Клиент остался доволен

Холодный металл натер запястья, края железного стула больно впивались в бедра, а веревки, коими слишком сильно были связаны ноги, заставили конечности просто онеметь. Более всего прочего пугала кромешная тьма. Он понял, что ему на голову надели мешок, но отчаянно не понимал, кто именно это сделал и зачем. Кожей он чувствовал холодный воздух, а порой до ушей доносились приглушенные крики и стоны. Что это? Что происходит? Где он сейчас? И сколько времени прошло? Гилберт Байльшмидт очнулся уже здесь, на этом самом стуле. Он был связан, ничего не видел и не понимал. Голос уже почти охрип; он так долго кричал и звал на помощь, что теперь мог только всхлипывать и дергаться, пытаясь вырваться. Это, в свою очередь, причиняло боль конечностям. Он отчаянно пытался вспомнить все то, что происходило с ним совсем недавно. Хотя бы чтобы понять, что же произошло в итоге, и как он оказался в таком положении. Они приехали в Нидерланды как раз в начале лета. Приехали ради новых ощущений, ради незабываемых приключений и в поисках запретных сладких плодов. Их давняя мечта, общая на троих. Гилберт, Альфред и Хенрик учились вместе в Штатах, знакомы друг с другом они были всего два года, но за это время уже успели стать лучшими друзьями. По прибытии в Амстердам они поселились в дешевом хостеле и сразу наведались на улицу Красных фонарей. Было довольно весело, они развлекались, как могли. Определенно, все было просто прекрасно, пока Гилберт по собственной глупости не устроил драку с каким-то накуренным парнем прямо в ночном клубе. Началось нечто несусветное, и в итоге от расправы целой своры злобно настроенных голландцев их спас новый знакомый Хенрика, некто по имени Тим. Это был очень высокий парень со стоящими торчком волосами и крайне хмурой физиономией. Он привел их к себе домой и предложил закурить нечто, что определенно точно было под запретом в США. Их всех повело, особенно Альфреда, который был младше и пока мало что курил в принципе. Завязалась откровенная беседа, в ходе которой Тим поведал им о том, что есть место в Европе, где можно найти действительно очень развратных девушек и повеселиться в их компании абсолютно бесплатно. Это звучало слишком хорошо, чтобы быть правдой, но Тим говорил весьма убедительно. Для пущего эффекта он даже показал крайне пошлые фотографии. — Это хостел в Братиславе. Там всегда много цыпочек, которые хотят секса и готовы на все. Они особенно любят иностранцев. Советую вам туда поехать, не пожалеете. Предложение было слишком соблазнительным, чтобы не повестись на него, и в итоге вышло так, что Тим забронировал им номер в том самом хостеле, а трое друзей на следующий же день купили билеты и сели на поезд. На сей раз крики послышались совершенно отчетливо. Байльшмидт моментально вспотел, осознав, что это кричит женщина. Или, скорее, молодая девушка. Эти крики были полны настоящего ужаса, а потому Гилберт вновь дернулся всем телом. Должно быть, этот стул своими ножками уходил прямо в пол, потому как его совершенно невозможно было сдвинуть с места. — Кто-нибудь! Какого черта тут происходит! В который раз никто не отозвался. Крики то стихали на мгновение, то вновь раздавались во тьме, заставляя дрожать от смеси страха и непонимания. Ведь неизвестность всегда безумно пугает. Послышался странный скрежет. Гилберт замер, а после зажмурился и даже затаил дыхание. — Умоляю, не надо! Нет! Он знал этот голос. Да, он хорошо его знал. Он разговаривал с этой девушкой совершенно недавно, она так звонко смеялась над его шутками. Красавица Ольга, которая, насколько помнил Гилберт, приехала из Украины в компании какой-то подруги. Почему она кричит? Кто и что с ней делает? Этого Байльшмидт не знал. Крики снова повторились, и на сей раз надрыва в них было еще больше. Словно ее живьем режут, в самом деле… Гилберт снова задергался. Дышать было тяжело. Страх просто сдавил легкие, а сердце билось в невероятном сумасшедшем темпе. — Ольга! Вряд ли она его услышит, но все же Байльшмидт при всем желании не мог хранить более молчания. Было паршиво от собственной беспомощности. Запястья уже ныли, но вырвать их из пут наручников не удавалось. — Не-ет! Не надо! Умоляю! Через какое-то время крики затихли. Байльшмидт вновь затаил дыхание и постарался прислушаться, но кроме шума в ушах никаких иных звуков больше не было. Спустя несколько минут он, было, решил, что просто оглох, но тишину разорвали другие звуки. Вновь скрежет, но сейчас куда более отчетливый, а после и чей-то говор на неизвестном языке. Гилберт замер, отчего-то просто потеряв дар речи. Страх сковал все тело и заставил замереть в ожидании неизвестно чего. Послышались шаги, и вот кто-то весьма грубо сорвал с головы Байльшмидта мешок. Парень вздрогнул, а после уставился на довольно жуткого верзилу, что склонился над ним. Это странное помещение освещал лишь тусклый свет пожелтевшей лампочки, и в этой полутьме было еще более жутко. Не успел Гилберт перевести дух, как неизвестный ткнул в него дуло пистолета и на английском сказал: — Говори! Байльшмидт тотчас растерялся. Сама ситуация была столь абсурдной, что он упорно не мог выдавить из себя хотя бы пару звуков. Верзила замахнулся и ударил его по лицу свободной рукой. — Говори! Гилберт взвизгнул от боли. — Что говорить, черт возьми?! Он сказал это на родном немецком, попросту слишком растерянный, чтобы хотя бы подумать сперва. Впрочем, неизвестный сразу отстранился и убрал за пояс пистолет. — Немец, — кивнул он. — Я же говорил. Второй голос послышался прямо за спиной Байльшмидта, но парень сразу его узнал, несмотря на все потрясения. Он вскинул голову, а после обернулся. Да, это и правда был тот самый Тим. Что он тут делает? Что вообще происходит? — Ты? Гилберт был слишком обескуражен тем, что увидел его здесь. Тот лишь бросил на него совершенно холодный взгляд и хмыкнул, словно немец был какой-то надоедливой букашкой под ногами. — Получишь свои пять кусков, — сказал верзила, полностью переключив свое внимание на Тима. — А за девчонку, так уж и быть, шесть. — Среди них был американец, он стоит дороже. — Сам знаю. Будут тебе деньги. Клиент уже есть, так что подожди здесь немного. Они словно вели обычную беседу. Гилберт растерянно перевел взгляд с одного человека на другого, отчаянно не понимая, что происходит. Страх лишь усилился, когда пришло осознание того, что его друзья тоже попали в серьезную передрягу. — Что тут происходит?! Он невольно прокричал это, даже не пытаясь скрывать свой ужас. Ему лишь хотелось понять, что же тут такое происходит? Почему он связан? О чем говорили эти двое? Почему он слышал крики Ольги? — Заткнись, — шикнул на него верзила. Он не удостоил пленника и взглядом. — Так ты подождешь? — Если клиент на американца есть, подожду, — с холодом отчеканил в ответ Тим. Голландец явно был чем-то недоволен, но это Гилберта волновало в последнюю очередь. Страшные подозрения сковали его, точно цепями. Неужели… это была ловушка? Но может ли такое быть? И зачем этим людям понадобилось делать подобное? — Хорошо. Неизвестный тут же зашагал в сторону, к которой Байльшмидт сидел спиной. Должно быть, выход именно там. Гилберт понял, что сейчас молчать нельзя. Надо выяснить, что тут происходит. — Эй! Что вам нужно?! Тим посмотрел на него. Он несколько задумчиво нахмурился, а потом сделал пару шагов вперед, оказавшись как раз по левую сторону от пленника. — Твои крики тебе не помогут, — сказал он. — Тебе вообще уже ничего не поможет. То спокойствие, с которым он это сказал, заставило душу Гилберта похолодеть. Это явно не шутки и не розыгрыш, все серьезно. — Что это за место? Голландец деловито достал из кармана трубку. За спиной Байльшмидта вновь послышался скрежет. Должно быть, кто-то прикрыл дверь. Тим прикурил и пустил дым в воздух. — Далеко от города, можешь быть уверен. Это место хорошо охраняется, и здесь крутятся большие деньги. Гилберт невольно сглотнул и в спешке осмотрелся. Стены были желтыми, с обвалившейся штукатуркой. С левой стороны виднелись полки, набитые какими-то железяками. Среди них парень сразу увидел бензопилу и топор. А вот у стены с правой стороны стоял длинный стол на железных ножках. Он был накрыт плотной тканью цвета хаки, и на ткани этой лежала огромная куча различных хозяйственных инструментов. Среди прочего Гилберт разглядел большие ножницы, несколько ножей различного размера и прутья. В голову закрылись воистину ужасные подозрения. — Зачем… — он откашлялся. — Зачем я здесь? Тим снова затянулся. — Ничего личного, парень. Это бизнес. Я доставляю им людей и получаю за это хорошие деньги. Вас выписали из хостела еще вчера, следы ваши совсем скоро затеряются. Уверен, вас никто и никогда не найдет. Так было со всеми, кто был до вас. Байльшмидт с трудом осознавал смысл того, что ему говорят. Голландец говорил так легко, точно они обсуждали прогноз на футбольный матч. — Но зачем? Что вам от нас нужно? Тим все так же спокойно курил свою трубку. — Это такое развлечение. Богачам, которые с жиру бесятся, нравятся острые ощущения и чувство вседозволенности. Они готовы заплатить огромные деньги за то, чтобы почувствовать себя хозяевами чужих жизней. И именно здесь они могут реализовать свои желания. — Что? Гилберт вновь обернулся в сторону стола. Он уже начал понимать, что к чему, но не мог поверить в это. — Десять тысяч долларов за азиата, двадцать за русского, тридцать за европейца и сорок за американца. Они готовы платить эти деньги за то, чтобы забрать чужую жизнь. А я получаю свой процент. Мне плевать на их фантазии, важнее заработок. Пять штук за тебя, еще пять за твоего датского друга и шесть за ту грудастую блондинку. Их, к слову, уже навестил клиент. А вот американец стоит больше. Я доволен. Байльшмидт пораженно уставился на голландца. У него попусту не укладывалось это в голове. Этот человек так спокойно говорит об убийствах? Говорит так, словно это сущий пустяк. — Что с Хенриком? На лице Тима не дрогнул ни один мускул. — Кажется, ему отрезали голову. Впрочем, какая разница. Клиент заплатил и сделал, что хотел. Это не было шуткой. Гилберт просто понял это, хотя слова голландца и звучали как нечто несусветное. Отрезали голову? Отрезали… Но за что? Просто ради развлечения. Немец мотнул головой и вновь наткнулся взглядом на бензопилу. Отрезали голову… — Какого черта?! Вы совсем больные! Что ты вообще несешь?! Тим лишь хмыкнул. — Ты сам спросил. Извини, но ты тоже скоро умрешь. И вновь это холодное равнодушие заставило Байльшмидта замереть. — Но… за что? — Ничего личного. Просто бизнес. Голландец вновь затянулся, а после зашагал обратно, в сторону двери. Гилберт так и не смог проронить и звука, а после он услышал, что дверь за его спиной закрылась. В хостеле и правда было весело. Гилберт, Хенрик и Альфред оказались в пятиместном номере с двумя девушками, которые то и дело ходили перед ними голыми, совершенно ничего не стесняясь. В первый день это отчаянно смущало, но потом такая атмосфера начала нравиться парням. Ночью они лихо отплясывали в клубе, где Хенрик познакомился с Ольгой. Она также остановилась в хостеле со своей подругой. Хенрик сразу запал на светловолосую красавицу с потрясающе красивой фигурой, а после исчез в ее компании. Гилберт и Альфред были рады за него, однако позже Джонс сказал другу, что у него плохое предчувствие. Впрочем, уже изрядно пьяный Байльшмидт не стал его слушать. Чуть позже его потащила за собой в номер одна из соседок, и именно тогда Гилберт видел Альфреда в последний раз. На следующий день Байльшмидт не обнаружил в номере Джонса и заволновался. А после на ресепшене он с изумлением узнал, что Альфред выписался из хостела. Уверенный в том, что друг просто обиделся на него, а потому помучить и вызвать чувство вины, Байльшмидт на пару с Хенриком бросились на его поиски. Помогать им вызвалась Ольга, которая тоже чувствовала себя немного виноватой. Целый день поисков не дал никаких результатов — Альфред словно в воду канул. Ближе к вечеру они разделились: Байльшмидт вернулся в хостел, в надежде на то, что Джонс может быть там, а Хенрик и Ольга направились в тот самый клуб. Когда ближе к ночи они не вернулись, Гилберт начал паниковать. Какие только мысли не приходили в голову — от самых безобидных до самых ужасных. Стены хостела просто давили, девица, с которой он переспал прошлой ночью, стала ему противна. Не менее противна была мысль о том, что он ради этой девицы оставил в одиночестве друга. Альфред, по сути, просто мальчишка, и он совершенно точно мог угодить в передрягу. В какой-то миг все кругом просто затихло. Он был один в номере, точно в вакууме, в котором нет ни звуков, ни движения. Это начало пугать. Байльшмидт решил, что хватит с него просто сидеть и ждать неизвестно чего. Надо было действовать… На этом моменте воспоминания обрывались. Гилберт быстро задышал и вновь огляделся. Взгляд то и дело возвращался к столу с теперь уже просто пугающими инструментами, в ушах звенело. Ему казалось, что он снова слышит крики Ольги, а воображение подкидывало страшную картину того, как некто неизвестный отпиливает Хенрику голову бензопилой. В какой-то момент он снова начал кричать, не особо разбирая слова или фразы. Он просто кричал, прекрасно понимая, что это ему точно не поможет. Парень замер, когда вновь послышался противный металлический скрежет. Дверь открылась. Судя по звукам, некто вошел внутрь и тут же закрыл за собой дверь. Гилберт с шумом выдохнул, прекрасно понимая, что его судьба, должно быть, решена. Как там сказал Тим? Ничего личного, просто бизнес? До чего же цинично и бесчеловечно. Некто неизвестный подошел ближе и замер как раз перед ним, но Байльшмидт не сразу смог поднять взгляд. Он ожидал увидеть чудовище, монстра во плоти, ту тварь, что платит деньги за возможность убить человека. И каково же было его удивление, когда вместо того самого чудовища он увидел вполне себе интеллигентного молодого мужчину. На нем странный костюм с кожаным грубым фартуком, то нечто, что обычно надевают мясники, которые разделывают тушки животных. Этот наряд совсем не шел мужчине, у которого было красивое, молодое, но по своему строгое аристократическое лицо. Из-за очков в тонкой оправе на Гилберта смотрели редкого оттенка внимательные глаза, черные волосы мужчины, аккуратно стриженые и уложенные в прическу, чуть прикрывали лоб, и лишь одна прядь выпирала в сторону. — Добрый вечер. Он выглядел так, словно пришел вести светские беседы. Скорее учитель нравов из воскресной школы, нежели маньяк и убийца, но Гилберт слишком много ошибался в последнее время, чтобы принять все это за чистую монету. Он уже понял, что больные твари умеют носить маски. — Что вам надо? Одно Байльшмидт понимал наверняка — он не позволит просто так себя убить. Даже если Хенрика убили, есть надежда на то, что Альфред жив. И так же есть надежда на то, что они могут выжить. — Довольно неуместный вопрос, — отстраненно заметил неизвестный. — Я пришел навестить вас. Исходя из того, что я заплатил за этот визит немалую сумму, право такое у меня явно имеется. Он даже говорил как воспитанный шкет, и это сильно действовало на нервы. Гилберт вновь пробежался взглядом по его фигуре и снова дернулся с места. Увы, он был слишком крепко привязан. Незнакомец, словно проследив за его взглядом, еле заметно кивнул: — Глупый вид, не правда ли? Однако это своего рода рабочая униформа, ее принято надевать в дни посещений. Байльшмидт уставился на его лицо. — Кто вы такой? — Меня зовут Родерих Эдельштайн. Я хочу, чтобы вы знали это имя. Чтобы вы знали, кто именно будет вас сегодня… — он замолк и посмотрел в сторону стола. Лицо его не обрело эмоций, однако во взгляде мелькнуло нечто маниакальное. — Лечить. Иногда я воображаю себе, что я врач, который вырезает злокачественную опухоль пациенту. Вы знаете, что от подобной операции человек умирает? Так волнительно. Гилберт вновь дернулся. — Что волнительно, чертов ты больной ублюдок?! Он уже понимал, что этот человек пришел, чтобы убить его. Так странно — умереть от рук вот этого очкарика. — Волнительно, когда в твоих руках чужая жизнь, — совершенно спокойно ответил Эдельштайн. — И боюсь, что вы ошиблись, я родился в браке. Он отошел в сторону стола, а Байльшмидт задергался сильнее. Руки болели, но парень отчаянно дергался, стараясь если не разорвать цепь наручников, то хотя бы вырвать ладони из металлических колец. — Зачем вы это делаете? — с долей отчаяния в голосе спросил он. Байльшмидт отчаянно не понимал, зачем им это нужно. Тим заманил их сюда и продал в плен. Зачем? Этот человек заплатил деньги и пришел сюда. Зачем? Парень замер в немом ужасе, когда Эдельштайн взял со стола молоток и несколько довольно больших гвоздей. Душа похолодела, едва лишь он осознал, что сейчас должно произойти. — Зачем? — мужчина медленно подошел к нему. — Затем, что я так хочу. А именно сейчас я вобью эти гвозди в твои ноги. Вобью просто потому, что могу. Это была холодная констатация факта, и Гилберт с отчаянием понял, что именно так и будет. — Нет, не надо! Эдельштайн присел на колени и, положив гвозди на пол, оставив в руках лишь один, с важным видом поднес его острым концом к ноге Байльшмидта, к местечку чуть выше колена. Как бы тот ни дергался, а хотя бы сдвинуться места не получалось. Мужчина действовал уверенно, словно вбивать гвозди в живых людей для него не в первой. Первый взмах молотком… Гилберту сперва показалось, что он все видит в замедленной съемке глупого фильма ужасов, но острая боль заставила вспомнить о том, что все происходит на самом деле. Он закричал, когда металл вонзился в его плоть. Второй удар молотком вогнал гвоздь до самой шапки. По ноге побежала струйка крови. Байльшмидт и вообразить не мог, что это настолько больно. Все так же не меняясь в лице, Эдельштайн потянулся за вторым гвоздем. — Нет! Умоляю, нет! Все мольбы оказались напрасны. — Говорят, что в коленной чашечке боль ощущается особенно сильно, — заметил мучитель. — Всегда хотел это проверить. — Не надо! Прошу вас, я сделаю все, что угодно, не надо! Гилберт уже не думал ни о гордости, ни о том, что обещал себе держаться стойко. Все жизненные принципы оказались бессильны против настоящей боли. — Не дергайся, иначе выйдет не эстетично. Это и правда было в разы больнее. Байльшмидт кричал во все горло и отчаянно вырывался. Он случайно повредил себе руку, но даже не обратил на это внимание. Ноги были привязаны слишком крепко, и уйти от этих гвоздей не удалось. На сей раз ударов молотком было больше. В конце концов, гвоздь вошел. Кровь бежала из второй ранки чуть сильнее, но Гилберт этого не заметил. Перед глазами все потемнело. — А знаешь, я всегда считал, что быстрая смерть — это безумно скучно. Некоторые убивают сразу. Парень слышал этот голос словно через вату. Из глаз уже бежали непрошенные слезы. Он захныкал, точно маленький ребенок. Гилберт не мог думать и осознать, что ему говорят. Все его мысли, вообще все, сконцентрировалось на источнике боли. Эта боль прошлась по всему телу, заставляя кричать и мысленно молить неизвестно кого о пощаде. — Не надо… пожалуйста… — Куда интереснее испробовать все, чтобы найти человеческий порог, — все так же спокойно продолжил Родерих. — Это также может быть весьма познавательно. У Байльшмидта потемнело в глазах, но он все же видел, как рука его мучителя потянулась к еще одному гвоздю. — Нет… Нет! Эдельштайн с воистину дьявольским спокойствием пристроился к его второй ноге. — Не будем их потом вытаскивать. Иначе кровь пойдет быстрее, и ты просто умрешь. А ведь мы только начали. Гилберт вновь закричал, когда ужасная боль пронзила вторую ногу. На сей раз гвоздь вбили в бедро, в мягкую плоть. Парень вырывался как мог, думая лишь о том, чтобы любыми путями спастись от этой боли, и собственное бессилие начало сводить с ума. — Хватит! Нет! Не надо! Он уже почти сорвал голос, когда Эдельштайн всадил четвертый по счету гвоздь. Чуть отстранившись, мужчина с любопытством рассмотрел то, что вышло, и довольно кивнул. — Что ж, начало весьма неплохое. Я доволен. Поднявшись на ноги, он отошел от пленника. Байльшмидт дрожал всем телом. Никогда прежде за свои девятнадцать лет он даже в кошмарном сне не мог представить, что с ним может произойти нечто подобное. Боль была практически невыносимая, но, несмотря на это, парень с ужасом понимал, что это и правда только начало. А что будет дальше неизвестно вовсе. Этот человек… вернее этот дьявол под личиной человека определенно способен на все. — Не надо… умоляю… Гилберт уже плакал, неспособный более терпеть такую боль, но все осознание того, что дальше будет больнее, давило на психику даже сильнее, чем эти проклятые гвозди на его плоть. Эдельштайн не обернулся. Он застыл, явно выбирая новое орудие пыток. Его рука скользнула по чистым металлическим инструментам, словно прицениваясь. И вот он остановился и взял в руки большие ножницы. Когда он наконец обернулся, Байльшмидт увидел эти ножницы и едва не закричал от ужаса. Он не ошибся, чем дальше — тем хуже все для него. Возможно, эти гвозди скоро покажутся ерундой. — Не надо плакать, вы же мужчина. — Он обернулся всем корпусом и вновь пугающе медленно приблизился к нему. — Я могу рассказать вам, почему всегда выбираю подопытными именно немцев. Мне нравится, когда мои слова хорошо понимают, а говорить я люблю на родном языке. Он ведь с вами общий, несмотря на различия диалектов. Но самая главная причина… — Подойдя вплотную, он размахнулся и со всей силы ударил Гилберта по лицу. — Главная причина в том, что я на дух не переношу немцев. Мне нравится, когда немцы страдают. Особенно если этот немец молод, здоров и хорош собой. — Эдельштайн схватил ладонью парня за волосы и, повернув к себе, наклонился, дабы их лица оказались практически впритык. — Вот как вы. Мне нравятся ваши страдания. У Байльшмидта покраснела щека. Он посмотрела на мучителя с искренней ненавистью, старательно думая над тем, что надо хотя бы попытаться вырваться. Потом можно будет возместить этой мрази все с лихвой. Еще бы вырваться. Теперь он ясно понимал — этот человек в самом деле просто мразь, гнида, которой нравятся чужие страдания. Должно быть, ему понравилась эта смесь ненависти и отчаяние на лице пленника. Он чуть сузил глаза и сделал глубокий вздох, а после, к огромной неожиданности Гилберта, слизнул с его щеки капельки слез. Это было до того противно, что парень на миг забыл о боли, терзавшей его ноги. — Тварь! Эдельштайн отскочил слишком быстро, а потому Байльшмидт не успел ударить его лбом. — Неплохо держитесь, меня это радует. — Чертов ублюдок! — И снова вы ошиблись. Отчаянно хотелось скулить не только от боли, но еще и от беспомощности. В настоящий же ужас вгоняли ножницы в руках мучителя. Они были огромны и явно очень хорошо наточены, Гилберт прекрасно это понимал. Мужчина усмехнулся. Впервые хоть какие-то эмоции. Он демонстративно щелкнул ножницами, определенно наслаждаясь чужим страхом, а после свободной рукой схватил парня за ворот футболки. Байльшмидт замер, все еще тихо скуля от боли, которая немного притупилась, но все равно была слишком отчетливой и сильной. Уверенным движением мужчина разрезал его футболку, а потом раскинул в стороны ткань, оголив торс. — Вы довольно неплохо сложены, должен заметить. Однако есть кое-что, что лучше убрать. От этих слов у Гилберта просто перехватило дыхание. Острые края ножниц опасно блеснули при свете лампочки. Не успел никак среагировать, как чужая ладонь, к слову, довольно утонченная и ухоженная, прошлась по его шее. Байльшмидт понимал, что сейчас будет хуже, чем ранее. Ноги безумно болели, но даже эта боль начала казаться не сильной. Чужие длинные пальцы огладили его левый сосок, и немец запаниковал и вновь дернулся, пытаясь уйти от контакта. Но в который раз ему это не удалось. Эдельштайн обхватил сосок большим и указательным пальцем и потянул на себя, заставив парня зашипеть. Гилберт задергался активнее, когда мужчина поднес ближе ножницы. Он уже понял, что тот задумал, хотя отчаянно надеялся на то, что догадка будет не верна. Потянув сосок еще сильнее, Родерих хмыкнул и усмехнулся: — Лучше не дергайся, иначе ровного надреза не получится. В ту же секунду он с невероятной легкостью щелкнул ножницами. Байльшмидт закричал во весь голос и задергался как только мог. В глазах потемнело, стало трудно дышать. Эдельштайн внимательно смотрел на него, смотрел как из открытой ранки бежит струя крови. Ему понравилось это зрелище. Потом он посмотрел на кусок плоти в своих руках. То, что мгновение назад было частью тела этого парня. Потеряв к этому куску плоти интерес, он поспешил провести подобную экзекуцию и со вторым соском. Какая разница, все равно этому парню больше не понадобятся соски. — У меня странное предчувствие, Гил. И девушки эти странно себя ведут, — сказал Альфред, когда они, наконец, остались за столиком одни. — Может, вернемся в хостел? Или еще лучше поедем в Рим, как и хотели. Мне не нравится Братислава. Байльшмидт лишь усмехнулся, посмотрев на друга как на маленького несмышленного ребенка. — Вечно ты себя накручиваешь, Альф, — отозвался он. — Все так хорошо, самый разгар веселья. Бери пример с Хенрика. Они оба синхронно обернулись в сторону Хансена, который лихо отплясывал на танцполе с Ольгой. Девушка была столь обольстительна, что в пору было позавидовать Хенрику. Джонс лишь нахмурился и снова посмотрел на Гилберта. — Мне не по себе. На сей раз немец перестал улыбаться. — Слушай, мы приехали сюда, чтобы оттянуться. Если хочешь, мы махнем в Рим завтра. Но давай нормально оттянемся на последок. — Он посмотрел на непривычно хмурое выражение лица друга, а после похлопал его по плечу. — Все хорошо, правда. Давай веселиться. Альфред поджал губы, но все же кивнул. Когда Байльшмидт пропал в толпе людей с какой-то девицей, молодой человек решил вернуться в хостел. Хозяин хостела, некий светловолосый человек по имени Петер, встретил его дежурной улыбкой и отдал ему ключи от номера. Когда парень направился к лестнице, деланная улыбка исчезла с лица словака. Он достал из кармана мобильный телефон и набрал хорошо знакомый номер. — Американец вернулся в хостел. Я повяжу его, а ты займись остальными. Не обязательно брать сразу всех, просто постарайся, чтобы никто ничего не видел. В этом не было ничего особенно особенного. Каждый выживает, как может, и зарабатывает так, как получается. Даже будучи хозяином хостела, Петер сильно нуждался в деньги, а заработать деньги честным путем слишком сложно. Так что если бы кто-то в тот миг посмотрел на него с укоризной, он бы просто ответил: «Ничего личного, просто бизнес». Он не хотел приходить в сознание. Поразительно, но забытье оказалось столь чарующим, но хотел не просыпаться никогда. Там, в реальном мире, в жуткой, маленькой, желтоватой комнате, его снова ожидала боль на пару с мучителем. — Очнись уже! Его ударили по лицу, заставив очнуться. Боль вновь вернулась, а вместе с ней и отчаяние. На груди и животе уже почти засохла кровь, в ногах все так же торчали вбитые гвозди. Гилберту хотел рыдать от отчаяния. От чего он не прислушался тогда к Альфреду? Стоило сразу покинуть хостел и помчаться прочь из этой страны. Уехать как можно дальше и никогда больше не возвращаться. Но сейчас уже поздно об этом думать. — Я лишь отрезал тебе соски, а ты потерял сознание, — с холодом отчеканил Эдельштайн. На нем уже не было кожаного фартука. Черная водолазка, которая, очевидно, и была под тем самым фартуком, плотно облегала его тело, а вот штаны, тоже черные, но по-военному просторные, сидели слишком свободно. — Умоляю… — хрипло, еле-еле выдавил Байльшмидт. — Не надо… Отпустите меня… умоляю… Он готов был умолять сколько угодно, лишь бы его мучения прекратились. Казалось, что болит абсолютно каждая часть тела. Хотя, возможно, так оно и было. Он уже ничего не понимал. — Отпустить? — Эдельштайн подошел ближе. — А ты уверен, что хочешь уйти? Ты точно этого хочешь? Гилберт с трудом поднял голову. Он и сам не знал, чего хочет. Сердце больно ранили мысли об Альфреде и Хенрике, но боль во всем теле заставляла сходить с ума. — Я… уверен… пожалуйста… Родерих смотрел на него с видом естествоведа, что наткнулся на интереснейшее насекомое. Но даже это больше не волновало Гилберта. Он просто хотел, чтобы мучения прекратились. — Раз так, что ж… Я наигрался с тобой. Он сжимал в руках нож, и Байльшмидт это видел. До какого-то момента он был абсолютно уверен в том, что его сейчас зарежут. Быть может, это было бы избавлением для него, но Гилберт отчаянно не хотел умирать. Однако мучитель его удивил. Он присел на колени и со спокойным видом разрезал веревки, что столь сильно держали в своих путах ноги немца. Почувствовав неожиданную свободу, немец удивленно замер. Он просто не верил в то, что его и правда могут отпустить. Родерих с невозмутимым видом достал из кармана брюк ключ и, обойдя пленника, расстегнул наручники. Парень просто замер, не понимая, что происходит. — Давай, уходи. Ты мне надоел. Сказав это, Эдельштайн отошел от Гилберта. Немец отчетливо слышал, как открылась дверь, но отчаянно боялся даже обернуться. Неужели его отпускают? Возможно ли такое. Прошла целая минута, полная страшного ожидания, однако тишину ничто более не нарушало. Зажмурившись и посчитав до пяти, Байльшмидт открыл глаза и обернулся. Поразительно, но дверь была открыта. Там, за порогом, было светлее, должно быть это коридор. Неужели правда отпускают? Парень начал прерывисто дышать. Свобода, так близко. Он постарался подняться на ноги, но, едва лишь он напряг нижние конечности, как пульсирующая боль вернулась. Он упал на пол в аккурат рядом со стулом, едва не ударившись головой о каменный пол. Казалось, будто ему снова вбивают в ноги проклятые гвозди. Вытаскивать их сейчас не лучшая идея, ведь тогда он точно потеряет много крови. Но и о том, чтобы подняться на ноги, речи идти не могло. Также безумная боль пульсировала в области груди, где уже запеклась темно-бордовая кровь. Надо было постараться взять себя в руки. Если не идти, то хотя бы ползти. Не важно что, не важно как, лишь бы использовать этот шанс и спастись, сбежать из этого ужасного места. Руки, что давно уже затекли и начали кровоточить в области запястий, плохо слушались. Байльшмидт сделал глубокий вздох и изо всех сил постарался ползти, не причиняя себе при этом много боли. Было безумно сложно. Казалось, что эта дверь безумно далеко, словно она становится все дальше, но Гилберт упорно полз вперед. Еще, и еще… Дышать было трудно. Парень явственно ощущал, как сильно кружится у него голова, как болят суставы и как из ран на ногах вытекают новые струйки крови. Он был уже близко. Еще немного, и вот он — порог. Еще совсем чуть-чуть… Чужие ноги, облаченные в высокие кирзовые сапоги, появились перед ним действительно внезапно. Точный удар в лицо, невероятно сильный, и Гилберт почувствовал металлический привкус во рту. Не сразу, но он понял, что ему выбили зуб. — Ты и правда думал, что я позволю тебе уйти? — послышался холодный голос. — В самом деле? Глупец. Все интересное еще только впереди. Из груди немца вырвался полный отчаяния стон. Даже на крики уже не хватало сил, не говоря уже о чем-то ином. Это было действительно жестоко — дать надежду, а потом разрушить ее. Он выплюнул кровь, понимая, что закрыть рот безболезненно не получится. В ту же секунду мучитель жестко ткнул его лицо в эту самую кровь. — Я видел, как к твоему американскому другу зашел клиент. Можешь мне поверить, им будет весело, этот парень очень сильно не любит американцев. Возможно, ты сможешь услышать крики, но это вряд ли. Ему нравится запихивать человеку в глотку его же собственные кишки и закрывать рот кляпом. Страшные слова доходили до разума с большим трудом. Неужели он говорил об Альфреде? Неужели его ждет это? Гилберт начал было задыхаться, но вот его схватили за волосы и весьма грубо оттащили в сторону. Он снова завыл, потому как все раны сразу запульсировали от резкой боли. В тот миг большего всего на свете Байльшмидту хотелось умереть. Поразительно, а ведь мгновения назад он так хотел бороться за свою жизнь. Почему его бешено стучащее сердце не остановится само? Почему разум снова не покинет его, подарив хоть несколько секунд забвения? Дверь вновь закрылась, и на сей раз ее противный лязг был подобен смертному приговору. Гилберт вновь оказался лицом к каменному полу. Изо рта бежала струйка крови, она была столь противна, что хотелось вырвать, но его так и не стошнило. — Итак, продолжим, — сказал Эдельштайн. Байльшмидт снова беспомощно захныкал. Он хотел было снова начать умолять не мучить его, сжалиться и убить быстро, но из-за боли в челюсти все эти звуки превратились в жалкие стоны. Родерих неожиданно оперся о его спину ногой, сильно сдавив. Пара мгновений, и парень почувствовал нечто острое. Эдельштайн сделал первый надрез. Не глубокий, но и не слишком мелкий. Благо идеально наточенный нож это позволял, так что резать кожу было легко. Немец под ним снова закричал, не так громко, как прежде, но всё равно звуки были вполне приятны Родериху. Надрез был небольшой, сантиметров пять как по уровню позвоночника. — Как тебе такие острые ощущения? Байльшмидт кричал и пытался вырваться. Эдельштайн даже усмехнулся — его радовало сопротивление. Всегда приятно, когда жертва отчаянно борется за свою жалкую жизнь, и тем приятнее потом эту самую жизнь отобрать. Не выпуская из рук нож, Родерих коснулся руками кровоточащей раны, а после медленно оттянул в стороны кожу, словно желая сделать в чужой спине дыру. Немец под ним задергался особенно сильно и едва не столкнул с себя мучителя. Хмыкнув, Эдельштайн оставил в покое рану и, хорошенько размахнувшись, ударил парня по голове рукоятью ножа. Отстранившись от жертвы, он чуть приподнялся. Его брюки уже выпирали в области паха — это проблема незначительная. Именно сейчас он ее решит. Решит так, как хочет сам. Байльшмидт уже плакал, когда его перевернули на спину. Он снова вскрикнул от боли, теперь уже так приглушенно. Горло охрипло окончательно, сил держать не было вовсе. Он не видел, что возвышавшийся над ним мучитель расстегнул свои брюки. Обнажив возбужденную плоть, мужчина присел над пленником, поставив колени по обе стороны от его головы. — Знаешь, мне не нравятся твои глаза. Совершенно. Гилберт и подумать не мог, что может случиться что-то похуже того, что уже было. Поразительно, как же он был наивен в этих надеждах. Эдельштайн схватил его за лицо и, крепко вцепившись, раздвинул веки. Байльшмидт едва не задохнулся от неожиданности, но в тот же миг мучитель резко и очень сильно ткнул большим пальцем ему прямо в глаз. Он снова закричал, на сей раз забыв вообще обо всем на свете. Родерих не сильно изменился в лице. Чужое глазное яблоко просто повисло у виска, словно на веревочке. Теперь немец кричал особенно отчаянно. Эдельштайн прикусил губу. Его член заметно дернулся, а потому мужчина не стал тянуть. Все так же держа лицо кричащего парня в своей хватке, он приблизился пахом и со всей силы вогнал член в глазницу. Было тепло, кровь начала бежать особенно сильно. Гилберт кричал из последних сил, а его мучитель стал активно двигаться, трахая своего пленника в глазницу и получая от этого процесса больше удовольствия, чем от всех прочих издевательств. Это была его самая любимая часть столь недешевого процесса, и оно того стоило. Его член был в чужой крови, набухшие яички то и дело бились об окровавленную щеку еле живого немца. Все именно так, как он любил. Кончив внутрь, туда, где, должно быть, находится уже размятый мозг, Эдельштайн с шумом выдохнул и вытащил свою плоть из чужой глазницы. Отсев в сторону, он постарался привести в норму дыхание. Он получил то, что хотел. Должно быть, стоит потом позвонить Тиму и сказать спасибо за такую находку. Пусть знает, что клиент остался доволен. Когда очередной богатый клиент покинул комнату для игр, охранник позвал утилизатора и уборщика. Утилизатор кивнул сам себе, увидел в целом не сильно потрепанное тело, отмечая, что надо будет хорошо поработать. Он водрузил это тело на каталку и покинул комнату. В принципе, этому парню только глаз выкололи. Вот вчера другому человеку отрезали голову, а девице выпустили кишки. Пришлось изрядно попотеть, собирая их по всей комнате. Редкий клиент оставлял за собой целый труп. С одной стороны, с целым трупом тяжелее, ведь его надо утилизировать, а с другой — в этом есть свой плюс для него самого. Достигнув конца коридора, он нажал на кнопку вызова лифта. Этим лифтом пользовался только рабочий персонал. Достигнув цокольного этажа, утилизатор покатил свою ношу в разделочную. Положив мертвого парня на стол и стараясь не смотреть на его изуродованное лицо, мужчина стянул с него штаны и развел пошире ноги. Что ж, здесь парень совсем не пострадал. И пусть он мертвый и уже похолодевший, это ерунда. И так сгодится. Достав банку с жиром, утилизатор обмакнул в неё руку. С этим жиром растянуть чужой анус будет не сложно. А утилизатору было без разницы какое тело трахать — мертвое или живое. Закончив с этим, он разделает это самое тело и бросит его куски в печь. От них потом останется только пепел, и никто более никогда не узнает, что стало с этим человеком. Так было и со всеми до него, так будет и с ним. Молодая девушка с каштановыми кудрями до лопаток сидела в поезде, уставившись на экран телефона. — Как же так? Ты ведь не могла просто взять и оставить меня… Она была просто в отчаянии. Рядом было мало народа, сам поезд шел из Братиславы в Вену, в столицу Австрии. Захлопнув крышку уже довольно старенького телефона-раскладушки, девушка уставилась в окно. Было очевидно, что она сильно опечалена чем-то. — Фрау, все хорошо? Девушка обернулась. Она лишь сейчас заметила присевшего рядом молодого мужчину. — Простите? — Вы явно чем-то обеспокоены. Как бы стоило поступить в подобной ситуации? У девушки не было никаких знакомых как в Словакии, так и в Австрии, и ей в самом деле необходимо было хотя бы выговориться. — Моя подруга пропала. Мы должны были вместе ехать в Вену, пробыв в Братиславе, но вчера она просто исчезла без следа с каким-то парнем. Мужчина кивнул ей, ясно давая понять, что он готов стать для нее тем, кому она может выговориться. — Быть может, она покинула вас с молодым человеком? Девушка мотнула головой. — Даже не предупредив меня? Ольга не поступила бы так. Я боюсь, что с ней могло что-то случиться. — Не переживайте. Я уверен, что она влюбилась и просто потеряла голову от этого чувства. Она наверняка скоро вам позвонит, фрау… На сей раз девушка посмотрела прямо в глаза своему собеседнику. Он был таким красивым, таким воспитанным, и манеры у него были воистину аристократические. — О, я Хедервари, можно просто Элизабет. Мужчина протянул ей руку. — Я Родерих Эдельштайн. Приятно познакомиться. — Взаимно. Они пожали друг другу руки. Девушка так и замерла, просто сраженная наповал этим мужчиной. — Вы впервые едете в Австрию, Элизабет? Хедервари кивнула. — Да. Но теперь не знаю, как буду там одна. Мы с Ольгой хотели вместе посмотреть Вену. Эдельштайн чуть заметно улыбнулся. — А я как раз родился и вырос в Вене. Быть может, я смогу показать вам город? Элизабет мило покраснела. — Ну что вы, мне так неудобно… — Мне это было бы в радость. Немного подумав, Хедервари смущенно улыбнулась. — Благодарю. Поезд вез их вперед И если у молодой и бойкой Элизабет Хедервари впереди была лишь неизвестность, то Родерих Эдельштайн знал все наперед. И лишь он знал, что будет дальше и чем обернется для Элизабет путешествие в столицу Австрии.