MEMENTO MORI

      Все с Джоном подвижно. Всегда в движении, всегда перемещаясь, никогда не оставаясь достаточно долго для того чтобы думать, хотеть или чувствовать. Ему просто плевать. Жизнь слишком коротка чтобы привязываться к другим людям; если бы это случилось, он бы просто застрял в воронке, затягивающей бесконечным притяжением долга, ответственности и любви – слова которое люди провозглашают с благоговением и тоской, так и не видя, чем в действительности это является -       Ловушка. Попав в нее, единственный выход – ползти, вытягивая себя из грязи и борясь с гравитацией, плача, прося, и умоляя по пути; один день это не больно, но одного дня не достаточно, и он горько смеется думая о том, что могло бы быть.       «Блять», и он был разбит, разбит и истерзан; но ему было все равно, он просто хотел сделать ему больно, причинить боль этому парню тысячу раз, снова и снова, пока он не сможет хотя бы приблизительно понять, что он делал с Джоном с самого первого дня их знакомства.       Даже когда его не было рядом.       Особенно когда его не было рядом.       И он смотрел на него - умоляющего и испуганного, и Джон не знал, не знал - просил ли он освободить его и боясь самого Джона, или умолял о релизе и страшился этого; и это то, что заставило Джона забыть или просто возбудить его. Выплеснуть темную месть которой он жаждал, то порождение тьмы, что всегда пело в его венах (нет, не правда, только с того момента как она пришла, но это только заставляет тьму петь слаще, подниматься выше, становиться громче, и он позволит это).       Он удерживает запястья блондина под ним, и кусает свирепо и грубо в место, где шея встречается с плечом, рыча на жалобный всхлипывающий стон, раздающийся когда он толкает в ту же секунду. Едва ли есть какая-то подготовка, но блять, блять, блять, вы думаете его беспокоит эта херня?       Парень под ним кажется не возражает, что Джон так бесцеремонно вбивается своим членом в его задницу, но Джон не думает что его это вообще волнует; он был настолько растворен наполовину в своей памяти и наполовину в желании, и наполовину в чем-то еще; так много частей, так много фрагментов которыми он был переполнен и которые разливались кислотой, разъедая все вокруг него, и он толкает все сильнее.       Их стоны сливаются в нестройный хор страсти и похоти с оттенком отчаяния, и они встречаются взглядами, но Джон быстро отворачивает свое лицо и хмурится, они должны быть голубого цвета.       Он видит как рука мальчика неуверенно тянется чтобы дотронуться до себя, но он не прилагает никаких усилий чтобы помочь, слишком нетерпеливый чтобы отвлекаться от поставленной задачи, которая, он может сказать, не будет длиться долго; и ад, он должно быть экстрасенс, потому что это последняя полу- последовательная мысль которую он имеет, прежде чем быть растворенным в грохоте волн забвения.       Когда он приходит в себя, шлюха которого он снял на углу, спотыкаясь выбирается из его квартиры, прижимая к себе его рубашку и стодолларовую купюру, оставленную на туалетном столике. Он кажется, испугался.       Хорошо, Джон думает бесстрастно. Замечательно.       Позже, Джон лежит и размышляет. Он знает. Он знает, что все это закончится, и скоро; потому что он безрассуден и глуп, и никогда не соглашался на что-то меньшее, чем фейерверк.       Он остро усмехается в темноту, и смеется.