Обезболивающие

      Ключ – в замок – наощупь. Я знаю, она – там, по другую сторону двери, со своим-моим ключом в лакированной сумке.       Всепонимающая.       Всепрощающая.       Тихая-тихая. Ждет уже больше часа: ровно настолько меня задержали поклонники.       Ждет.       Меня.       Сдуреть можно.       Чем я ее заслужил, за что мне воздается?       Перешагиваю порог, как мне кажется, бесшумно; кого я обманываю? Я еле стою на ногах. Сил хватает лишь на то, чтобы скинуть куртку на пол и вышагнуть из кроссовок. Ее мягкое «привет» из коридора остается без внимания. Опять.       Даже в шутку уже не возмущается. Знает, что не до них.       Подходит непозволительно близко. Непозволительно – для остальных, но не для нее. У нее – особый пропуск. Допуск. К телу. Мягкая, утонувшая в моем махровом халате. Обнимает себя за плечи, а в глазах – волнение бьет ключом, скоро выльется наружу неконтролируемым потоком. Ну, все не так плохо, не придумывай.       Бывало хуже.       Кого я обманываю?       Сегодня моя усталость бьет все рекорды, а в голове звенят предупреждающие колокольчики. Ни-ка-ко-го-сек-са. После вывороченного наизнанку сценой меня – в конце тура – никакого секса. Только сон. Любой – потому что здорового не получится, как ни крути.       И если она еще на что-то надеялась десять минут назад, то теперь все понимает. Без слов.       И я ценю это.       – Прости, – будто выплевываю я, машинально, на самом деле ни о чем не сожалея, на самом деле желая лишь коснуться головой подушки, и начинаю медленно заваливаться в сторону ванной.       Кажется, свет в прихожей на секунду гаснет.       Кажется.       Вцепляется в футболку, как в спасательный круг, – вместо укора, удерживает в вертикальном положении. Я ощущаю холодную стену под лопатками, спустя мгновение – ледяные пальчики на влажной, еще не остывшей коже. Меня прошибает, как от удара током, и я невольно дергаюсь, но она не убирает руки. Они подцепляют тонкую ткань и аккуратно стаскивают ее с меня. Медленно. И никакой похоти, представляете?       Нет, вы себе представляете?!       И меня конкретно переклинивает.       Я ведь уже давно не малолетка, чтобы от одного ее присутствия сносило крышу, как от алкоголя покрепче в первый раз. Но все именно так и происходит. Не могу привыкнуть. К этим ее всепрощению и заботе – не могу. И мне интересно:       – Когда тебе надоест?       Ведь ничего не изменится.       Я выдыхаю, словно в каком-то бреду, и закрываю глаза, чтобы не видеть, как она качает головой. Или просто потому, что нещадно болит голова, и смотреть больно.       И светлые кудри, как укоризненные маятники: из стороны – в сторону.       – Дурак...       Каюсь: дурак и есть. Натянуто усмехаюсь. Мне ведь нравится ее присутствие в моей жизни.       Ненавязчивое.       Спасающее и вытаскивающее из этого болота, в котором мы оба погрязли по самую переносицу. А ее тянет вверх – кто? Я – не могу, мне самому нужна помощь, мне одному-то не выбраться, о ней молчу. Если сама, то чокнутая. Если сама, то долго не протянет, она не такая сильная, какой хочет перед всеми казаться. Кому, как не мне, знать.       Ее саму-то так устраивает?       Я, как обычно, забыл поинтересоваться.       И, верите-нет? Мне абсолютно все равно, пока ее руки – на моем теле. Считайте меня скотиной.       Она мягко подталкивает меня в сторону душа, как маленькому, настраивает воду, расстегивает ремень на джинсах. Вновь – без задней мысли, а я просто слишком вымотан морально и физически, чтобы реагировать на ее прикосновения. И она вновь понимает.       Покорно залажу в кабинку, по инерции хватая ее за руку и таща за собой, но она легко выворачивается, пряча грустную улыбку у плеча, и кладет полотенце поближе. И легкий поцелуй в спину, как прощальное напутствие.       Это – забота, слышите?       Обо мне.       С ума сойти.       Уже сошел.       Я остаюсь один под больно бьющими струями воды и не знаю, как нахожу силы на то, чтобы помыться. Мысли роятся в голове, отдаваясь звоном в ушах, но не удается ухватиться ни за единую ниточку. Что дальше – не помню.       Обнаруживаю себя уже в спальне, ничком – на расправленной кровати. В горле першит, виски будто б раздирает кувалдами изнутри. Ощущение такое, словно я бухал трое суток, не просыхая.       Зажмуриваюсь в надежде, что поможет, или что я хотя бы усну.       Никогда так не ошибался.       Черепная коробка все так же разрывается на мелкие кусочки. Слышу шорох, но предпочитаю не двигаться.       – Выпей.       Я разлепляю один глаз и тут же жалею: приглушенный свет царапает зрачок. Ее фигура расплывается, и перед моим носом маячат стакан воды и ее рука с таблеткой. Как она узнала? Как она всегда узнает?       Я мычу что-то нечленораздельное и снова зажмуриваюсь. Это – мое веское «нет», в голове прозвучавшее очень убедительным шепотом.       Нахера мне таблетки, когда есть она.       Она лучше всякого «Нурофена».       Она морфий.       Нехилый такой опиат, от которого одновременно спокойно и срывает голову ко всем чертям. Наркотик и лекарство от всех болезней разом. Два в одном. И я реально ловлю кайф, когда ее ладонь зарывается в мои влажные волосы.       Мое воображение рисует приятные картины, в которых она – главная героиня и сидит не на краю кровати, а на мне. У нее идеальное тело. Она мне безумно нравится – такой. Хрупкой. Произведением искусства, из хрусталя. Сожмешь крепче – сломается, и хочешь – не хочешь, но приходится осторожничать.       На всякий случай.       И я понимаю, что я не смогу соскочить. Не по собственной воле.       И я понимаю, что без нее мне обеспечена ломка.       Эти встречи когда-нибудь доконают обоих, и она, и я прекрасно об этом знаем. Говорить на эту тему хватает смелости только у меня, она, как огня, ее боится. И я утверждаю раз от раза, что кому-то обязательно вся эта волынка осточертеет первым: ставлю пять лет своей жизни на то, что не мне. Морально начал готовиться к этому еще с первой встречи, но я-то знаю, что уже наркоман. Что я уже безнадежен.       И я загнусь без своей дозы.       Ее.       Улетаю куда-то.       Мне бы еще минутку, но с дилерами не торгуются.       Чувствую, как наливаются свинцом и тяжелеют конечности, и еле успеваю протянуть к ней руку, одним движением умоляя лечь рядом. И она покорно гасит свет и переползает через половину кровати, чтобы прижаться к моему многострадальному телу.       И я снова плыву. Меня снова уносит. По волнам.       У меня очень качественная дурь.       У меня очень качественная она.       И до меня внезапно доходит осознание истины, и я готов смеяться от чувства облегчения, как последний психопат. Наркоман. Юродивый. И мне хочется кричать об этом всему миру, чтобы не только мне стало вдруг так легко, как от ЛСД, или героина, или еще пары сотен запрещенных – разом.       Знаете, эта мысль бьет обухом по голове.       Знаете, вероятно, я изменил бы эту гребаную планету, если бы люди только знали...       Знаете, если все, чем вы можете заниматься с женщиной в постели – это секс, то вы нихрена не поняли в этой жизни.       Я вот – понял. Хоть и на четвертом десятке. Хоть и с энной по счету девочкой под боком, от осознания такой простой истины ставшей вдруг какой-то особенной.       Хоть и не говорил об этом ей.       И я устало улыбаюсь, благодарный ей за... всё.       Я обнимаю ее, как в последний раз, и мне словно впрыснули желанную дозу, и сладкий наркотик разносится по крови с бешеной скоростью. Притупляя боль, обостряя рецепторы. И я вновь, как в лихорадке, и мне так хорошо, как я и не мечтал уже сегодня.       – Поль, – пытаюсь я выдавить из себя ее имя, не разлепляя веки, но выходит какой-то страшный хрип, и я тут же замолкаю.       – Спи.       Шепот обжигает и без того пылающую кожу шеи, и это – лучшая в мире пытка.       И я проваливаюсь в бездну, хватаясь остатками сознания за мысль, застрявшую комом в горле. Ее бы кричать до потери голоса, до разрыва связок, до того момента, когда до нее, наконец, дойдет, что все это – не просто так. До того, как она опять закроет за собой дверь, вместо записки оставив на плите нетронутый ею завтрак.       Но вместо этого я тону в непроглядной тьме.       Поль...       Мне не вывезти следующий день без обезболивающего, Поль.