хоть разум сможет вести сражение на равных. — Мне приятно знать, что я на первом месте в твоем рейтинге злодеев, Поттер. — Я снова буквально слышу его усмешку. Он не двигается ни на миллиметр, лишь его руки живут своей жизнью, иррационально ласково касаясь меня. Где, черт возьми, на мне написано, что я хочу так? Что я не против обмануться этой временной… заботой? Или это их проклятая способность читать мысли, защищать которые я так и не научился? — Хочешь со мной повоевать? — Малфой, я не понимаю, какого… — Я вынужден замолчать. Его рука закрывает мне рот, и меня это снова раздражает. Я не желаю ему предоставлять вообще никаких прав, особенно то, которое бы позволяло меня затыкать. Я так раздражен, что готов укусить его руку. И он убирает ее, словно знает, что я в состоянии это сделать. — Мы все герои, Поттер. Все, кто выжил. Кто-то положительный, а кто-то отрицательный. Правда в том, что какой бы знак не дали тебе люди, если в твоей голове есть свои демоны, то ты не сможешь их долго скрывать. С ними придется танцевать, Поттер. Я предлагаю тебе делать это тихо. Я едва понимаю, о чем он говорит. Мне кажется, что он предлагает мне что-то, что я пока не представляю в нашем совместном исполнении, но я уже согласился один раз. Если я откажусь сейчас, это будет странно. Глупо. Если бы я на секунду заткнул свой поток мыслей, я бы обнаружил, что он симпатичен мне. В условиях этого бара. Хорошо, что я не умею себя затыкать. Тогда в моей жизни было бы больше проблем. Хоть где-то я преуспел. — Что тебе нужно от меня, Малфой? — фактически рычу я. Мое терпение на исходе — и я не хочу думать об этом, но терпение касается не только разговоров. Он касается меня, а я хочу больше. Плевать, как его зовут. Я действительно слишком долго пребывал в одиночестве, которым окружил себя якобы себе во благо. Сейчас я либо должен уйти, либо воспользоваться им. Или дать воспользоваться собой, я вообще не имею никакого представления, как это могло бы выглядеть. Он молчит, и это бесит меня еще больше. Я кладу руки на его талию и сжимаю ее, лишь интуитивно догадываясь, где его лицо. — То же, что и всем в этом баре, Поттер, — отвечает он, поколебавшись несколько мгновений. — Как и всем в этом волшебном мире сейчас. Тебя, Поттер. Ты как самый большой медвежонок в тире, знаешь, ростом с выпускника Хогвартса. Все хотят тебя, но никто не стреляет так метко и даже не пробует. — И ты решил попробовать, — произношу я. Его слова слегка смущают меня, потому что мне кажется глупостью его желание по отношению ко мне. Столько лет ненависти и гнева, чтобы в один день все превратилось в один случайный секс? Звучит, конечно, забавно. Но не слишком в его стиле. — А что, у меня не получается? Я фактически уверен, что он пользуется своей легилименцией. Я не знаю, откуда он может знать, чего я хочу. От чего я завожусь. Он не может знать этого. Не может знать точку на моей шее. Я не хочу показывать ему, что у него просто сверхъестественно отлично получается, но мое тело говорит за меня. Он читает его так же, как и мысли. Слишком быстро, слишком информативно. Я сжимаю его в своих руках. Его дыхание я ощущаю как раз там, где каждое прикосновение заставляет меня возбуждаться. Я дефектен. Это не шея, это не уши, как у половины нормального населения. Во мне есть дефект, который сместил эту точку на нижнюю челюсть. Это идиотизм, это уникальная глупость моего тела, а он знает о ней. Его губы, скользнувшие по этому чертову самому слабому месту, снова дают ему преимущество. Я хочу сказать хоть что-нибудь, чтобы остановить это. Я не смогу в какой-то момент управлять собой. Я уже хочу его — не сознанием, так телом. Я слишком мало раз удовлетворял свою потребность в сексе с парнями, чтобы не разделять сознание и тело. Тело хочет хоть кого-нибудь, сознание же до сих пор не находило никого, кого я действительно хотел бы. Каждый день, как эти редкие везучие пары, которые приходят сюда хвастаться совпадением своих предпочтений. Ничем другим я не могу объяснить необходимость такого постоянства, которое включает в себя не только секс. — Мы остаемся здесь или аппарируем, Поттер? — спрашивает он меня снова. Я молчу. Я стараюсь молчать. Он снова касается этого дефектного места в моем теле. Его язык скользит по нему так уверенно, словно оно обведено на мне маркером. Его зубы лишь самую малость задевают кожу. Я не знаю ответа на его вопрос. Я даже не знаю, воспринимаю ли я его Малфоем. Я просто хочу секса, хочу разрядки, любой, даже без проникновения. — Да я понятия не имею, Малфой, — признаюсь я, лишь бы он прекратил свою пытку. Правда в том, что, если он продолжит, меня вообще перестанет волновать локация. У меня проблемы с самоконтролем, полагаю, он испарился в дыре моего сознания, оставленной вырванным с корнем крестражем Волдеморта. — Никаких способностей к планированию, — с иронией произносит он, после чего его руки безошибочно скользят в карманы моих штанов. Я действительно слишком долго жил с магглами и обзавелся ключами от дома, несмотря на целую сеть защитных заклинаний. А ведь параноиком я не стал — мог бы сейчас и подумать, что кто-то обокрал Малфоя на пару волосинок, чтобы сварить Оборотное. Но нет, маловероятно, это ведь его голос, его манера произношения и его слова. Он знаком мне, как знакомы очертания снитча. — Полгода, Поттер. Я знаю о тебе все. — Так уж и все, — с сомнением откликаюсь я. Одна из его рук достает ключи, тогда как вторая остается в штанах. Его пальцы скользят по ткани. Действительно, почти все. С карманом он тоже не ошибся. — Ну почти. Вот с глазомером плохо. — Он так уверенно группируется на мне, обхватывая мою шею руками и прижимаясь всем телом. Мне приходится аппарировать прямо так, и все эти отвратительные мгновения перемещения я не переставал спрашивать себя, действительно ли я собираюсь переспать с Малфоем. Я оказываюсь аккурат посередине комнаты. Меня шатает, но я с трудом удерживаюсь на ногах, удерживая Малфоя на себе. Я изучаю его лицо, осознавая, что слишком давно его не видел, да и не смотрел никогда в таком ключе. Он усмехается, и на этот раз я действительно вижу его усмешку. Я рефлекторно отпускаю его, ибо при свете дня все это кажется мне слишком странным. Его же это не смущает — он осматривает мою комнату с любопытством. Я продолжаю сожалеть о том, что ведусь на его игру. Я избегаю смотреть на него, ведь при включенном свете все произошедшее кажется мне каким-то наваждением. Я не ожидал увидеть его ни в чем ином, кроме как в костюме, и в этом он предсказуем. Только в этом. Он же таких проблем со мной не имеет. Он многое знает обо мне, даже слишком. Мое возбуждение моментально исчезает сейчас, когда я вижу его словно снова своим врагом. Он ничего не говорит, а мое терпение на пределе — я хочу остаться один. Вероятно, я был бы не против секса, но без всех этих проблем и воспоминаний. — Знаешь, в чем всегда была твоя проблема, Поттер? — произносит он наконец, расстегивая рукава пиджака. — Ты отказываешь мне не первый раз. — Я не… — пытаюсь возразить я. Он оборачивается ко мне вполоборота, и я не могу опровергнуть его фразу — скажем, да, я отказывал ему много раз, но каждый раз он провоцировал меня сам. И провоцирует на это сейчас. Почему все не может быть проще? Проще или никак. Я беспомощно смотрю за тем, как он снимает пиджак. Я не знаю, каким образом я теряю лидерство даже в своей собственной квартире. Он застал меня врасплох и продолжает удивлять, а я разрываюсь между желанием поступить как обычно или же попросту избежать этого всего. Я почти склонился ко второму варианту, когда осознал, что он снова подходит ко мне. — А на этот раз примешь меня, Поттер? — спрашивает он меня, усмехаясь одними уголками губ. Мне кажется, что я моментально отвечу «нет», если он протянет мне руку, и об этом он тоже знает. Он не ждет ответа от меня, потому что я затрудняюсь это сделать. Я смотрю на него, ловя себя на мысли, что он действительно абстрактно подходит мне. Мне нравится его типаж, но вместе с тем каждую секунду я напоминаю себе, кто он такой. Это не работает. Его взгляд знаком мне — это взгляд любого посетителя того бара. Вероятно, не целиком, но я вообще не способен прочитать его. — Сколько раз я должен согласиться? — отвечаю я, получается хрипло, и я неспециально. Он снова касается рукой моего лица, и теперь, при свете, я вижу его перед собой и с трудом могу поверить, что это происходит. Я словно парализован. — Столько, сколько я вообще захочу, — слышу я его ответ. Я не знаю, о чем я думаю. Ни о чем. Я знаю, что в одну секунду меня попросту перемкнет. Это то, что видела во мне Шляпа: я мало времени способен следовать правилам, особенно, если они установленны мной самим. Я нахожусь в странном ожидании своего близкого сумасшествия. Я смотрю в его глаза — должно быть, я почти слышу, как идет обратный отсчет. Может быть, он тоже ждет. Это бесит меня. Я сдаюсь. Я делаю оставшиеся полшага к нему. Мне кажется, что этого он не ожидал от меня — в первый раз за чертов вечер. Я застаю его врасплох, но в то же время я не осознаю, что делаю. Я словно смотрю издалека на то, как целую его. Я ждал, что это будет очередным сражением, но он поддается мне. Он уступает, и я не могу перестать наступать. Я не ждал, что это будет так… обычно. Мне показалось, что это даже слишком обычно. Пока он не начинает отвечать. Я скольжу руками по ткани его рубашки. Он отлично подходит мне: меньше и гораздо гибче меня. Я теряюсь, потому что из обычного поцелуя это переходит во что-то более приятное. Он двигается подобно символу своего факультета, и я не успеваю передвигать руки по его спине — мне жарко, я раздражен тем, что ничего не понимаю, но в то же время я признаю его способным вызвать во мне ответ. Меня раздражает его беспокойство, я перехватываю его руки и держу их за его спиной, потому что не могу ничего понять. Он усмехается мне в губы, умудряясь даже так прижаться ко мне бедрами. Мне кажется, что это раздражает меня. На деле я чертовски возбужден, но не могу вспомнить, что именно привело меня в это состояние. Все происходящее едва ли остается в моей памяти, и только его имя горит в моих мыслях. Я уверен, что теперь все пойдет по привычным негласным правилам секса на одну ночь. Но его трюк с моим ненавистным дефектом снова сбивает меня с моего настроения. Я не понимаю, зачем ему нужно делать это снова и снова. Я и без этого вполне способен на возбуждение. Я не могу смотреть на то, как его губы касаются этого участка кожи. Мне физически плохо оттого, что я считаю это неправильным, лишним, интимным. Я окружен его руками, его запахом, и в ту секунду, когда он целует меня сам, у меня складывается впечатление, что я уже переспал с ним, не касаясь его. Он знаком мне. Это помогает мне отойти от моей болезненной реакции на его знания о моей слабости. Я отпускаю его руки, и они моментально скользят под мою рубашку. Я снова жду, что они причинят мне боль — я буквально настроен на это, но сейчас Малфой для меня не Малфой. Его руки проводят по моему животу, и я не уверен, что хочу так. Я не готов к таким прикосновениям — они вообще не должны ничего значить для меня. От его рук на моей коже внутри меня завязывается странный узел. Я хочу отвлечь его от себя, потому что не понимаю, чего я хочу. Я не знаю, хочу я оттолкнуть от себя Малфоя или позволить этому человеку, прячущемуся под его образом и именем, продолжать касаться меня только так. Я не знал, что есть способ приручить меня. Меня переключает все дальше и дальше. Я миновал очередную ступень своего сумасшествия. Я определенно хочу владеть им, и плевать, кто он там в своей голове. Я не даю ему возможности даже шевелиться — мне нужно все и сразу. Я заставляю его задыхаться в инициированном мной поцелуе, ведь я не отпускаю его от себя, прочно удерживая свою руку на его затылке. Я вижу, как часто он дышит — пытается дышать. Он борется со мной, но слабо и неубедительно. Я рычу оттого, что он не поступает так, как я жду. Все его тело подается мне навстречу. Я кусаю его губы, не зная, насколько сильную боль ему причиняю, потому что я все еще жду, что он станет таким, каким я жду. Не хочу, но жду. Я не понимаю, почему его руки на моей груди под рубашкой так уютно устроились, словно всегда там были. Я не хочу думать о нем в таком ключе. Мне нужен лишь секс, и все, я пришел в бар за этим, он пришел за тем же — в чем чертова проблема? Меня не устраивает и это. Он не пытается возражать, даже с учетом боли. Это вообще не устраивается в рамки того, что я себе представляю. Я хочу — или просто жду — от него чего-то иного. Я не знаю, как достать это. Я сжимаю его плечи до боли. Он даже не пытается вырываться. Я поступаю как придурок. Но я не могу понять, что происходит не так. — Мне больно, Поттер, — наконец едва слышно произносит он и закрывает глаза. Он закрывает свои чертовы глаза, а ведь я и не обещаю эту боль прекратить. Я отпускаю его. — Зачем ты полгода следил за мной? — спрашиваю я, хотя в моих мыслях собрать вопрос из слов оказывается не так просто. Мне жарко, и я хочу обычного, типичного продолжения, но с ним не получается. Все как-то не так. Он не отвечает мне так, как должен: грубостью на грубость. Он касается меня так, как вообще не может быть между нами. Между нами вообще ничего дальше этой ночи быть не может. — Тебя еще раз сравнить с большим плюшевым мишкой? — насмешливо отвечает он мне, и я признаю, что это в его характере, но сейчас мне не до чертовых игр с языком. Английским языком. Он даже не до конца открывает глаза, чтобы смотреть на меня. — Какая разница, Поттер, если я здесь? — Полгода, Малфой, не тратят на простой перепихон, — продолжаю убеждать себя я. Я хотел бы продолжить, но мои сомнения не дают мне покоя. А он лишь закатывает глаза. — Я трачу. Считай меня больным ублюдком. Можно мне уже получить этот простой перепихон? И перестань быть таким козлом, я же тебя не кусаю. — Мне кажется, что в его голосе есть оттенок обиды. Я снова сбит с толку, в миллионный раз. Я понятия не имею, что мне делать. Я стою, держа его в руках, и просто смотрю на него. Я не знаю, чем отвечать. Не знаю. Он тянется ко мне. Обвивается вокруг меня, и я не могу больше сильно сжимать его руки. Его прикосновения лишены всякого веса. — Исполни мою детскую фантазию, Поттер, — слышу я его тихую и откровенную просьбу возле своего уха. Я ничего не могу поделать со странным желанием поразить его. Доставить удовольствие. Он переключает меня снова и снова. Во мне много особенностей поведения, это так, но ни одна из них никогда не толкала меня на что-то подобное. Я никогда никого не целовал в шею. Это кажется поначалу мне абсолютно глупой затеей, но Малфой расслабляется в моих руках. Мне нравится ощущать его запах, нравится искать его источник. Я забираюсь губами за ухо, задеваю ими мочку уха, я исследую и делаю это противоестественно мягко для себя. Мне кажется, что я могу прочитать ответ его тела на это. Ему нравится то, что я делаю, и, хотя в этом нет ничего особенного, он ведет себя так, как будто я минимум отсасываю ему. И это забавляет меня. — А если я решу отсосать тебе, Драко, — произношу я ему на ухо, едва ли превышая громкость шепота, и его имя на моем языке такое неудобное, что меня самого коробит. Он смотрит на меня, скосив глаза, и я вижу, что на лидерство он больше не претендует. Мои слова делают с ним что-то странное, что я не могу определить. Он не такой, он не обычный, и с каждой новой секундой я все больше понимаю это. И это не из-за его фамилии. Это из-за него самого. — Не умрешь ли ты от остановки сердца? — Ну отсоси, а там посмотрим. Не такая уж плохая смерть, — откликается он, и его слова никак не сочетаются с выражением его лица, с его искусанными мною губами. Я не могу перестать смотреть на них — мне кажется, что я слегка переборщил. Я извиняюсь, снова мягко прижимаясь к ним, и от неуверенных движений губ Драко я путаюсь в том, что хочу, как должен и как могу. Я не представляю, что мне с ним делать. Что можно делать. Что нельзя. Мне никогда не было нельзя в отношении других, мне прощалось все и моя грубость в том числе, но сейчас я понимаю, что Драко не заслужил такого. Почему я вообще называю его Драко? — Поттер, сделай хоть что-нибудь, — просит он меня едва слышно. — Пожалуйста. Я не в состоянии осознать от него это слово. Я не представляю, что могу сделать, чтобы вообще выразить этот ураган непонимания. Мне ничего не стоит поднять его, и он лишь крепче сжимает руки за моей шеей. Я не вижу, куда иду, и меня спасает лишь тот факт, что я достаточно долго живу в этой квартире. Я позволяю ему целовать себя, но движения его языка рождают во мне лишь чертово непонимание. Ни в одном из миров он не может делать это со мной так нежно. Я не могу этого вынести, я не умею отвечать так. Я опускаю его на свою кровать, и в нем что-то меняется. В его взгляде, в выражении его лица есть просьба, которую я хотел выполнить по-своему, но теперь мне придется делать все иначе. Пусть причину я сформулировать не в состоянии. Я возвращаюсь к его шее, расстегивая каждую пуговицу на его рубашке. Он помогает мне снять ее, но я оставляю ее на его запястьях: так ему больше идет. До сих пор я не ожидал от себя подобной мысли, но мне не до нее. Я не знаю, чего хочу добиться. Мне нравится, что его руки путаются в моих волосах, но я слишком возбужден, чтобы отвлекаться. Но я понятия не имею, как перейти к тому, чего я так хочу. А я ведь его даже не раздевал. — Гарри. Мне кажется, что я ослышался. Я поднимаю голову, чтобы проверить, — но нет, кажется, он действительно назвал меня по имени. Было ли это последним переключением для меня? Я не помню. Только после этого все встало на свои места. Я прикасался к нему, как к своему. Он тянулся ко мне, прижимая мою голову к своей груди. Я скользил по ней языком абсолютно неаккуратными, фривольными мазками. Мои руки разбирались с ремнем его штанов, и я действительно был не против отсосать ему. Но он остановил меня, подтянув выше. Все внутри меня горело от умеренного, равномерного желания — я хотел его, но не терял рассудок. — Что сейчас не так? — почти рычу я, отстраняясь от его руки. Он лишь выскальзывает из штанов, поднимая бедра по обе стороны от моих. Я даже не удивлен отсутствием белья на нем. Это как раз вписывается в весь его образ, единственная мысль за сегодня. Я поймал себя на мысли о том, что это было бы чертовски возбуждающе, воспользоваться отсутствием… О чем я вообще думаю? Я планирую и вовсе его не видеть еще столько же лет после этой ночи. Мне до отвращения хорошо, хотя я даже не раздевался: у этого извращения вообще есть название? Его руки ловко расстегивают мои штаны. У меня нет абсолютно никакого желания отвлекаться на одежду, и я кладу руку на его возбужденный член. Он не издает ни звука даже тогда, когда я сжимаю ее со всей силой и медленно провожу к основанию. Он лишь слегка прикусывает губу. Я хочу, чтобы он стонал. Я хочу, чтобы чертов Драко Малфой стонал подо мной. Эта мысль опаливает меня изнутри. Я дрочу ему со всей доступной мне яростью, вероятно, травмируя тонкую кожу. Его бедра больно сжимают мою спину, но мне плевать — я хочу услышать его. Он качает головой, и я раздраженно рычу. Все его тело напряжено до предела подо мной, и при всем желании я не смог бы войти в него, даже если бы захотел. Мне приходится искать варианты расслабления. Я провожу рукой по его животу, и он действительно расслабляется. Его кожа намного бледнее моей, и этот контраст нравится мне. Я хочу видеть нас со стороны. Мне кажется, я бы даже не прочь записать это как воспоминание через большое зеркало. Я не отгоняю от себя больше мысль о том, что хочу Драко. Есть что-то невероятно притягательное в том, что именно он просит меня взять его. Этой власти я еще не получал. Он для меня все же больше, чем просто парень из бара, и в этом я наконец открыл притягательный момент. Я лениво глажу его по груди и животу, ожидая, пока он станет доступен для меня. Мои руки добираются до лица, и я аккуратен в прикосновении к нему. Этого не должно было быть, успеваю подумать я, прежде чем его губы ловят один из моих пальцев. Он скользит по нему языком, скрывая плотно сжатыми губами. Я засунул бы член вместо пальца немедленно, если бы так чертовски не хотел войти в него. Я снова подумал о том, что, может быть, позже поиграю с ним в игры с языком совсем в другом смысле. Все его абсолютно пошлые движения отдаются по неизвестным механизмам прямо в моем члене. Я ощущаю выступившую смазку на головке — более готовым я уже точно не буду. Я собираюсь произнести нужные слова, но он шепчет их за меня. Мне не хватает больше внутреннего резерва неизвестных эмоций, чтобы отрегировать на это. Я развожу его бедра несколько шире, чтобы видеть и направлять себя. Я медлю, потому что не уверен в том, что я вообще знаю об опыте Драко. Сейчас меня раздражает мысль о том, что он спал с кем-то еще. Времени и сил мне не хватает, чтобы додумать. Его руки отталкивают мои и плотно обхватывают мой член. Я инстинктивно толкаюсь в его руку, но вместо этого оказываюсь прямо у входа. Он сам направляет меня, а я лишь пытаюсь не причинять боли, я делаю это так медленно, как никогда в жизни. Все внутри меня требует войти единым и резким движением — я всегда делал только так, но он держит меня за плечо, сильно сжимая его. Я не хочу причинить ему боль. Я ловлю то мгновение, когда можно двигаться, я не уверен в скорости и глубине, но он подается мне навстречу, и я понимаю, что правил нет. Я готов проявить всю силу, всю скорость, с которой я способен двигаться в нем. От возбуждения я не чувствую ничего, кроме его запаха. Он смотрит на меня, а я смотрю на него в ответ, не в силах прекратить это. Я никогда не смотрел во время этого. Он сдается первым: приподнимается и запрокидывает голову, подставляя мне шею. Я послушно прикусываю кожу на ней, не думая и не ощущая ничего, кроме потребности снова и снова входить в него. Я вожу руками по его бедрам, по мокрой от пота спине, удерживая себя и его поочередно лишь одной рукой, опершись о кровать. Я слышу слабые отзвуки от него, ту вибрацию, что ловлю губами на горле. Я хочу большего. Я хочу слышать его стон, полноценный, громкий, и мой. Он может считать, что способен прочитать меня, хоть вечность. Это будет ничем по сравнению с умением заставить его кричать. Я задыхаюсь вместе с ним. Я двигаюсь так, как только могу, отодвигая момент оргазма как можно дольше. Я считаю это единственным возможным соревнованием и решаю сжульничать. Я мягко сжимаю его член возле основания, после чего провожу к головке и накрываю ее большим пальцем. Я синхронизирую движения руки с движениями собственного тела. Правая рука, на которую приходится вес сразу двух человек, отвлекает меня онемением и болью. Я больше не могу держать нас так. Я опускаю его на кровать, накрывая собой, не сомневаясь, что он выдержит мой вес. Я продолжаю яростно вбиваться в него, одновременно поглаживая его член — я не уверен, что чрезмерная стимуляция поможет ему кончить. Я держу себя из последних капель силы воли. Я мечтаю о том, чтобы кончить в него так глубоко, как только смогу. У меня не остается шансов перетерпеть его. Я снова прижимаюсь губами к его шее. Этого оказывается достаточно, чтобы он выгнулся, прошептав мое имя. Все мышечное напряжение его тела помогает кончить и мне, хотя мне бы уже помогло любое дуновение ветерка. Я слишком мокрый, слишком горячий, слишком грязный после всего этого. Мне не хочется выходить из него, но время кончилось. По всем законам он должен собраться и уйти. Я скатываюсь с него на постель, лениво произнося Очищающие чары — так себе гигиена, но можно не бежать в ванную прямо сейчас. Я ожидаю, что он встанет, съязвит мне что-нибудь и просто уйдет, но вместо этого он пользуется моим ленивым методом, после чего пробирается ко мне под руку, устраиваясь на моем плече. — Малфой, — оторопело зову я его, ничего не понимая. — Черный с сахаром, — бормочет он в ответ, быстро засыпая.