Оттенки

Ниота

Когда капитан становится десятилетним ребенком, никто особо не беспокоится. С самого начала путешествия на Энтерпрайз происходят и не такие вещи, так что никто из экипажа не думает, что это надолго. По правде говоря, Ниоту ситуация даже забавляет. Из Кирка выходит милый ребенок. Он ничего не помнит из взрослой жизни и относится ко всем весьма подозрительно. Он задает сотни вопросов, а если ответы ему не нравятся, дуется и обвиняет всех во лжи. Он, кажется, никак не может поверить, что вступил в Звездный флот, но очарован и взволнован тем, что назначен капитаном – чертовым капитаном – целого корабля. Джим притихает, когда узнает, что его брат с матерью мертвы, но никак иначе не выказывает своих эмоций. Ниота понимает, что это нездоровая реакция, и пытается его утешить, но Джим дарит ей снисходительный взгляд и объясняет, что с его стороны глупо волноваться из-за того, что случилось не с ним. Ниота не верит в эту ерунду, но оставляет Джима в покое… потому что он об этом просит. В последнее время ей часто приходится так поступать, ну а что еще делать? Джим милашка. Он слишком небольшой для десяти лет, и его голубые глазки кажутся огромными на маленьком лице. Невероятно сложно отказать, когда Джим смотрит на нее по-щенячьи умилительно. Ниота никогда в жизни не признается в этом Кирку, когда тот вернется назад, но в ней растет чувство привязанности к этой юной версии. Однажды вечером она говорит об этом Споку, пока они оба готовятся ко сну. Она ждет, что он вскинет бровь и посмотрит на нее так, как ей всегда нравилось – с хорошо скрытым весельем, – но вместо этого Спок хмурится и не отвечает. Чувствуя укол тревоги, Ниота садится рядом и кладет ладонь на его плечо. Спок слегка вздрагивает. Она убеждает себя в том, что это ее не обижает. Они женаты всего полгода, так что вполне естественно, что Споку до сих пор неудобно из-за случайных прикосновений. В конце концов, он не самое раскрепощенное существо на свете. Мягко говоря. – Что такое? – спрашивает Ниота, убирая руку. – Прошло одиннадцать дней, Ниота, – хмурится Спок. – Доктор МакКой работает без сна и отдыха… – Да, и он найдет лекарство, – перебивает она. Спок с пустым выражением лица опускает взгляд. – Нет, не найдет, – тихо говорит он, и… в его голосе слышится что-то такое, от чего Ниоте становится больно. – Сегодня МакКой доложил, что лекарства не существует и то устройство, которое сделало Джима ребенком, может убить его, если мы попытаемся им воспользоваться в целях обратных изменений. Это чудо, что оно не убило его в первый раз. Ниота смотрит на Спока расширившимися от шока глазами и не может поверить своим ушам. – Но… Так вот почему ты сегодня лично связывался с Адмиралтейством? Тот едва заметно кивает: – Совершенно верно. – И? Спок поднимает на нее темный непроницаемый взгляд. – С полуночи я заступаю на пост капитана Энтерпрайз. Ниота открывает рот и тут же его закрывает, не зная, что сказать. Господи. Кирк действительно больше не вернется. Она не может в это поверить. Они никогда не были друзьями, но Ниота скрепя сердце уважала его. Кирк был хорошим капитаном… Она застывает, понимая, что думает о нем в прошедшем времени. Но, по сути, он и правда мертв, потому что мальчик, который сейчас занимает капитанскую каюту, не капитан Джим Кирк, которого Ниота знает. По крайней мере пока. И, возможно, никогда им не будет. Господи. Мальчик. – А как же Джим? – спрашивает Ниота. – Что будет с ним? – Джим, – повторяет за ней Спок так, как будто не понимает, о ком она говорит. – Мальчик, Спок, – осторожно напоминает Ниота, ощущая, как щемит сердце. Кирк, может, и не был ей другом, зато Споку был. Она даже признает, что иногда завидовала их близости и тому, как комфортно им было вместе. Адамово яблоко Спока медленно движется под кожей сначала вверх, а потом вниз. – Адмирал Пайк сообщил, что так как его мать мертва, брат недавно погиб на Деневе, а других родственников не имеется, его отдадут на усыновление. Ниота хмурится. – Будет очень трудно найти ему семью. Он очень милый ребенок, но уже слишком взрослый для того, чтобы кто-нибудь захотел его усыновить. – Она вздыхает, горло перехватывает от жалости. – Его отправят в приют. – Это приходило мне в голову. Спок смотрит на нее. Нет, думает Ниота, когда начинает понимать, чего он хочет. Ни в коем случае. Она слишком молода… они слишком молоды. Они совсем недавно поженились. Космос не место для ребенка. Какая из нее мать? Речь идет о Джиме Кирке. Господи, да он ей даже не нравился никогда! Это безумие. Чистое безумие. Но… Ниота вдруг вспоминает маленького мальчика с огромными голубыми глазами, спящего в соседней каюте; смелое выражение лица, когда он сказал, что смерть всей семьи его не волнует, и словно со стороны слышит, как сама же говорит: «Хорошо». Ниоте двадцать шесть, и ей еще никогда не было так страшно.

***

Документы и правовые вопросы – не единственное препятствие, с которым им приходится столкнуться. Есть еще МакКой, который категорически против того, чтобы они усыновляли Джима. Он утверждает, что космический корабль не место для детей, что это опасно, что Джиму нужны друзья его возраста и – самый главный аргумент – что он не верит «в возможности гоблина правильно воспитать ребенка». Но, несмотря на то, что МакКой яростно защищает Джима и упрям, как мул, Спок тоже умеет быть упрямым. Их споры по-настоящему грандиозны. МакКой даже доходит до того, что угрожает подать в отставку из Звездного Флота и забрать Джима с собой на Землю. И неизвестно, выполнил бы он свое обещание или нет, потому что в один прекрасный день Джим ставит точку во всех спорах, заявляя, что останется на корабле и все тут. Джим Кирк всегда мог переупрямить и Спока, и МакКоя. И, похоже, совершенно неважно, сколько ему при этом лет – двадцать шесть или десять. Когда утрясаются и эти вопросы, у Ниоты и Спока начинается непростой период привыкания к ребенку. Ниоте говорили, что материнство – это непросто, но ей кажется, что это особенно непросто, когда дело касается десятилетнего Джима Кирка. Поднимается вопрос его адаптации и много, очень много других вопросов. Ниота вдруг понимает, что вынуждена принимать решения за другое разумное существо, а это нереально страшно. Она уверена, что ей тяжелее, чем Споку, потому что тот не склонен себя накручивать и вообще, будучи офицером командного состава, привык брать на себя ответственность за чужие жизни. Им со Споком часто приходится брать разные смены, чтобы не оставлять Джима без присмотра, или заранее подыскивать временную няньку, если не получается подогнать расписания. Конечно, МакКою это в радость, но он глава медицинской службы и тоже постоянно занят. К счастью, Чехов, Сулу и Скотти рады помогать, да и прочие члены экипажа тоже. Ниота им благодарна, но не уверена, что они со Споком хорошо справляются с ролью родителей. Семья должна быть совершенно не такой. Размышляя над этим, Ниота настаивает минимум на одном совместном приеме пищи в день, но им редко удается собраться втроем, чаще всего – в комбинациях Спок-Джим или Джим-она. Поначалу ей кажется странным проводить время наедине с ребенком. Ниота знает, что для Спока все по-другому. Он был другом Джима Кирка. Она нет. Спок искренне привязан к малышу с самого начала. А она нет. Ниота видит, что Джим это понимает – дети вообще хорошо чувствуют такие вещи. Даже если иногда он ведет себя настороженно со Споком, Джим не относится к нему так враждебно, как иногда к ней. На самом деле, очень скоро Джим начинает хвостиком ходить за Споком, как потерянный щенок, жаждущий внимания, и закрытый характер того, кажется, совершенно не ставит его в тупик. Вообще-то, даже наоборот: Джим будто воспринимает это как некий вызов, зеленый свет для реализации операции под названием «Как заставить Спока обнять меня». – Джим, Спок не любит обниматься, – сообщает ему Ниота однажды за обедом. Она пытается говорить мягко, а не снисходительно, и с толикой веселья, но, похоже, у нее не получается, потому что Джим в ответ сердито сверкает взглядом. – Откуда ты знаешь? – упрямо спрашивает он. Ниота фыркает. – Я его жена. Я должна знать такие вещи, ты так не думаешь? – К сожалению, она действительно знает, о чем говорит. Так что Ниота испытывает настоящий шок, когда, однажды возвращаясь со смены, находит Джима и Спока сидящими вместе на кровати. Джим обнимает Спока за пояс, а его золотоволосая голова лежит у того на плече, и он внимательно слушает лекцию по астрофизике. Это даже как-то мило… И странно. Ниоте не больно… она просто чертовски растеряна. И если к Споку Джим привязывается очень быстро, то о ней сложно сказать то же самое. Первую пару месяцев они постоянно кричат друг на друга и ссорятся из-за всякой ерунды. Ниота узнает, что десятилетний Джим Кирк любит правила еще меньше, чем взрослый, но все же они приходят к какому-то взаимопониманию: Джим перестает ставить ее авторитет под сомнение каждую секунду, а Ниота привыкает не «надоедать» ему «по пустякам». Это по-прежнему непросто, и иногда по утрам, проснувшись, она забывает, что в соседней комнате спит ребенок… ребенок, за которого она несет ответственность. Быть матерью чертовски страшно, но Ниота не была бы собой, если бы не приложила максимум усилий. Конечно, она делает много ошибок, но и учится тоже. В конце концов оказывается, что оно того стоит. Еще как стоит, потому что постепенно Джим оттаивает к Ниоте. Поначалу это почти незаметно: он перестает хмуриться рядом с ней; прекращает избегать ее рук, когда она поправляет ему одежду или гладит по голове; меньше раздражается без всяких видимых причин и чаще улыбается. Боже, это, наверное, глупо, что такие мелочи делают Ниоту счастливой и дарят ей чувство завершенности, но – что есть, то есть. Если бы несколько месяцев назад кто-то сказал ей, что она будет чувствовать большее удовлетворение от улыбки десятилетнего мальчика, чем от награды Звездного Флота, Ниота рассмеялась бы ему в лицо. Она никогда не питала особой любви к детям, но Джиму удалось что-то в ней пробудить и заставить ее инстинкты встать на его защиту. Когда они со Споком решились его взять, Ниота не думала, что сможет так полюбить Джима, что он станет так много для нее значить. Через семь месяцев после усыновления она говорит ему об этом, целуя на ночь. Джим смотрит на нее широко раскрытыми глазами, полными подозрительности и сомнения, но Ниота крепко обнимает его. Боже, у этого ребенка столько проблем с доверием, сколько совершенно точно не должно быть у детей его возраста. Он не говорит, что тоже ее любит, но это нормально. Ниота и не ждет ответа. На следующий день после отбоя Джим прокрадывается на инженерную палубу, куда ему было категорически запрещено соваться после одного инцидента, случившегося месяц назад и до смерти напугавшего Ниоту со Споком (ну, если Спока вообще можно было до смерти напугать). Инженер Олсен звонит ей посреди ночи, чтобы сообщить об этом, и Ниота приходит в ярость. Спок находится на миссии на планете, поэтому на палубу она идет одна. И, когда видит предвкушающий детский взгляд, вдруг перестает злиться. Она обнимает Джима за узкие мальчишеские плечи и ведет к турболифту. «Пойдем, дорогой», – мягко говорит она и усмехается гамме эмоций на его лице: от разочарования до робкой надежды. Боже, какой же он еще ребенок. На этом выходки не заканчиваются. На протяжении нескольких месяцев Джим упрямо продолжает продавливать Ниоту, испытывая ее, но она тоже умеет быть упрямой. Она полна решимости победить. Джиму одиннадцать, когда он впервые говорит, что любит ее. Ниота едва осознает это, она вообще мало что в тот момент осознает, потому что старается не истечь кровью на полу транспортаторной. Но, просыпаясь в медотсеке, Ниота вспоминает слова Джима («Ладно, я люблю тебя, довольна? Не смей умирать, слышишь меня? Я тебе не разрешаю!») и смеется. Никак не может удержаться, хотя от хохота снова открываются раны. Джиму двенадцать, когда он впервые называет ее мамой, и Ниота застывает на месте. Какая-то часть нее в ужасе, но другая до смешного взволнована и горда. Она любит этого мальчика… она любит своего мальчика. Сына, поправляет Ниота саму себя, с улыбкой обнимая его. Потому что Джим ее сын. Она не сможет точно сказать, когда окончательно перестала видеть в нем капитана, но теперь Ниота едва вспоминает, что когда-то этот мальчик был тем самым придурком, которого она презирала в Академии. Да, ей всего двадцать восемь, и она слишком молода для двенадцатилетнего сына, но ей чертовски все равно. Ниота любит Джима почти так же, как если бы он был ее родным сыном. Она счастлива. Карьера идет в гору, у нее есть замечательный сообразительный сын и красивый умный муж. Чего еще желать женщине? Правда, с появлением в их жизни Джима, у них со Споком остается не так уж много времени друг на друга, но Ниота считает, что это нормально. Нормально, что личная жизнь страдает из-за того, что они работают в разные смены. Разве нет? Однажды ночью они со Споком лежат в кровати, как обычно не касаясь друг друга, и это все еще беспокоит Ниоту. Они женаты уже три года, разве Спок не должен был привыкнуть? Она любит его и все его особенности, но, черт возьми, иногда ей, как и любой другой женщине, хочется прижаться к своему мужу. Несколько раз Ниота пыталась поговорить об этом со Споком, но он никогда не отвечал ничего определенного, только замолкал, а потом переводил тему. – Ты счастлив? – спрашивает она. – Счастлив? – эхом отзывается Спок, как будто не знает значения этого слова. В каюте темно… в старой каюте Спока, вдруг со смирением вспоминает Ниота. По каким-то своим причинам Спок настоял на том, чтобы остаться в покоях первого помощника, хотя к этому моменту он занимал пост капитана уже в течение двух лет. Иногда Ниота задумывается, скучает ли Спок по Кирку. По идее, должен. Бывает, что она ловит его далекий, темный, наполненный чем-то вроде грусти взгляд на Джимми. Нет, Ниота уверена, что он любит их мальчика – невозможно не видеть, как сильно Спок привязан к нему. На самом деле, если быть честной хотя бы с собой, Ниота чертовски завидует Джиму, потому что ему Спок позволяет то, что не разрешено ей: например, сидеть на его коленях, прижимаясь к груди, или класть голову на плечо, пока он занимается бумажной работой. Ниота ничего не может с собой поделать, думая иногда, что с его стороны нечестно так поступать по отношению к ней и что он балует Джима, хотя Спок всегда отрицает свою вину, когда она начинает его в этом упрекать. – Да, ты счастлив? – повторяет Ниота. – Нелогично… – Спок. Давай без этого. Тот отвечает не сразу. – Я… удовлетворен. Ниота поворачивает к нему голову, но в темноте видит лишь очертания его профиля. – Наша миссия скоро кончается, – тихо говорит она. – Действительно. Через десять целых и шесть десятых месяца. – Мы не обсуждали, что будем делать с Джимом, когда вернемся на Землю. Ниота чувствует, как Спок напрягается всем телом. – Что ты имеешь в виду, Ниота? Она вздыхает. – Ему почти тринадцать, Спок. Он должен ходить в нормальную школу, заводить друзей… – У него есть друзья. – Друзей-сверстников, – осторожно говорит Ниота. – Я знаю, мы относимся к нему, как к взрослому, потому что он очень умный, но на самом деле это не так. Джим еще ребенок. Спок долго молчит. – Что ты предлагаешь? – наконец спрашивает он. Ниота делает глубокий вдох. – Я думаю, мы должны оставить его у моей сестры в Далласе на какое-то время. У нее как раз есть двое детей его возраста… – Нет! Ниота со Споком резко поворачиваются к распахивающейся двери в ванную. В проеме виден маленький силуэт, и даже в темноте Ниота видит, что Джима трясет. Она садится на кровати, разрываясь между тем, чтобы отчитать его за подслушивание, и тем, чтобы обнять и успокоить. – Джим, ты снова подслушивал? – спрашивает Спок с легким, любящим раздражением. – Я не хочу уходить! Не заставляйте меня! – просит Джим, и, Боже, даже его голос дрожит. Спок тоже садится. – Иди сюда, tal-kam, – со вздохом говорит он. Джим слушается. Ниота убеждает саму себя, что не завидует тому, как он забирается к Споку на колени, а тот крепко прижимает его к себе. Ниота всегда чувствует какую-то неловкость в такие моменты, потому что знает: если она попытается присоединиться к объятиям, Спок заледенеет от напряжения, и момент будет испорчен. Ниота поджимает губы, вспоминая один единственный раз, когда именно так и поступила. Это произошло больше года назад. Джиму приснился кошмар, и он, напуганный, пришел к ним. Первым ее побуждением было успокоить его, приласкать, но ему не нужна была поддержка от нее. Целых несколько минут Ниота наблюдала за тем, как Спок обнимал Джима и гладил его по спине, нашептывая что-то на ухо, и вдруг почувствовала такой прилив горечи и ревности, какой не испытывала никогда. А самое смешное, она даже не могла понять, кого ревнует больше. В конце концов, уставшая от того, что ею постоянно пренебрегают, Ниота обняла их обоих. И если Джим никак на это не среагировал, то Спок, хоть и не оттолкнул ее руки, напрягся – едва заметно, но достаточно, чтобы сделать момент до ужаса неловким. Теперь Ниота знает, какие будут последствия, и даже не пытается снова. – Почему ты хочешь избавиться от меня, al? – бормочет Джим Споку в шею, пока тот успокаивающе гладит его вдоль позвоночника. – Я что-то не то сделал? Ты… ты меня больше не любишь? Ниота хмурится – ей не нравится, что он использовал термин «al». Она не понимает, почему Джим до сих пор не называет Спока папой. Ее же он зовет мамой, а ведь – Ниоте очень больно об этом думать – она уверена, что Джим любит Спока больше, чем ее. Чертовски неприятно признавать, что мальчик, ради которого она идет на такие жертвы, любит ее меньше, чем своего приемного отца, но Ниота смотрит правде в лицо. Так почему тогда Джим называет Спока «al» – словом, которым на Вулкане свободно называют любого родственника мужского пола, даже если это какой-нибудь дальний кузен? Конечно же, Джим знает, как будет «папа» по-вулкански – Спок обучает его языку с момента усыновления, и сейчас Джим говорит на нем даже свободнее, чем Ниота. – Дорогой, мы тебя любим, – мягко произносит она, положив ладонь ему на спину. – Спок? – сдавленно зовет Джим, и Ниота убирает руку. Честно говоря, ей очень неприятно, что ему недостаточно услышать это только от нее. – Не задавай нелогичные вопросы, Джим, – тихо говорит Спок, пропуская светлые пряди волос через пальцы. – Тебе хорошо известно, что я дорожу тобой. – Тогда почему ты хочешь оставить меня в Далласе? Мне абсолютно похрен, что на корабле нет детей моего возраста! – Следи за языком, – одергивает его Ниота. Джим фыркает Споку в шею. – Да ладно, мам. Я сотни раз слышал, как ты материшься! – В отличие от тебя, Джим Кирк, я уже взрослая. Вот когда тебе будет столько же, как и мне, тогда можешь делать, что хочешь… – Вообще-то, мне и так уже столько же, как и тебе, – еле слышно ворчит он, и Ниота замирает. Джим очень редко говорит об этом. Обычно он делает вид, что другого Джима Кирка никогда не было. – Это не так, – спокойно говорит Спок, и в его голосе проскальзывает что-то такое, из-за чего Ниота начинает сожалеть, что не видит его лица. Джим, кажется, тоже улавливает эти нотки. – Это потому, что я – не он, да? – сердито спрашивает он, пытаясь отодвинуться от Спока, но тот не позволяет. – Пусти меня! Он уже почти подросток, вдруг понимает Ниота. Боже, ведь скоро у него начнутся присущие этому возрасту неконтролируемые истерики. – Прекрати вырываться. Джим, о чем ты говоришь? – медленно спрашивает Спок. – Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! О нем! О другом мне – идеальном! Ты что, считаешь, я тупой? Я знаю, что ты по нему скучаешь! – Компьютер, свет на сорок процентов, – говорит Спок, и Ниота жмурится от вспышки. – Tal-kam, – мягко, но уверенно произносит Спок, подцепляя подбородок Джима пальцем и заставляя посмотреть на себя. Джим поднимает на него большие блестящие глаза. – Отчасти ты прав. Я бы… солгал, сказав, что не скучаю по нему. – Нижняя губа Джима начинает дрожать. – Но ты ошибаешься, если думаешь, что я злюсь на тебя из-за того, что ты – это ты. Я не злюсь. Если бы мне пришлось выбирать между ним и тобой, я бы не смог не выбрать тебя. – Спок сухо целует Джима в лоб. – Ты мой Джим. Ниота закусывает нижнюю губу. Его слова… чужды для ее ушей. Улыбка, которую Джим дарит Споку, захватывает дух, и невольно Ниота вспоминает, каким волокитой он был во времена обучения. Через несколько лет ее мальчик начнет разбивать девушкам сердца. Боже, она не готова быть матерью подростка. Но… ведь Ниота так же не была готова стать матерью десятилетнему ребенку, а потом со всем справилась. Правда же?

***

Два года спустя.

Ниота – специалист по связи, коммуникациям с людьми и языкам, но, по иронии судьбы, кому-то другому приходится ткнуть ее в это носом, чтобы она заметила. Они навещают ее сестру в Далласе, пока ждут окончания ремонта «Энтерпрайз» и назначения на вторую пятилетнюю миссию. Это занимает больше времени, чем они ожидали – проходит целых полгода, – но Ниота вдруг осознает, что не скучает по космосу. В последнее время она работает над очень интересным проектом по языку расы Хранителей, и так увлечена, что какая-то ее часть не хочет бросать его – и Землю, – когда приходит время возвращаться обратно. В этом плане Ниота сильно отличается от Джима со Споком, которые с каждым днем нервничают все больше, и это очевидно. – Милая, я не уверена, что имею право говорить тебе об этом, но… – в один из вечеров с сомнением начинает Сая. – Да? – поторапливает Ниота. Сае – ее сестре – неловко. – Тебе не кажется, что твой сын уже слишком взрослый, чтобы сидеть на коленях у отца? Ниота смотрит на нее несколько долгих мгновений, а потом прослеживает за взглядом Саи к террасе, на которой в кресле сидит Спок. Джим, как обычно, полулежит на нем, смеясь над чем-то, а Спок слушает, вскинув бровь. Ниота хмурится, внезапно осознавая, насколько странно это выглядит. Джим действительно уже слишком взрослый, чтобы сидеть у Спока на коленях. Ему четырнадцать – почти пятнадцать, – и, хоть он и слишком мал для своих лет, малышом его уже не назовешь. Теперь Джим даже носит «взрослую стрижку», и без вечно растрепанных пушистых волос он особенно напоминает прежнего Джима Кирка, только юного и долговязого. «Не глупи, Ниота», – говорит она самой себе. Он ведь и есть Джим Кирк – конечно, с возрастом он все больше станет напоминать того Джима, которого она знала. Эта мысль расстраивает ее. – Он просто очень ласковый, – улыбается Ниота сестре. – Я уверена, что скоро он это перерастет. Она правда верит в свои слова, но после этого инцидента начинает чаще присматриваться к Споку и Джиму. И то, что Ниота видит, расстраивает ее еще больше. Джим действительно ласковый, открыто проявляет свои эмоции, он очень часто обнимает и ее тоже, но Спока… по-другому. Обнимая Спока, Джим прижимается к нему всем телом и стискивает так, словно пытается влезть в его кожу. У Джима есть еще одна странная привычка: он забирается к Споку на колени, а тот ему это позволяет, даже если рядом есть другие свободные для сидения места. А еще Джим любит обнимать Спока за шею и целовать в щеку, прощаясь или желая спокойной ночи. А вести себя так с приемным отцом, неожиданно для себя осознает Ниота с нехорошим предчувствием, более чем странно для подростка. Но больше всего ее расстраивает то, что Спок не уклоняется от его прикосновений. Ниота всегда думала… пыталась убедить себя в том, что он так ласков с Джимом только потому, что тот, в отличие от нее, ребенок. Но теперь Джим больше не маленький мальчик, а Спок по-прежнему не видит никаких неудобств в прикосновениях к нему и точно так же, глазом не моргнув, позволяет ему забираться к себе на колени. Тот самый Спок, которому очевидно неуютно всякий раз, когда Ниота касается его вне постели! Она не знает, что с этим делать, но после некоторых раздумий приходит к выводу, что Джиму надо чаще бывать в обществе сверстников. С этими мыслями уже на следующий день Ниота пытается уговорить Джима провести время с детьми Саи. Тот мгновенно становится подозрительным. – Зачем? – спрашивает он, складывая руки на груди и неотрывно глядя на нее своими голубыми глазами. В этот момент он выглядит совсем как капитан Кирк, и это настолько пугающе, что Ниоте становится не по себе. – Затем, что нам с твоим отцом нужно немного побыть наедине, – отвечает она, невольно интонацией подчеркивая слово «отец». Что-то меняется в выражении его лица. – То есть ты пытаешься от меня избавиться, чтобы вы могли потрахаться. – Джим! – вспыхивает Ниота. Черт возьми, она никогда не смущается из-за упоминаний о сексе, но это же ее сын, который вообще не должен думать о том, что его приемные родители занимаются любовью, не то что говорить об этом. Джим закатывает глаза и фыркает. – Да ладно, мам. Я же не ребенок. – Он отворачивается в сторону, пожимая плечами. И больше не смотрит ей в глаза. – Пофиг. Я ушел с Джинни и Риком. – Джим в самом деле уходит, хлопая дверью. Громко. Ниота смотрит ему вслед и убеждает себя, что ей показалось. Джим ведь просто не может… ревновать. Так ведь? Так ведь? Ей тридцать один, и она еще никогда не чувствовала себя такой потерянной.

***

Вскоре после этого объявляется дата запуска «Энтерпрайз», и в хлопотах Ниота отбрасывает мысли о том, что Джим, возможно, влюблен в Спока. Даже если это так, все пройдет, говорит она сама себе. И если это правда, то вовсе даже неудивительно. Несмотря на законное усыновление, Спок Джиму не родственник, и тот прекрасно это знает. А еще Спок чертовски великолепен… Ниота этому немного завидует, потому что ей годы не идут на пользу. О, конечно, она еще приковывает к себе взгляды мужчин, но Ниота больше не та стройная красотка, которая шесть лет назад впервые ступила на борт «Энтерпрайз», а вот Спок – черт бы побрал эту вулканскую физиологию! – выглядит совершенно так же, как и в свои двадцать пять. – Я старею, – как-то утром говорит Ниота, критически разглядывая в зеркале попышневшие изгибы фигуры. Боже, неужели ей и в самом деле уже тридцать два? Еще вчера, казалось, ей было за двадцать, и она только начинала карьеру на космическом корабле. Да и вторая миссия «Энтерпрайз» вроде бы стартовала только вчера. А вся проблема в том, что из-за новых обязанностей в должности первого помощника капитана Ниота даже не замечает, как летит время. Какая-то ее часть до сих пор не хочет верить, что с начала новой миссии прошел целый год. Ниота хмурится, обнаружив новую морщинку. – Я старею, – громче повторяет она, не дождавшись от Спока реакции. – Действительно, – подтверждает тот, выходя из акустического душа и надевая форму. Он уже пять лет носит золотую рубашку, а Ниоте до сих пор это не нравится. Синяя шла ему гораздо больше. – Как и мы все. Она мягко хмыкает. – Ага, тебе легко говорить, средняя продолжительность жизни вулканца составляет двести двадцать лет. Ты будешь выглядеть на двадцать до пятидесяти. – Ниота опускает взгляд на свой плоский живот. – Как думаешь?.. – И замолкает, колеблясь. – Да? – Ты хочешь ребенка? Рука Спока на долю секунды замирает у ширинки. – Почему ты спрашиваешь? – интересуется он, застегиваясь. – Ты хочешь ребенка? Ниота пожимает плечами и возвращает взгляд к зеркалу, раздумывая над странной реакцией Спока. А потом приказывает себе не глупить. Может быть, он просто удивлен. Черт, да она сама никак поверить не может, что они об этом заговорили. – Просто интересуюсь. Джим быстро растет, а я не становлюсь моложе, так что… В зеркале Ниота видит, как Спок хмурится, серьезно глядя на нее. – Ниота, ты знаешь, что вулканцы могут оплодотворять особей женского пола только во время… – …пон фарра, – заканчивает она за него. Конечно, Ниота об этом знает: Спок рассказал ей об особенностях вулканских браков и физиологии еще до того, как они поженились. Строго говоря, по вулканским правилам они не считаются супружеской парой… до тех пор, пока не скрепят брак связью перед пон фарром. Ниоту охватывает легкая дрожь при мысли об этом. Она знает, что им нужно установить связь как можно скорее – вообще-то, это надо было сделать еще год назад, – но она… просто не может. Ниота думала, что уже привыкла к мысли о необходимости этого ритуала, вот только чем дальше, тем меньше ей нравится идея, что какой-то вулканский адепт разума будет копаться в ее голове. Это слишком чуждо и отталкивающе для нее. Она любит Спока, но не хочет его присутствия в своем сознании. Ниота ценит возможность побыть наедине с собой. Ее удивляет, что Спок не настаивает, но она ему за это благодарна. Он чуть наклоняет голову, ему заметно неуютно. – По моим подсчетам, вероятность того, что мое Время придет в этом году, составляет семнадцать целых четыре десятых процента и сто процентов вероятности, что это произойдет в течение второй пятилетней миссии. Если ты хочешь ребенка, мы можем… – Какого ребенка?! Подавляя вздох, Ниота поворачивается к стоящему в дверях и красному от злости Джиму. – Джим, – начинает она, но тот перебивает, обвиняюще восклицая: – Ты беременна?! – Джеймс, сейчас же прекрати кричать на свою мать, – тихо, но холодно произносит Спок. Сжав кулаки, Джим мечется взглядом между ними, а потом уходит обратно к себе, вероятно, жалея, что не может хлопнуть дверью. Спок вздыхает. – Я должен поговорить с ним. Он вводит капитанский код авторизации и скрывается в комнате Джима. Ниота прикрывает глаза и прислушивается к крикам. Джиму шестнадцать, он любит поорать. – Уходи! Оставь меня в покое! – Джим, перестань поступать, как нелогичный… – Можешь свою логику засунуть себе… – Джеймс Тиберий Кирк. – Не надо мне тут этого! Ты мне не отец гребаный! Я тебя ненавижу! Я ненавижу тебя, ты меня слышишь? Ниота замирает. В соседней каюте повисает долгая тишина. – Я понял, – наконец произносит Спок. Когда он вновь появляется в ванной, Ниота не знает, что сказать. Он не смотрит ей в глаза, а лицо напрочь лишено какого-либо выражения в самом худшем смысле этих слов, и ей хочется прибить Джима за то, что он сделал со Споком… за то, что у него есть такая власть над ним. – Спок, – мягко пытается Ниота. – Я уверена, что он не имел в виду… – Я опаздываю на смену, коммандер, – ровно говорит тот и уходит, демонстрируя идеальную выправку.

***

Спок и Джим не разговаривают несколько недель. В их каютах гостит такое напряжение, что Ниоте хочется закричать от отчаяния и убить их обоих. Мужики. Упрямые, эмоционально незрелые идиоты. Она чертовски расстроена тем, что они отказываются общаться друг с другом, и да, она ждала такого от Джима, но не думала, что Спок будет вести себя настолько нелогично. Боже, да даже полный идиот не мог не понять, как сильно Джим обожает Спока – и неважно, были его чувства влюбленностью или нет, – и несколько слов, сказанных в запале, вряд ли могли изменить это. С другой стороны, Спок не знает психологии человеческого подростка. Ниота пытается объяснить ему прописные истины, но он каждый раз перебивает ее своим пренебрежительным: «У меня нет желания обсуждать этот вопрос, Ниота»; или, что хуже: «У меня нет желания обсуждать этот вопрос, коммандер». Разговор с Джимом заканчивается еще более прискорбно. Она рассказывает ему, что не беременна, но, когда добавляет слово «пока», он сначала бледнеет, потом вспыхивает и выскакивает из комнаты. Ниота не знает, что заставило ее это сказать. Она ведь не настолько даже хочет ребенка. Или хочет? Ниота не уверена. Может быть, ее подгоняют тикающие биологические часы. А может… может, она просто эгоистично надеется, что из-за ребенка они со Споком сблизятся. Ниота не знает. Наконец, на тридцать седьмую ночь отчуждения дверь в их со Споком спальню открывается. Ниота открывает глаза в темноте, лежа спиной к Споку и двери. Она ровно дышит, притворяясь спящей, и чувствует, как матрас прогибается под весом Джима. – Прости, – доносится до Ниоты его шепот. – Пожалуйста, не злись на меня, ладно? Прости. Я все испортил, я просто разозлился и хотел сделать тебе больно. – В темноте слышен звук поцелуя в щеку. – Пожалуйста, скажи что-нибудь. Спок. Спок. Спок тихо вздыхает. – Я хочу сердиться на тебя, но уже не могу. – Но это же хорошо? – бормочет Джим с улыбкой в голосе. – Нет, не хорошо. Иди сюда, tal-kam. – В темноте начинается возня, и Ниота понимает, что Джим лезет к Споку в объятия. Она сохраняет ритм дыхания, пытаясь подавить в себе горькую обиду – с ней Спок обниматься никогда не хочет и уж тем более не предлагает это сам. Ниота теперь даже не поднимает эту тему в разговорах с ним, потому что Спок все равно никогда не отвечает на ее вопросы. Она продолжает убеждать себя, что это разное, что Споку комфортно делать эти вещи с Джимом, потому что тот его сын, и совсем неважно, что он никогда не зовет ее tal-kam – сокровище – или какими-то другими вулканскими словами, выражающими нежность. И у нее не получается. Это все равно чертовски больно. Иногда… иногда Ниота задумывается: а любит ли ее Спок вообще? Он никогда ей этого не говорит, но она никогда и не ждала от него таких слов, потому что он вулканец, а вулканцы не обсуждают такие нелогичные явления, как эмоции. Ниота просто привыкла считать, что он ее любит… иначе зачем бы ему вообще на ней жениться, ведь так? Хотя в такие моменты, когда Спок открыто выражает свою привязанность к Джиму, Ниота невольно задумывается: может, она сильно ошибалась, уважая его границы, и зря не давила на него, заставляя быть более ласковым с ней, как с Джимом. Но… если бы Ниота так делала, это была бы уже не она. Она терпеть не может навязчивых и постоянно ноющих женщин. И не хочет быть такой даже ради Спока. У нее есть гордость, черт возьми. – М-м, я скучал по тебе, – говорит абсолютно счастливый Джим. – Очень сильно скучал. – Я тоже, – тихо признается Спок, в тишине слышно, как кто-то из них целует другого в щеку. У Ниоты все опускается внутри. Она почти уверена, что на этот раз инициатива принадлежит Споку. И по горячим следам ревности приходят другие чувства вместе с более темными мыслями. Но ведь это же абсолютно невинные поцелуи, разве не так? Правда же? Джим тяжело дышит, практически мурлыкая от удовольствия. Совсем как во время… секса. – Блин, обними меня крепче. – Это невозможно, – шепчет Спок. – Я обнимаю тебя достаточно крепко, но так, чтобы не причинять боль. – Все равно недостаточно. У тебя когда-нибудь бывает такое чувство… как будто хочется раствориться в другом человеке? Нет, думает Ниота с замирающим сердцем. Господи. Джим… Очень долго Спок ничего не отвечает. – Ты должен вернуться в свою кровать, – в конце концов говорит он, и Ниота чуть не плачет от облегчения. Слава Богу. – Не хочу. Хочу остаться с тобой. – Тебе нельзя. – Тогда пойдем со мной. Пауза. – Нет. – Почему, блин, нет? Ты по мне не скучал? – Джим… – Ты меня не любишь? – спрашивает тот, и Ниота слышит по голосу, что он дуется. – Тебе прекрасно известен ответ на этот вопрос, потому что ты задавал его мне тридцать девять раз. – Угу, но с тебя не убудет повторить ответ в сороковой. Спок явственно вздыхает. – Я люблю тебя. Ты удовлетворен? Какое-то время Джим молчит. – Больше, чем маму? – странным голосом интересуется он. Ниота закрывает глаза и сильно прикусывает нижнюю губу в ожидании ответа. – Иди в свою комнату, Джим, – вместо этого непреклонно, приказным тоном произносит Спок. Ниота терзает губу зубами, не зная, что и думать. С одной стороны, он не сказал, что любит Джима больше, верно? С другой… он и отрицать этого не стал. – Ладно, – соглашается Джим, чувствуя, что больше спорить не стоит. Он всегда отлично угадывает настроение Спока… часто даже лучше, чем Ниота, если честно. – Ночи, – бормочет он, оставляя поцелуй на щеке Спока, и исчезает за дверью. До утра Ниоте едва ли удается заснуть.

***

– Да не делал я этого, блядь! – кричит Джим, полыхая от гнева. Ниота сердито смотрит на него. – Следи за языком! Я оставила отчеты на этом столе и никто не мог их взять, кроме тебя! – Да твою… Зачем мне вообще брать эти твои дурацкие отчеты? – Не знаю! Но только у тебя есть доступ… Джим фыркает. – Ага, конечно. А нахрена ты вообще из-за них так волнуешься? Тебя вряд ли накажут за то, что ты не сделала отчеты! Разве ты не первый помощник на корабле? И, насколько я помню, ты трахаешься с капитаном, так что… Ниота отвешивает ему пощечину. И они оба застывают, просто глядя друг на друга во внезапной тишине. На светлой коже щеки Джима постепенно проступает красный отпечаток ладони. Боже. Ниота поверить не может, что ударила его. Джим медленно поднимает руку к щеке и, по-прежнему глядя на нее холодными голубыми глазами, расправляет плечи. Ниота отмечает, что ей уже сейчас приходится смотреть на него снизу вверх, даже когда она на каблуках. Джим сильно вырос за последний год. Скоро ему исполнится семнадцать… Семнадцать. Так скоро. – Что ж, – негромко произносит Джим. – Может быть, я это заслужил. – И выходит из комнаты. Как только дверь за ним закрывается, Ниота сползает на пол и прячет лицо в ладонях. Надо что-то делать. Вот так все продолжаться не может. За прошедший год их с Джимом отношения ухудшились настолько, что их, как боится Ниота, уже невозможно исправить. И это в основном ее вина: она часто срывается на Джима без причины, а учитывая его взрывной нрав, получить скорый ответ не так-то сложно. Ниота понимает, что несправедливо сурова по отношению к нему, но просто не может остановиться. Она ревнует. Ревнует, злится, теряется. Ниота больше не знает, как вести себя с Джимом. Иногда, глядя на него, она все еще видит своего малыша – того же голубоглазого Джимми, которого они со Споком усыновили почти семь лет назад, – и ей становится ужасно стыдно за свое поведение. Но иногда Ниота видит красивого молодого парня, так похожего на Джима Кирка, которого она знала и не переваривала… молодого парня, полного жизни и смеха, без морщин на лице и излишков жирка на бедрах. И тогда Ниота ничего не может с собой поделать. Однако никогда прежде она не поднимала на него руку. Как она могла? Это же попросту не она. Не она. – Ниота? Что ты делаешь на этой палубе? Она поднимает голову, видит в дверях Спока – его молодое сильное тело; юное, не тронутое морщинами лицо – и понимает, что с нее хватит. – Джим влюблен в тебя. – Ниота внимательно наблюдает за реакцией Спока, но тот лишь слегка раздувает ноздри, и все. – Ты не удивлен. Спок с непроницаемым выражением лица сцепляет руки за спиной. – Ответ положительный. Я был в курсе этого явления. Ниота смеется – слишком резко, даже она сама это слышит. – Да уж, это сложно не заметить. – Смех затихает так же внезапно, как и начался. – И что ты по этому поводу думаешь? Спок подходит к столу, берет падд и утыкается в него, поворачиваясь к ней боком. – Думаю? Тут не о чем думать, Ниота. Мне сказали, что это пройдет, как любые другие подростковые привязанности. Ниота прищуривается. Она не зря считается лучшим специалистом по связи во всем Звездном флоте: прекрасно понимает, что Спок не так спокоен, как хочет показаться. – Да? И кто тебе это сказал? – Доктор МакКой. Ниота хмурится, не зная, как отнестись к тому, что МакКой в курсе их неприятной ситуации. Ей, наверное, стоит поговорить с ним – как врач Джима и его друг (или любимый дядя) он может дать ценный совет, – но Ниота не горит желанием обсуждать это с кем бы то ни было. Просто… ладно, это чертовски неловко. Доктор, мой сын втюрился в моего мужа, и я подозреваю, что его чувства не совсем безответны. Да уж, Ниота не хочет идти к МакКою. Ниота вздыхает, поднимаясь на ноги. – Может, он прав. Возможно, Джиму нужно завести девушку или парня, чтобы перенести свои чувства на них. – Именно, – соглашается Спок, и Ниота убеждает себя, что ей всего лишь показался странным его тон. – Ты не ответила, что делаешь на палубе. В мое отсутствие что-нибудь произошло? Ниота тяжело сглатывает, встречаясь с его темным взглядом. – Я… Спок вскидывает бровь. – Ниота? Она быстро облизывается. – Мы с Джимом поссорились, и я… Спок заметно напрягается, вглядываясь в ее лицо. – Что произошло, Ниота? Целое мгновение она рассматривает вариант соврать, но Спок ведь все равно узнает, когда увидит лицо Джима. Ниота опускает взгляд. – Я… ударила его. Через минуту тишины Спок негромко переспрашивает: – Прошу прощения? Ниота делает шаг назад. – Послушай, это вышло случайно… Если бы ты его слышал, ты… Он меня спровоцировал! – Ты взрослый человек, – отвечает Спок, его голос опасно звенит. – А он нет. Ты не должна была… Ниота вскидывает сердитый взгляд. – Ты не знаешь, каково это! Черт, попробуй встать на мое место! Мой сын влюблен в моего мужа! Думаешь, мне легко? Почему ты ничего с этим не делаешь? Спок поджимает губы. – Что ты предлагаешь? – Я не знаю! – кричит Ниота. – Но ты мог бы… мог бы осадить его хоть раз ради разнообразия! Спок заметно напрягается. – Ты пытаешься сказать, что я его поощряю? Ниота фыркает. – Конечно! Может, и неумышленно, но поощряешь. Ты терпишь, когда он обнимает тебя или целует в щеку… – И ты хочешь, чтобы я оттолкнул его, – тихо произносит Спок. – Ну меня же ты отталкиваешь, – криво улыбается Ниота. Спок стискивает челюсти. – Я подумаю над этим, – обещает он и добавляет стальным голосом: – Ты больше никогда его не ударишь. – И Спок стремительно покидает комнату. – Не ударю, – шепчет Ниота, снова опускаясь на пол. У них все хорошо, упрямо повторяет она про себя. Все будет хорошо. И не верит в это.

***

Ниота не знает, что Спок сказал Джиму, но замечает, что с того дня все прекращается. Прекращается. Джим больше не льнет к Споку всем телом, не чмокает в щеки, не напрашивается на объятия. Джим держит дистанцию и крайне редко встречается со Споком взглядом. Ниота должна чувствовать облегчение, и какое-то время она действительно радуется этому, но радость сходит на нет, стоит понять, как все эти изменения влияют на Спока. Он становится слишком напряженным и раздражительным. Случайному человеку это, наверное, не очень заметно, но Ниота не случайный человек. Она наблюдает за ним и видит, что с каждым днем Спок медитирует все дольше, однако это не особенно ему помогает. Ниота раньше не догадывалась, что Спок так сильно зависит от привязанности Джима. А ведь всякий раз, когда у него были плохие дни – сложная, полная стрессов миссия или смерть кого-то из экипажа, – именно Джим был тем человеком, с присутствием которого Спок мирился. Джим, а не она. И теперь, когда тот держит дистанцию, Спок, кажется, постепенно становится собой прежним – угрюмым вулканцем с палкой, вечно торчащей из задницы. Ниота и не замечала, насколько расслаблен был Спок все эти годы, пока его тесное общение с Джимом не прекратилось.

***

Джиму исполняется семнадцать, и так как Энтерпрайз находится в увольнительной на орбите Арлены, в его честь устраивается большая вечеринка в одном из местных клубов. Ниоту не удивляет, что абсолютно каждый член экипажа, спускающийся в этот вечер на планету, присоединяется к празднику вместо того, чтобы повеселиться где-нибудь еще. И это даже не потому, что Джим Кирк их бывший капитан – большая часть команды была набрана уже после его «увольнения», так что многие из них даже не знали взрослого Джима. Нет, люди любят его потому, что он буквально вырос у них на глазах, потому что он все свое время проводит с ними, учится у них и работает в их компании. Иногда Ниоте кажется, что Джим знает экипаж «Энтерпрайз» гораздо лучше, чем она или Спок, а это о многом говорит. Мысли о Джиме заставляют ее пробежаться взглядом по клубу в его поисках, но там, где он был еще пять минут назад, его больше нет. Ниота хмурится, оглядывая просторный зал и ощущая беспокойство. Боже, это смешно, Джим ведь мог просто уйти в туалет. Арлена – мирная процветающая планета, но чем черт не шутит? Ниоте не хочется оставлять семнадцатилетнего подростка среди местных без присмотра. Она понимает, что такое поведение достойно курицы-наседки, и знает, что Джим терпеть не может этого, но ничего не может с собой поделать. И когда Ниота наконец-то находит его взглядом, она застывает. Джим находится в самой середине толпы, он танцует с симпатичным темноволосым парнем… если можно назвать танцем то, как Джим пихает язык в чужой рот, а кто-то посторонний лапает его за задницу. Ниота чувствует, как к щекам приливает жар. Ей невероятно неудобно – почти так же, как когда она застукала своих родителей за сексом, – но в то же время… она чувствует невероятное, всепоглощающее облегчение. Кто-то касается ее локтя, и, оборачиваясь, Ниота видит хмурого Спока. – Ниота, где?.. – начинает тот и замолкает, уставившись на что-то поверх ее плеча. На Джима. Выражение его лица не меняется, но от пустого взгляда Ниоте становится еще более неудобно. Несколько секунд Спок молчит. – Я понял, – произносит он в конце концов, разворачивается и исчезает в толпе. Позже ночью, когда они со Споком возвращаются в номер отеля прямо над клубом, на двери Джима висит табличка «Не беспокоить». Они оба зависают около нее на несколько мгновений, прежде чем уйти к себе. – Господи, он ведь еще такой маленький, – издает Ниота смешок, скидывая туфли. На самом деле она думает, что Джим все же не такой уж и маленький. Просто Ниота не знает, что еще сказать. Черт, это какой-то совершенно запредельный уровень неловкости. Спок, быстро раздеваясь, ничего не отвечает. – Мы можем только надеяться, что он не забывает о защите… – У меня нет желания обсуждать эту тему. Как тебе известно, доктор МакКой проводил с Джимом подробную беседу, касающуюся необходимых мер предосторожности. Иными словами, «заткнись», переводит Ниота про себя и замолкает. Они ложатся в постель, выключают свет, и Спок наваливается на нее сверху. Секс впечатляет, и, даже если Спок порой грубоват или резок, Ниота предпочитает это не комментировать. Она ничего не говорит и потом, когда он, не сказав ни слова, откатывается на самый край кровати. Ниота закрывает глаза и говорит себе, что не плачет. Ниота Ухура, черт возьми, никогда не плачет.

***

На следующее утро, когда Джим приходит в их люкс завтракать, Ниота притворяется, что все замечательно, и болтает, не умолкая, ни о чем и обо всем сразу, а заодно наблюдает за Джимом и Споком краем глаза. Для парня, у которого накануне впервые в жизни был секс (по крайней мере, Ниота думает, что впервые, потому что «Энтерпрайз» не давали увольнительных целый год, а по кораблю не ходило слухов, что ее сын спит с кем-то из членов экипажа), Джим не выглядит особенно счастливым. Какой-то слишком бледный, он лениво ковыряется в еде, глядя только в свою тарелку. А Спок, сколько бы раз ни покосилась в его сторону Ниота, наблюдает за Джимом со складкой между бровей. Он беспокоится, понимает она, и хмурится, когда вдруг до нее доходит, о чем он может думать. Что, если… Что, если тот парень сделал Джиму больно? В смысле… пока они занимались сексом? Несмотря на смешанные чувства и всю запутанность ситуации, одна мысль о том, что кто-то мог причинить Джиму боль, выводит ее из себя. Если тот мудак обидел его… – Джим, ты закончил? – спрашивает Спок, вырывая Ниоту из размышлений. – Угу, – отвечает тот, не глядя на него. – В таком случае, я хотел бы поговорить с тобой о прошлой ночи… – Что? Нет уж, – бросает Джим, избегая их взглядов. – Я думаю, ты должен с нами поговорить, – произносит Ниота. Джим неловко смеется, он явно смущается. – Да ладно вам. Не надо, хорошо? Все в порядке… – Тебе больно? – коротко спрашивает Спок. Ниота вскидывает на него взгляд. Она никогда не видела Спока таким сердитым и жаждущим крови. – Этот… индивидуум сделал тебе больно? Джим закатывает глаза, краснея. – Да какого хрена. Я в порядке. Клево потрахались. Никому не было больно. – Ты лжешь, – сверкает глазами Спок. Джим наклоняет голову набок и с прищуром смотрит на него в ответ. – Зачем мне врать, Спок? Великолепный вышел секс. Потрясающий. Фантастический. Я отлично повеселился. – Он улыбается, и улыбка эта совсем недобрая. – У него такой умелый язычок, а его ч… – Достаточно, – выдавливает из себя Спок. Ниота видит, как он сжимает подлокотник – аж костяшки пальцев белеют. – Хорошо. Ты не хочешь обсуждать это с нами, и мы уважаем твое решение. Однако ты поговоришь с доктором МакКоем и пройдешь медицинский осмотр. Это понятно? Джим сверкает взглядом, но неохотно кивает. Спок, впрочем, не выглядит так, словно ему стало легче. На самом деле, его настроение, кажется, стало еще хуже. Ниоте хочется кричать.

МакКой

Когда Джим входит в медотсек и плюхается на био-кровать, МакКой ворчит: «Наконец-то», – и достает свой любимый трикодер. Джим дуется, но без протестов позволяет ему снять показания. МакКой поднимает взгляд от трикодера и смотрит на него. В семнадцать лет Джим выглядит практически так же, как тот, другой Джим, разве что чуть ниже ростом и худее. Наиболее заметное отличие между ними в том, что кожа юного Джима чистая и не тронута шрамами – в драках по барам ему не доводилось участвовать. МакКой едва не фыркает вслух от этой мысли. Как будто гоблин позволит кому-нибудь коснуться пацана хоть пальцем, не говоря уж о том, чтобы серьезно ранить его. Воспоминание о цели визита Джима отрезвляет его. – Ну, – ровно произносит МакКой, – я слышал, что малышу Джимми вчера перепало. Не слишком ли ты еще молод для этого, парень? – Он говорит это для того, чтобы немного побесить Джима; уж кому, как не МакКою, знать, что другой Джим потерял девственность в пятнадцать. Этот Джим закатывает глаза. – Да ладно, Лен, мне ж, блядь, семнадцать уже. Лен. Еще одно отличие. МакКой знает, как работают мозги Джима Кирка, сколько бы лет тому ни было, и понимает, почему он упрямо отказывается называть друзей так же, как это делала его взрослая версия. – Угу, семнадцать, – вздыхает МакКой, ощущая себя чертовски старым. Блин, ему всего тридцать девять, но рядом с Джимом он чувствует себя каким-то древним старикашкой. Ему хватает мужества признать, что иногда он скучает по своему лучшему другу Джиму, но этот пацан пробуждает в нем защитные инстинкты, как никто другой. МакКой был старшим братом тому, другому Джиму, а с этим он чувствует себя отцом. – М-м, ты здоров, как бык, – сообщает он, анализируя показания трикодера. – Никаких разрывов… – Лен, ну хватит уже, – смущается Джим. – Мы не… То есть Фархаат, конечно, хотел, но я не позволил. Только минет, дрочка, пальцы и римминг. Я не смог… МакКой поднимает на него взгляд и вздыхает. – Это из-за Спока, так ведь? Джим отворачивается и стискивает челюсти. МакКой ругается себе под нос. Он уже несколько лет знает о чувствах Джима к Споку: пацан в этом плане не очень-то и скрытный. На самом деле МакКой уверен, что Джим дрочит на фантазии о Споке с тех самых пор, как научился «пользоваться» своим членом. Кривясь от невольно вставшей перед глазами картины, МакКой говорит: – Послушай, малец, мы ведь уже говорили об этом, разве нет? Твои… э-э… чувства к Споку – обычная невинная влюбленность, которая пройдет, как только ты встретишь другого, достойного твоей симпатии человека. – Он молится всем богам, чтобы это оказалось правдой. Джим опускает плечи. – Угу, я знаю. МакКой поднимает на него подозрительный взгляд. – Ты чего-то не договариваешь. Джим вздыхает, проводя рукой по волосам. – Ночью, в процессе секса, я… – Дай угадаю: представлял с собой Спока, так? Джим морщится. – Ну, да, но я не об этом. Я… я чувствовал себя так, словно изменяю ему или что-то типа того. Это чертовски смешно, я знаю, просто… МакКой щиплет переносицу. – Да, это смешно. В последний раз повторяю, Джим: ты должен забыть этого гребаного гоблина. Спок – твой приемный отец. Он вдвое старше тебя. Он женат. Женат на прекрасной женщине, которую ты зовешь мамой. Ему почти жаль пацана – с каждым словом тот становится все более подавленным. Почти жаль. МакКой знает, что ему нужно было это услышать. Джиму больно, но это только к лучшему. Чем быстрее он забудет о Споке, тем лучше. «Хотя ведь уже столько лет прошло, – шепчет в голове тихий противный голосок, – а Джим все никак не перерастает эту свою влюбленность». МакКой игнорирует эту мысль, потому что не хочет думать, будто тот испытывает нечто более серьезное, чем мальчишеское увлечение. – Можно у тебя кое-что спросить? – произносит Джим, и МакКой вскидывает брови. Этот мальчик обычно не спрашивает разрешения. – Конечно, – хмурится он. Джим отводит взгляд. Облизывает губы. – У него тоже что-то было к Споку? Или только у меня? Ему не нужно уточнять, о ком он говорит. МакКой молча смотрит на Джима, не зная, что и сказать. Это сложный вопрос. Иногда… МакКою казалось, что что-то там было. Что-то в том, как его лучший друг смотрел на гоблина, но он не был уверен. Того Джима «читать» было гораздо труднее, чем этого. Только однажды МакКою довелось увидеть нечто более определенное – в день свадьбы Спока и Ухуры. Тогда во взгляде Джима мелькнуло что-то вроде сожаления и тоски, но оно исчезло так быстро, что сложно было понять, не показалось ли МакКою. – Я не знаю, Джим, – вздыхает он и устало трет лицо. – Даже если и было, он мне не говорил. Джим несколько секунд молчит. – Как думаешь, мама знает? – спрашивает он, по-прежнему не глядя на МакКоя. Тот морщится. – Скорее всего. Джим прячет лицо в ладонях. – Черт. Это уже какой-то новый уровень неловкости. МакКой фыркает. – И не говори. – Я догадывался, что она в курсе, но… Проклятье. МакКой не знает, что на это сказать. В медотсеке воцаряется тишина. В конце концов Джим тихо произносит: – Думаешь, она меня ненавидит? МакКой снова щиплет переносицу. Черт побери, сейчас он хочет, чтобы прежний Джимми Кирк вернулся. Прежний Джимми Кирк никогда не заговаривал об этих сраных чувствах. – С чего бы ей тебя ненавидеть, малец? Я уверен, что она по-прежнему тебя любит. – Спок меня ненавидит. МакКой фыркает. – Ага, а небо на Земле зеленого цвета. – Он сам так сказал. МакКой скептически вскидывает бровь. – Неужели? Он прям сказал, что ненавидит тебя? Джим пожимает плечами и кривит губы. – Ну, не такими словами, но было совершенно ясно, что он имел в виду. Он сказал, что я должен прекратить его трогать. – Он хмыкает. – Блин, я еще никогда в жизни не был так унижен. Я и не знал, что мои прикосновения ему настолько противны. Наверное, он просто хорошо скрывал, чтобы меня не обидеть или что-то вроде того. МакКой тяжело вздыхает. – Забудь его, малец. Черт побери, Спок не единственный парень… Джим хмыкает, потом еще раз и наконец-то начинает смеяться. И этот смех не счастливый. Когда он стихает, Джим тихо произносит, глядя на свои руки: – Знаешь, у меня в первый раз по-настоящему встал в двенадцать, когда мы с ним обнимались. – Фу. – Я думал, это была простая случайность, – криво улыбается Джим. – Ну, то есть… он ведь должен был стать мне отцом, хотя я никогда не видел в нем отца. Так что я решил, что это была случайность. Но потом это произошло снова, и снова, и, блядь, это было так стремно и смущающе. Я уверен, что Спок замечал это каждый раз. – Джим корчит гримасу. – Трудно ведь не заметить, когда тебе в живот тыкается чужой стояк, да? Но он никогда ничего не говорил, и я решил, что это не страшно. Он так спокойно к этому относился… никогда не показывал отвращения или смущения, когда я к нему прикасался. – Джим вспыхивает, ероша волосы, и самоуничижительно улыбается. – Как гребаный идиот, я начал думать: может быть… это что-то значит, что он не против, что он меня тоже любит?.. – Джим, еще раз повторяю: ты его не любишь! Это подростковая привязанность, замешанная на гормонах, – кривится МакКой. – И хорошо, я признаю, что Спок далеко не урод, так что это вполне естественно, что он тебе нравится. Джим перехватывает его взгляд. – Не говори мне, что я чувствую, ладно? Я знаю, что я чувствую. МакКой сурово смотрит в ответ. – Джим, подростки в твоем возрасте всегда думают, что их влюбленность – это что-то необычное и эпическое, но на самом деле… Джим смотрит на него с негодованием и спрыгивает с био-кровати. – Ты думаешь, мне, блядь, нравится его любить? Что я этим наслаждаюсь? Я ненавижу это чувство, ясно? Ненавижу, Лен! Ненавижу эту ужасную ревность, которая грызет меня каждый раз, когда я вижу его в постели с… Меня бесит, что иногда я даже ненавижу маму, что я… – Он тяжело сглатывает, его глаза лихорадочно блестят. – Иногда я думаю… Я представляю, что было бы, если бы она просто исчезла… и меня тошнит от того, что я позволяю себе такие мысли. Я люблю маму, как я вообще могу думать об этом?! У МакКоя болезненно екает в груди. – Черт побери, малец, – бормочет он, притягивая Джима в неуклюжие объятия. Джим крепко стискивает его руками, утыкаясь лицом в плечо. – Я не плохой человек, да? – хрипло шепчет он. – Да? – Нет, ты не плохой человек, Джим, – вздыхает МакКой. У него внутри все сжимается. Ситуация гораздо серьезнее и запутаннее, чем он думал.

***

Через несколько минут после того, как Джим покидает медотсек, двери снова открываются, и за ними показывается Спок. – Доктор, – произносит он, складывая руки за спиной. – Капитан, – бурчит МакКой, сердито поглядывая на него. Он знает, что несправедливо винить Спока во всем этом безумии с Джимом, но какая, блядь, разница? Пацану плохо, и, в конечном счете, в этом именно Спок виноват. – Чего тебе? – Я хотел узнать результаты обследования Джима. МакКою хочется послать Спока, потому что медицинские обследования касаются только его и пациентов, но Спок – законный опекун Джима и имеет право быть в курсе. Они оба это знают. – Он в порядке, – ворчит МакКой и добавляет, внимательно наблюдая за Споком: – Несколько синяков в разных местах, но на этом все. Глаза Спока темнеют. – Синяков? – спрашивает он очень ровным голосом. МакКой небрежно пожимает плечами. – Похожих на засосы. И да, вот оно. Твою же мать, у него были подозрения, но… – Ты больной ублюдок, Спок. И хренов гоблин еще осмеливается вскидывать брови. – Прошу прощения? МакКой разрывается между чувством отвращения, желанием ударить его и рассмеяться над тем, в каком положении Спок находился. – Ты хочешь пацана. Ты больной ублюдок. Спок смотрит на него без всякого выражения. – Я отказываюсь удостаивать такое абсурдное предположение ответом. МакКой фыркает, с каждой минутой все более уверенный в своей правоте. – Ага, конечно. Ты же буквально позеленел от ревности, когда я сказал про засосы. Черт возьми, Спок… Он же еще гребаный ребенок! Ему семнадцать. Тебе тридцать четыре! Я знаю, что по вулканским меркам ты еще не взрослый мужчина, но… проклятье! Спок отводит взгляд и стискивает челюсти. – У меня нет комментариев по этому вопросу. Я настаиваю на возвращении к нашей первоначальной теме. Состояние Джима удовлетворительно? МакКой усмехается. – Я уже сказал, что с ним все хорошо, но ты же совсем не это хотел узнать, да, Спок? Тот твердо встречает его взгляд. – Я не понимаю, что вы имеете в виду, доктор. – О-о, понимаешь. Ты хочешь знать, трахнул ли его тот парень вчера, разве не так? Несколько мгновений Спок молчит. – Да, – в конце концов признает он. – Меня беспокоят возможные повреждения… – Чушь собачья. Спок окидывает его ледяным взглядом. – Вы намекаете, что я не забочусь о благополучии Джима, доктор? МакКой фыркает. – Заботишься, конечно. Только не так, как отец должен заботиться о своем сыне. – Я не намерен продолжать эту дискуссию, – сухо припечатывает Спок и разворачивается, собираясь уходить. – Вишенка еще не сорвана, – кидает МакКой ему в спину. Спок едва сбивается с шага, но он это замечает. Черт возьми, думает МакКой, когда двери медотсека закрываются. Разве можно было представить, что Спок – самый большой фанат инструкций и правил – когда-нибудь поставит себя в такое тяжелое положение? МакКою его почти жалко. Этому ублюдку сейчас наверняка очень непросто.

Джим

Когда дверь открывается, Джим застывает и задерживает дыхание. Он лежит на животе, лицом в подушку, и не видит гостя, но прекрасно знает, что это может быть только один человек: лишь капитанский код авторизации открывает замок. Джим распахивает глаза в полумраке каюты – освещение понижено до десяти процентов – и напряженно прислушивается. Звук шагов приближается. Спок останавливается совсем рядом с кроватью. Кожу на шее Джима покалывает от чужого взгляда, и он вдруг остро осознает, что на нем нет ничего, кроме белых трусов-шортов. Черт. Он практически голый. Член Джима оживает при мысли об этом. Нравится ли Споку вид? «Не глупи, Джим», – ругает он сам себя, кривя губы. Конечно, не нравится. Он наверняка даже не смотрит. И совсем не важно, что любимая сексуальная фантазия Джима невероятно похожа на то, что сейчас происходит. В ней Спок приходит в его каюту ночью и дрочит на него, пока он спит. А потом Спок из фантазии стягивает с него белье, вжимается лицом в задницу, раздвигает ягодицы и целует, лижет там, как это делал Фархаат. Джим прикусывает губу – ему трудно воздержаться от стона. Черт, неуместно фантазировать о Споке, пока тот находится у него в комнате. Да и все равно эта фантазия идиотская. И никогда не сбудется, в чем, кстати, и кроется суть всех фантазий, и именно поэтому иметь их – не преступление. И нет никаких причин чувствовать себя виноватым. Да. Так-то. Джим теряется в догадках, не понимая, зачем Спок пришел. Почти 0200 ночи. Вряд ли он захотел поговорить в такое время? И о чем он мог бы хотеть поговорить? Джим держит дистанцию, как Спок просил, и больше не достает его «физическими проявлениями любви». Спок должен быть рад, разве нет? Джим напрягает слух, но слышит только слегка неровное дыхание Спока. Наконец, по каюте снова раздается звук шагов. Спок уходит. Внутри у Джима все завязывается в узел. – Спок? – зовет он, ложась на спину. Тот останавливается, оборачивается. Он одет в шелковую черную мантию для медитаций, и при виде нее Джим облизывается, его член болезненно напряжен. С этим балахоном у него также связана куча фантазий. – Джим, – тихо говорит Спок, опуская темный взгляд на белые, натянутые членом трусы. Проклятье. – Чего ты хотел? – небрежно спрашивает тот, делая вид, что они оба не замечают его стояк. В конце концов, не в первый же раз. Черт возьми, далеко не в первый. Целое мгновение Спок выглядит так, словно не знает, что ответить. – Я хотел поговорить, – наконец произносит он. Джим поднимается и хлопает ладонью по кровати рядом с собой. – Садись. Спок заметно колеблется, настороженно глядя на него. – Да Господи! – закатывает глаза Джим. – Не буду я беспокоить тебя неуместными выражениями своей привязанности, al. «Ага, и на мой стояк внимания не обращай». Спок подходит и садится рядом. Его взгляд как всегда непроницаем, но Джим чувствует, что ему некомфортно. – Не мог бы ты надеть на себя что-нибудь? – натянуто спрашивает Спок, глядя строго ему в лицо. Джим пожимает плечами. – Мне жарко. Частично это правда, но вместе с тем Джим испытывает извращенное удовольствие, когда Споку становится еще более неуютно. Он считает, что желание Джима, направленное на него, отвратительно и нездорово? Может и так, черт возьми. Пусть тогда видит, насколько сильно Джим его хочет. Он садится по-турецки, прекрасно осознавая, как непристойно выглядит его эрегированный член под тонкими трусами, и вскидывает бровь. Спок коротко откашливается. – Ты сердишься на меня. Джим наклоняет голову и заглядывает ему в глаза. – С чего мне на тебя сердиться? Спок смотрит на него долгим взглядом, а потом вдруг протягивает руку и прикасается к щеке. Джим вздрагивает, с трудом заставляя себя не прильнуть к прикосновению, как изголодавшийся по ласке котенок. Прошло почти три месяца с тех пор, как они в последний раз трогали друг друга, и Джим соскучился по этому. – Мне не нравится, когда ты сердишься на меня, tal-kam, – тихо произносит Спок, глядя ему в глаза. – Я не сержусь. – Ладно, может быть, Джим все-таки немного ластится к его руке. Чуть-чуть. – Это ты считаешь, что я… вроде как больной. – В горле что-то мешается, и Джим тяжело сглатывает. Спок вздыхает и гладит его щеку тыльной стороной ладони. Черт, если он продолжит, Джим точно начнет мурлыкать. – Я не считаю, что ты «больной», Джим. Ты мне не отвратителен. Мне жаль, что из-за меня у тебя сложилось такое впечатление. Тот хмурится. – Тогда в чем дело, Спок? – Он закусывает губу. – Как будто ты не знал все эти годы, что я… так тебя люблю. Спок делает резкий вдох и медленный выдох. Джим заставляет себя не прерывать зрительный контакт. Он не хочет отводить взгляд. Ему не стыдно. Да, в первый раз кто-то из них упомянул это вслух, но Джим не трусит. Во взгляде Спока что-то мелькает, и он просит: – Иди сюда. Джим с такой готовностью бросается к нему в объятия, что это даже неловко, ну да и черт с ним. Садясь к Споку на колени, Джим стискивает руками его плечи и вжимается носом в шею. Он скучал. Очень сильно. Спок крепко обнимает его и целует в висок. – Я знаю, ты думаешь, что любишь меня, – говорит он, прижимаясь губами к макушке, – но на самом деле это не так. Нет, послушай меня сначала, прежде чем возражать. – Джим кивает, оставляя поцелуй на его шее. Спок испускает дрожащий вздох. – Твое сексуальное влечение ко мне не считается ненормальным для молодого мужчины твоего возраста. Ты просто путаешь влечение и привязанность с романтической влюбленностью. Джим рычит от досады и вскидывает голову, чтобы посмотреть на него. – Почему все подряд говорят мне, что я чувствую? Ты не думаешь, что мне, блин, лучше знать? Спок долго смотрит на него непонятным взглядом, а потом целомудренно целует в лоб. Его губы сухие и горячие. Джим очень сильно хочет почувствовать их на своих. – Со временем ты поймешь, что я был прав, – бормочет Спок. Джим фыркает. – А если ты не прав? – Я прав. Через несколько лет ты встретишь своего ровесника и полюбишь его по-настоящему, – отвечает Спок, обнимая Джима крепче. – Нет, не полюблю, – рявкает Джим с возрастающим гневом. Господи, как же он устал от людей, которые, как они думают, лучше знают, что он чувствует и чего хочет! – Да, полюбишь. Не обманывай себя. Твою мать. Вспыхнув от ярости, Джим выбирается из объятий, слезает с колен Спока и плюхается на кровать. – Знаешь, что я думаю, Спок? Я думаю, ты настаиваешь на своей точке зрения только потому, что тебе с ней удобно. Если мои чувства – это обман, тогда у тебя ведь вообще нет никаких проблем, правильно? Я… я просто приношу вам с мамой одни неудобства, признай это! – Ты ошибаешься… Джим хмыкает и отворачивается. Блядь, как это больно все-таки. – Вали нахрен из моей комнаты. Я не хочу тебя видеть. Он не смотрит на Спока, но чувствует его взгляд на себе. Наконец тот произносит: – Хорошо. – И встает. Как только дверь за ним закрывается, Джим выдыхает и подтягивает колени к груди, чтобы обнять их. Глаза жжет, и он яростно моргает. Боже, как же все это его бесит. Бесит эта всепоглощающая любовь, которая душит его изнутри. Бесят отвратительная, нездоровая ревность и чувство вины, которое растет в нем при каждом взгляде на маму. Бесят эта абсурдно сильная, беспомощная привязанность и тоска по тому, кого Джим не должен любить… того, кто никогда не ответит взаимностью. Женатого человека. Женатого на женщине, усыновившей его и ставшей ему отличной матерью. И, черт, Джим понимает, почему никто не верит в то, что он любит по-настоящему. Ему ведь всего семнадцать. Джим уверен, что люди не должны испытывать такие чувства в семнадцать лет. В семнадцать у нормальных людей есть только кратковременные несерьезные влюбленности, а не настоящая любовь. Так что да, Джим все понимает, но это не значит, что все вокруг правы. Хотя он очень хочет, чтобы они не ошибались.

Ниота

Ниота знает, что поступает как трусиха. Если бы она была смелее, сильнее, то спросила бы Спока о его чувствах к Джиму, но, оказывается, она совсем не сильная и не смелая. Ниота боится. Боится ответа Спока на свой вопрос. Боится потерять его, Джима… свою семью. Проходят месяцы, каждый день она натягивает на лицо улыбку и делает вид, что все хорошо. Она притворяется, будто не замечает, как Джим пялится на Спока голодными глазами, словно хочет схватить его и никогда от себя не отпускать, и закрывает глаза на то, что Спок смотрит на Джима с бесконечным восхищением и плохо скрываемым желанием. Ниота притворяется, будто то, что у них со Споком не бывает секса месяцами, совершенно нормально, также как нормально то, что Джим больше не проводит с ними много времени, потому что всегда «занят». Она делает вид, будто то, что в каждой увольнительной Джим спит с темноволосыми мужчинами, не имеет особого значения, и будто не замечает, что каждый раз лицо Спока становится каменным, а руки за спиной стискиваются в кулаки с такой силой, что ей становится даже почти жаль его. Почти. Ниота научилась умело притворяться. Но какая-то ее часть хочет закричать и подтолкнуть Спока с Джимом друг к другу, чтобы это жалкое подобие жизни наконец-то закончилось. Самое смешное, Ниота уже совсем не уверена, что все еще любит Спока. Весь этот ужас что-то сделал с ее чувствами к нему: их так долго затмевали злость, растерянность и обида, что в ней осталась только бледная тень той любви, которую Ниота к нему испытывала. И постоянно растущая дистанция между ними не может это остановить или сделать что-то полезное для отношений. Иногда… иногда Ниота почти ненавидит его. Она знает, что им нужно обсудить эту проблему. И не хочет ее обсуждать. Трусиха, говорит Ниота своему отражению. Она себя не узнает. Неужели это она? Эта слабая, разочарованная во всем, боящаяся ответов женщина? Да, это она. Проходит время, и Ниота получает от Звездного флота медаль за мужество и выдающиеся заслуги перед Объединенной Федерацией Планет, а заодно и повышение до должности капитана первого ранга. Ниота едва сдерживается, чтобы не расхохотаться Адмиралу Комаку прямо в лицо, когда он прикрепляет медаль к ее кителю. За мужество, ну-ну. Какая ирония, Боже. Несколько месяцев спустя Джим празднует совершеннолетие и назначение на пост энсина, тем самым становясь первым служащим Звездного флота, получившим должность без диплома Академии. Да, Джиму повезло, что на «Энтерпрайз» оказалось достаточно офицеров командного состава, способных обучить его разным тонкостям, но это все равно было непросто, и Ниота никогда в жизни еще не ощущала такой гордости за кого-то. Джим ее сын. И ничто не может это изменить. А через месяц ее карточный домик осыпается.

***

Ниота входит в каюту со вздохом и немедленно сбрасывает туфли. Боль в ногах просто убивает ее. Сейчас сложно поверить, что раньше она могла носить обувь на каблуках целый день напролет. Хорошие были времена. – Я же не такая старая, – выговаривает себе Ниота под нос. Ей всего тридцать четыре, черт возьми! Рано еще себя хоронить. Выпрямляясь, она утыкается взглядом в спину Спока. И хмурится. – Что ты здесь делаешь? Разве ты не должен сейчас быть на мостике? Твоя же смена. – Я доложил командованию о своей непригодности для службы, – отвечает Спок, и в его голосе слышны какие-то… странные нотки. – Время пришло, Ниота. Та хмурится еще сильнее. – Время для чего? – Время. Ниота приоткрывает рот. О… – У тебя пон фарр? – шепчет она. Господи, как же она могла забыть? Несколько лет назад Спок говорил, что его пон фарр приближается. – Да, – отвечает Спок, глядя в маленький обзорный экран, которые установили на корабль перед второй миссией. Ниота смотрит на его идеально прямую напряженную спину и не знает, что сказать. У них не было интимной близости уже несколько месяцев – почти год, – и это странно: думать о диком секс-марафоне со Споком после такого длительного перерыва. Никакой логики, никакого рационального мышления, как объяснял ей Спок несколько лет назад. Я не смогу себя контролировать. Я могу тебе навредить. – Хорошо. – Ниота пытается улыбнуться, но получается с трудом. – Что требуется от меня? – От тебя требуется принять командование кораблем и запереть меня в каюте, пока мы не достигнем Нового Вулкана. Ниота удивленно моргает. – Что? – Ты меня слышала, – отвечает Спок, по-прежнему не поворачиваясь к ней. – Я только что отдал приказ поменять курс и отправиться к Новому Вулкану. Разрешение командования получено. Официальная причина смены курса: просьба Т’Пау присутствовать при дипломатических переговорах с реманцами. Ниота хмурится и задается вопросом: почему она ничего не знает об этом? – И давно ты в курсе? Ты, кажется, уже обо всем позаботился. – Я в курсе своего состояния в течение тринадцати стандартных дней. Ниота ошеломленно открывает рот. – И ты ничего мне не сказал?! – Это не имеет значения, – отвечает Спок, и, черт возьми, теперь в его голосе отчетливо слышится раздражение. Почему она не заметила этого раньше? Хотя… если повспоминать, Спок в последнее время постоянно был слишком напряженным и огрызался на всех подряд, но Ниота думала, что это связано с… ну, как обычно. – Почему ты хочешь, чтобы мы тебя заперли? – Лихорадка уже близко, – коротко отзывается тот. – Получение разрешения заняло больше времени, чем я ожидал, и в данный момент мы находимся слишком далеко от Нового Вулкана. Полет на максимальном варпе до него займет шестнадцать целых тридцать одну сотую стандартных дней. – О-о, – потерянно выдыхает Ниота. – А что будет, если мы не достигнем Нового Вулкана вовремя? – Я умру, – негромко отвечает Спок. Она с трудом сглатывает. – То есть… просто секс тут не поможет? Ниота помнит, как Спок говорил, что в его Время они должны быть связаны, но он не развивал эту мысль. Она думала, что вулканцы просто не одобряют пон фарр без семейных уз. Черт возьми, ей следовало догадаться, что с ним не все нечисто, но Спок всегда говорил про пон фарр с большой неохотой, а Ниота не давила на него и даже была благодарна, что он не торопит ее с принятием связи. В голосе Спока появляются какие-то странные нотки, когда он отзывается: – Ответ положительный. Мне необходима связь. Если ментальной связи не будет, я убью тебя. Ниота чувствует холодок страха, оседающий в животе. – Убьешь меня? Я думала, пон фарр – это секс, а не убийство. Спок отвечает не сразу. – Сами по себе узы – необязательное условие для пон фарра. В дореформенные времена вулканские мужчины могли избавиться от лихорадки посредством убийства, если в доступной близости не было подходящей пары. Очевидно, что для современного вулканца это не выход, необходима связь. Без связи я не узнаю тебя, я… – Спок едва слышно вздыхает. – Ниота, когда у меня начнется плак тау, я утрачу все признаки разумного существа. Я стану ничем не лучше дикого животного, движимого желанием убивать и брать свое. Связь поможет мне признать в тебе свою пару и перестать считать опасной. Без связи ты будешь чужой, угрозой. Даже с узами я не узнаю тебя, но этого будет достаточно для спаривания, и я не убью тебя. Ниота нервно облизывается. – А ты не можешь сам нас связать? – Ответ отрицательный. Это очень сложная процедура, а в таком состоянии я нанесу вред твоему разуму, если попытаюсь сделать это самостоятельно. И нет никакой гарантии, что у меня получится, я не адепт разума. – Ох, я… я поговорю со Скотти. Может, мы сможем ускориться. Ниота почти доходит до двери, когда в спину ей доносится голос Спока: – Ниота. – Да? – Держи Джима подальше от меня. Чего бы это ни стоило. Ниота прикрывает глаза, чувствуя, как внутри все опускается. Спок впервые признал чувства к Джиму вслух. – Хорошо, – шепчет она, понимая, что это конец. Их брак… их семья не подлежит ремонту. Ниота была дурой, когда надеялась, что все еще можно исправить. Она думает о связи и понимает, что не хочет ее. Ниота не желает уз с мужчиной, который не любит ее, в чувствах к которому она и сама уже не уверена. Но Ниота не хочет, чтобы Спок умер из-за того, что она была слишком слепа и не осознала этого раньше. Она снова поворачивается к нему, но он по-прежнему смотрит в экран. – Связь можно разорвать? – хрипло спрашивает Ниота. Плечи Спока напрягаются. Между ними надолго повисает насыщенная эмоциями тишина. Они оба знают, что значит ее вопрос. Развод. – Да, – отрывисто отвечает Спок. – Мне говорили, что это довольно болезненно, но возможно. Ниота кивает. Она сделает то, что должна. – Хорошо, – выдыхает она. – Так и поступим. Несколько долгих мгновений Спок молчит, а потом поворачивается к ней. Их взгляды пересекаются. – Я правильно понял, что ты желаешь развода? Развод. Какое уродливое слово… слово, которое должно причинять боль. Странно, но Ниота не чувствует боли. Только… почти облегчение. – Да, – твердо говорит она, выдерживая его взгляд. И впервые за много лет Ниота чувствует себя самой собой. Что этот брак сделал с ней? – Мне не нравится, Спок, какими мы стали… не нравится, какой я стала. Это не та жизнь, которой я хотела для себя. Я устала. – Боже, как же хорошо наконец-то говорить об этом вслух. Спок внимательно смотрит на нее. – Я… разделяю твое мнение, – наконец произносит он. Ниота снова кивает и отворачивается, чтобы покинуть каюту, но голос Спока опять останавливает ее: – Ниота? – Да? – Спасибо, – тихо проговаривает он, и это единственное слово настолько пропитано эмоциями и призраками других невысказанных слов, что она может только снова кивнуть в ответ. Но затем Ниота вспоминает о том, что всегда ее мучило. – Ты хоть любил меня когда-нибудь? Секунды бегут, а она все ждет ответа. – Я верил, что любил, – отвечает Спок в конце концов. Ниота на мгновение прикрывает глаза и уходит.

Джим

Что-то не так. Спок заперт в своей каюте уже одиннадцать дней, и в зону карантина не допускается никто. Каждый раз, когда Джим пытается вытащить хоть какую-нибудь информацию из Лена, тот угрюмо сообщает, что болезнь не опасная, но очень заразная, и: «Нет, Джим, в последний раз говорю: ты не можешь его сейчас навестить!». Джим не верит в брехню Лена. Он-то видит, как тот обеспокоен, и с каждым днем это беспокойство становится все сильнее. Мама ведет себя еще подозрительнее. Она замкнута, и ее красивое лицо постоянно напряжено от тревоги. Она не смотрит Джиму в глаза, когда говорит, что со Споком все в порядке. «Сколько уже можно спрашивать, Джим?!». Но зная, что они летят к Новому Вулкану на максимальном варпе – в обычное время эту роскошь «Энтерпрайз» не каждый день может себе позволить, – Джим с ума сходит от волнения. А что если Спок серьезно болен? Джим и не знал, что тот слег, пока его не заперли в каюте. Они и не виделись толком в последнее время: Спок всегда был «занят». Джиму это все чертовски не нравится, но он не может действовать, основываясь только на смутных подозрениях. Ведь кто-то еще… кто-то еще, кроме Лена или мамы, может знать, что со Споком. С этой мыслью Джим отправляется на инженерную палубу. – Коммандер Ухура попросила добиться максимума скорости, парень, – рассеянно отвечает Скотти, хмурясь над своим уравнением. – Вот я и смотрю, что еще можно выжать из нашей девочки. – Да? – небрежно спрашивает Джим, надеясь, что Скотти слишком увлечен работой, чтобы незаметно для себя выдать побольше деталей. – А зачем? – Ну, мы ведь не можем позволить капитану умереть, да? – бормочет Скотти. – Твоя мама сказала, что он очень болен. У Джима перехватывает дыхание. Что? Джим не помнит, что говорит Скотти, и не помнит, как направляется в свою каюту. Он приходит в себя, только когда оказывается в ванной, которая разделяет их со Споком комнаты. Джим смотрит на дверь, обуреваемый тошнотворным чувством страха. Спок не может умереть. Нет. Только не его Спок. Скотти, наверное, что-то не так понял. Только не его Спок. И какого хрена ему об этом никто не рассказал? Джим смотрит на электронный пульт возле двери и… тянется к нему. Он знает, что каюта Спока находится под карантином, а это значит, что войти к нему могут только глава медотсека и тот, кто знает капитанский код авторизации, то есть – капитан. Но так как в карантин заключен сам капитан, остается только Лен. Однако Джим знает еще кое-что, о чем никто не догадывается: системы Энтерпрайз до сих пор распознают его как Капитана Джеймса Т. Кирка, если он использует код другого Джима. Он понятия не имеет, почему об этом все забыли и до сих пор не исправили этот глюк, но технически капитан Кирк ведь не погиб, не был переведен или понижен или уволен, и поэтому его код авторизации до сих пор работает. А почитав капитанские журналы своего «второго я», Джим этот код узнал, поэтому обмануть компьютер, имея нужную последовательность и те же отпечатки пальцев с голосом, проще простого. Он редко этим пользовался… только если знал, что его точно не поймают. Но сейчас Джим может это сделать. И он сделает. Ему нужно увидеть Спока, и к черту последствия. Джиму абсолютно похрен, что он может заразиться этой дурацкой смертельной болезнью. Потому что без Спока… Джим тяжело сглатывает и вводит код авторизации. Дверь медленно скользит вбок.

Ниота

Ниота пораженно смотрит на МакКоя. – Что? Ты ведь шутишь, правда? Тот мрачнеет, сжимая губы в нитку. – Нет. Спок умирает. Если он не переборет эту хрень в ближайшие десять часов, то умрет. Его сердце просто остановится. Первые признаки уже проявились. Переносить влияние этих гормонов так долго никто не в силах, даже вулканцы. Ниота с трудом проглатывает вставший в горле комок. – Но… Но до Вулкана еще четыре дня лететь. МакКой отводит взгляд. – Должно же быть что-то… чем мы сможем ему помочь, – бормочет Ниота, расхаживая взад и вперед по медотсеку. – Не смей говорить, что Спок умрет через десять часов, и что мы ничего не можем с этим делать! – Кое-что, наверное, можем, – неуверенно говорит МакКой. Ниота подскакивает к нему. – Что? МакКой мнется, ему неудобно. – Спок не рассказал тебе, почему он просил держать Джима подальше от него? Теперь взгляд отводит Ниота, нервно облизываясь. – Нет, но я догадываюсь почему. Ее перекашивает от одной только мысли, что Спок даже с МакКоем был более открыт, чем с ней. Это многое говорит об их браке. Боже, и как она все это раньше не понимала? – Он говорил мне, что… – неуверенно начинает МакКой. Ниота криво улыбается. – Давай, Леонард. Я не собираюсь впадать в истерику, что бы ты ни рассказал. Я знаю о том, как Спок относится к Джиму. – Удивительно, но говорить об этом вслух не так больно, как она думала. На самом деле, Ниота испытывает облегчение от того, что обсуждает это с кем-то. МакКой ерошит густые волосы рукой. – Четыре дня назад, когда я ходил проверять его состояние, он… Плак тау еще не началось, но Спок находился в переходном состоянии. И он чуть не убил меня, потому что учуял на мне запах Джима. – МакКой пожимает плечами в ответ на недоверчивый взгляд Ниоты. – Когда Споку удалось взять себя в руки, он извинился и сказал, что не может это объяснить. Его организм каким-то образом реагирует на Джима так, словно они связаны, а это не так, вот почему Спок попросил держать Джима подальше от его каюты. Он не уверен, что сможет себя контролировать и не… – МакКой снова смущается. Ниота вздыхает. Она не удивлена. На самом деле, чего-то подобного она и ожидала. – И как это поможет Споку? МакКой хмуро трет лоб. – Его тело реагирует на Джима, как на пару, есть неплохие шансы, что даже в плак тау он признает в нем партнера и не убьет. Ниота с подозрением смотрит на него в ответ. – Ты в своем уме? Предлагаешь испытать судьбу… рискнуть жизнью моего сына? А если ты не прав, и Спок, не признав, прикончит его на месте? Черт, да Спок убьет меня, разреши я такое! – Угу, наверное, именно поэтому он сам не предложил такой вариант, – задумчиво бормочет МакКой. – Знаешь, если честно, я думал, ты в первую очередь будешь против потому, что это решение предполагает секс между твоими мужем и сыном. Ниота переводит на него взгляд. А ведь МакКой прав. Она об этом даже не вспомнила. Вообще, единственная эмоция, которую Ниота испытывает при мысли о том, как Спок с Джимом будут заниматься сексом – это легкое отвращение, какое испытываешь, когда понимаешь, что делают по ночам в спальне твои родители. Она не хочет думать о сексе между Споком и Джимом – это странно и как-то неловко, – но испытывает такое ощущение… будто складывает с себя полномочия и передает их другому человеку. Ниота ведь не дура. Учитывая, как те смотрят друг на друга, то насколько скоро они переспят – вопрос лишь времени и развода. Это неизбежно. Черт возьми, да если бы Ниота не стояла у них на пути, это случилось бы еще до совершеннолетия Джима. Ниоту передергивает от мысли об этом, но она знает, что права. Споку всегда не хватало его хваленого суперконтроля, когда дело доходило до Джима Кирка… любого Джима Кирка. Ниота ошарашенно приоткрывает рот, когда до нее в полной мере доходит. Она не ревнует. Правда. Совсем. Ниота просто… устала. И переживает. – Черт, – хрипло усмехается она. – Я ведь действительно больше его не люблю. И это так… странно – не любить Спока, но в то же время Ниота ощущает спокойствие и облегчение, которые не навещали ее уже очень давно. МакКой откашливается. – Так что насчет моего предложения? – Он начинает взволнованно расхаживать по медотсеку. – Я знаю, что для Джима это чертовски опасно, но это единственный шанс… – МакКой обрывает самого себя, когда по помещению разносится негромкий сигнал тревоги. – Что это? – мгновенно подбираясь, спрашивает Ниота. МакКой поворачивает экран и чертыхается. – Карантин нарушен. Кто-то вошел в каюту Спока. – Разве это возможно? – В беспокойстве она уже тянется за своим коммуникатором, чтобы вызвать службу безопасности. Если Спок кого-нибудь ранит… МакКой застывает, глядя в монитор. – Проклятье, поверить не могу, что эта штука еще работает. – Что? Он тревожно смотрит на нее. – Нарушитель использовал код авторизации Капитана Джеймса Т. Кирка. Это Джим. Похоже, решение принято за нас. Ниота прикусывает губу. Она думает, что прибьет этого невыносимого ребенка, когда доберется до него. И не имеет значения, что «ребенок», о котором идет речь, уже в два раза сильнее ее.

Спок

Он горит. Кровь кипит под кожей, и он не в состоянии думать, не может сосредоточиться, все его существо захлестнули болезненное возбуждение и ощущение потребности в чем-то. Он тяжело дышит и гортанно рычит, ложась на холодный пол… недостаточно холодный. Ему нужна… он хочет… жаждет прохлады чужой кожи. Звук. Он напрягается. – Спок? Ты где? Почему здесь так темно? Вот. Что это было? Его ноздри раздуваются, он быстро приподнимается в поисках источника шума. Он рычит от разочарования, потому что видит нечетко – взгляд расплывается красным маревом. – Компьютер, свет на сорок процентов… Черт, что с тобой? Почему… ты голый? Кто-то подскакивает к нему, и он издает низкий рык, напрягаясь и готовясь к атаке. Его переполняет желание убивать, жажда крови поглощает целиком, он валит нарушителя своего пространства на пол. Все, он поймал его. – Блядь. Спок, это я, Джим. Существо дотрагивается до его лица, и он снова рычит, готовясь свернуть ему шею, но в нос ударяет запах. Он замирает, вдыхает глубже. Вот. Это оно. Он тычется носом в шею незваного существа, порыкивает громче, наслаждаясь приятным, возбуждающим ароматом. Его член начинает пульсировать и… да, он узнает этот запах. Это существо помечено им, оно принадлежит ему, он не может сделать ему больно, никогда не сделает ему больно, оно его, он будет защищать, брать… его… мое. Мое. – Мое, – хрипит он, еще сильнее прижимает существо к себе, прикусывает кожу на шее, снова и снова помечая его. Мое. Существо стонет. – Блядь… Спок, что ты… делаешь? Что за херня тут происходит?! Он своим ртом заглушает тот шум, что исходит изо рта существа, и да, на вкус оно божественно. Он хочет еще, он горит, целует грубее, больше… Джим… мой... Он рвет ткань, пока существо под ним не оказывается восхитительно обнаженным. Прохладная кожа, аромат, вкус. Он хочет. И он возьмет.

Джим

Джим понимает, что должен сопротивляться. Он прекрасно это понимает, черт возьми! Совершенно ясно, что со Споком что-то не так: он явно не в своем уме, раз даже не признал его. Но, блин, он не может. Только не тогда, когда Спок – Спок! – целует его. Не когда Джим чувствует его напряженное тело своим, обнаженным. Не когда Спок прикусывает и посасывает кожу на его шее и плечах. Не когда руки Спока исследуют его тело. Не когда его твердый член вжимается в живот, вызывая ответную реакцию. Не после того, как Джим хотел этого столько лет. Не когда он любит Спока так сильно, что это даже больно. Это неправильно, неправильно, неправильно, шепчет тонкий голосок в голове, но, Господи, теплая влажность рта Спока и ощущение его тяжелого тела на своем сводят с ума, заставляя забыть обо всем и без зазрения совести извиваться, стонать под ним, пока чужие руки оглаживают со всех сторон, щиплют соски, трогают член и яйца и… Джим стонет, когда палец Спока гладит его между ягодиц. Спок рычит, раздвигает его ноги шире и вклинивается между ними бедрами. Джим распахивает глаза, осознавая, что в него тычется что-то крупное. – Черт, – хрипит он и хватается за плечо Спока. – Подожди. Но тот только рычит и снова толкается, дрожа всем телом. Джим судорожно трясет головой, шипя от боли. – Блядь, слишком сухо… Ты делаешь мне больно, Спок. Спок замирает, пристально изучая его темными глазами, его ноздри трепещут. Вдруг он наклоняется, чтобы осыпать лицо Джима поцелуями. Это извинения, понимает тот и обнимает Спока крепче, переживая такую сильную волну чувств, что готов дать ему насухую, и к черту боль. Он не понимает, в чем дело, но осознавать, что Спок никогда не причинит ему боль, несмотря ни на что, слишком приятно. Внезапно в комнате оживает коммуникатор: – Парень, ты в порядке? – Прекрасно, – бормочет Джим и отзывается: – Я в порядке, Лен… то есть я жив. Что за хрень тут происходит? Что со Споком? Он чуть не убил меня! – Джим, он… Спок издает низкое угрожающее рычание. Джим затихает и с опаской всматривается в его сузившиеся глаза. Возможно, думает он, придется пересмотреть свои умозаключения по поводу того, что Спок его не тронет, потому что сейчас в глазах у того снова нет ни капли узнавания. Он опять готов убивать. – А это еще что было? Джим, с тобой все хорошо?.. Спок рычит громче, крылья его носа трепещут от дыхания. – Это всего лишь Спок, – медленно проговаривает Джим, не отводя от него взгляда. – И его похоже задевает твой голос, так что давай быстрее. Расскажи, что тут происходит, пока он не убил меня из-за того, что твоя болтовня наталкивает его не на те мысли. – Черт, ладно. Дело в том, что Спок вроде как болен. Короче говоря, у вулканских мужчин периодически наступает такое время в жизни, когда нужно заняться сексом, иначе ждет смерть. – МакКой фыркает, когда Джим недоверчиво восклицает. – Знаю, звучит забавно, но это чертова вулканская физиология. Наш Спок наконец-то стал мужчиной, и это его первый пон фарр. Ему нужен секс, чтобы избавиться от угрозы смерти, в течение десяти часов, или он умрет. И я не преувеличиваю. Джим пытается собраться с мыслями. Нет времени паниковать или слишком долго раздумывать. – И почему же он умирает, если ему всего-то и нужно, что потрахаться? Почему мамы тут нет, почему она не с ним? Она его жена. – И нет, ему вовсе не горько это произносить. – Ну, она не может, в этом-то и проблема. Ему требуются какие-то ментальные узы, чтобы признать в партнере партнера, а не угрозу. Вот почему твоя мама не может ему помочь, они не связаны. Вообще-то, вы с ним тоже не связаны, но Спок, кажется, узнает тебя и без этих самых уз, и не спрашивай почему, я не знаю. Джим, он… Это что за звук? Но Джим не может ответить, потому что слишком занят отнюдь не нежным поцелуем. – Джим? Джим! Спок рычит и ощутимо прикусывает его губу. – Черт, не зови меня по имени… это его бесит, – шипит Джим, прикрывая глаза – Спок снова принимается истязать его шею. У него стоит, несмотря на грубость, и что это о нем говорит? – То есть, Лен, ты пытаешься сказать: либо я займусь с ним сексом, либо он умрет? – Ну, пожалуй, так, – вздыхает МакКой. – Прости, парень, я знаю, что он сейчас ничем не лучше животного, и это наверняка будет охренеть как больно. Черт, если бы у нас было другое решение, я бы вытащил тебя оттуда сам… и, кстати, потом мы с тобой поболтаем о твоем нарушении карантина. Джим зарывается рукой в волосы Спока, пытаясь остановить его, пока тот укусами спускается к животу – он не может сосредоточиться, когда Спок так делает. Но тот в очередной раз рычит и, что не удивительно, даже не думает останавливаться. Джиму приходится прикусить губу, чтобы удержаться от стона. – Но как же мама? Из-за чувства вины его член почти опадает. МакКой на мгновение замолкает. – Она не против, пацан. Понимает, что это необходимость. Она не станет тебя за это ненавидеть. – Ты уверен, Лен? – Настолько, насколько это возможно. Послушай, не я должен тебе это говорить, но, если тебе станет легче… Они собирались разводиться. Джим ошарашенно приоткрывает рот. – Правда? – Угу. Спок рассказал мне неделю назад, когда я заходил, чтобы снять с него медицинские показания, но, думаю, это уже давно назревало. Ладно, я попрошу Скотти транспортировать вам туда, э-э… кое-что. Черт побери, мне нужно выпить, чтобы выкинуть этот разговор из головы. МакКой, конец связи. Джим снова переводит взгляд на Спока, чувствуя, как мутится его разум. Они с мамой собрались разводиться? Это из-за него? Значит ли это, что Спок его тоже любит? Но тогда что с мамой? Она все еще любит Спока? И что там с этой ментальной связью? Черт побери, его голова скоро взорвется от всех этих вопросов без ответов, и то, что Спок трогает его яйца и тычется носом в член, мало помогает сосредоточиться. Джим стонет, когда чужой язык скользит ниже, между ягодиц. Проклятье, ощущения просто потрясающие, но он понимает, что это неправильно. Потому что Спок не в себе. Независимо ото всех этих дел с узами, он не давал свое согласие на то, что между ними сейчас происходит. В конечном итоге он может возненавидеть Джима… но, по крайней мере, он хотя бы будет жив. А ведь еще мама… И понимание того, что это совсем не то, чего хочет Джим. Он хочет Спока, но не так. Но, Господи, когда тот проникает внутрь языком, а Джим, блядь, готов продаться за хороший римминг, тем более учитывая, как давно он хочет этого от Спока… В общем, все его сомнения и рациональные мысли улетучиваются. Джим зарывается пальцами в густые волосы Спока и толкается задницей на язык, издавая громкий стон, когда тот проникает глубже. Ощущения волшебные, потрясающие, но он хочет большего. Языка недостаточно, никогда не будет достаточно. Джим хочет в себя что-то покрупнее, что-то, что заполнит его целиком… хочет член. Его тело всегда жаждет проникновения после римминга, в этом смысле тут ничего нового, но он никогда не заходил так далеко из-за глупого сентиментального желания, чтобы Спок был его первым, даже если он и не надеялся, что это когда-нибудь случится. Сейчас Джим невероятно благодарен этой своей сентиментальности. Хотя, если принять во внимание состояние Спока, было бы, наверное, лучше, будь Джим поопытнее. Не то чтобы он совсем девственник… если вспомнить два его фаллоимитатора. – Хватит, – задыхается он, но не может остановиться и сам подается бедрами навстречу языку. Но Спок либо понимает его просьбу, либо у него самого кончается терпение, потому что он останавливается, заставляя Джима всхлипывать от ощущения потери. Из-за пустоты. Джим слепо тянется за тем, что Лен отправил к ним в каюту, и едва не плачет, когда пальцы оборачивают вокруг необходимой бутылочки. Спок низко рычит, пока Джим торопливо его смазывает. Господи, какой потрясающий, идеальный у него член: длинный, толстый, но не слишком, и Джиму ужасно хочется взять его в рот, вот только сейчас у него на это уже не хватит выдержки. Ему не терпится заполучить этот член в себя, внутри него все пульсирует в ожидании чего-то большего, чем язык. Неуклюжий от зашкаливающего желания, Джим встает на четвереньки, решив, что так им будет проще. От рыка, который издает Спок, волоски на его загривке встают дыбом. Какой-то части Джима смешно, потому что он совсем не так представлял их первый раз. Может, это смешно и глупо, но Джим всегда думал, что они займутся любовью лицом к лицу, глядя друг другу в глаза. Теперь с этими мечтами покончено. Но если только так он сможет заполучить Спока, так тому и быть.

Спок

Придя в сознание, первое, что Спок чувствует – это абсолютное довольство и негу во всем теле. В высшей степени любопытно. Не открывая глаз, Спок неторопливо исследует окружающее пространство. Он лежит в кровати. Его конечности обхватывают кого-то постороннего, а нос вжимается в чьи-то волосы. Тело в объятиях кажется очень знакомым, и запах… Спок резко распахивает глаза. Он дергается так, словно чужое тело его обжигает, и садится, в шоке рассматривая Джима. Голого Джима. Да и сам Спок обнажен. – М-м? – тянет Джим, по-совиному моргает и открывает глаза. Его волосы торчат в разные стороны, щеки розовеют ото сна. Спок думает, что самое подходящее слово, которым его сейчас можно описать – «прекрасный», но на Джиме нет одежды, а Споку нельзя допускать такие мысли о нем. – Спок? – Губы Джима растягиваются в широкой ухмылке. – Ты вернулся! Тот оглядывается, но простыни, чтобы прикрыть чужую наготу, не находит. – Что это значит? – осторожно спрашивает он, стараясь смотреть Джиму только в лицо. Тот моргает, и улыбка сходит с его губ. – Ой, точно. Ты не помнишь. – Что я не помню? – спрашивает Спок, уже зная ответ, но нелогично надеясь на то, что ошибается. И все же он понимает, что ошибки нет. Последнее, что он помнит – как выпроваживает Леонарда из каюты, чувствуя приближение плак тау. Единственное логическое объяснение присутствия здесь Джима – живого, обнаженного, в объятиях Спока – может крыться только в том, что тот помог ему пройти через пон фарр. Сама мысль об этом пробуждает в нем ярость по целому ряду причин, и Споку приходится сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться. Джим облизывает губы – припухшие красные губы. Спок не смотрит. – Мы занимались сексом, – говорит Джим, наблюдая за его реакцией. – Ты трахнул меня. Спок контролирует себя. Контролирует. – Я этого не делал, – говорит он, прилагая множество усилий, чтобы его голос звучал ровно и спокойно. – Это был не я. – Спок надеется, что ему удалось скрыть от Джима собственные ревность и негодование. Джим посмеивается. – Клянусь своей задницей, мне показалось, что все было совсем иначе. – Их взгляды пересеклись. – Я даже могу сказать тебе, сколько раз ты в меня кончил. Я считал, знаешь ли. Спок делает глубокий вдох, а потом еще один. – Я не помню. Одна его половина хочет вспомнить, сгорает от желания узнать, каково быть с Джимом, его Джимом, но другая рада, что память милосердна к нему. Иначе было бы уже… слишком. Несмотря на произошедшее во время его пон фарра, Джим ему не принадлежит и не может принадлежать. Спок отводит взгляд. – Я сделал тебе больно? Есть повреждения? Он желает осмотреть Джима, убедиться, что с тем все в норме, но понимает, что не должен. Его контроль над собой еще недостаточно силен. – А ты поцелуешь там, где болит, если я скажу, что да? Спок со вздохом отворачивается. – Джим. Он хочет. Больше всего на свете. Он не гордится тем, что иногда проводил часы за мыслями о том, какой вкус у губ Джима, какие звуки тот издает, когда целуется… о том, о чем вообще не имеет права думать. Спок застывает, чувствуя, как Джим садится и придвигается ближе. Он закрывает глаза, когда тот обнимает его со спины, устраивая подбородок на плече. Прошло очень много времени – больше девяти месяцев – с тех пор, как Джим трогал его так. – Почему ты отталкиваешь меня, Спок? – тихо спрашивает он, тыкаясь носом в плечо. – Я знаю, что ты хочешь меня. И этот твой пон фарр тому доказательство. А еще я знаю, что вы с мамой все равно разводитесь. Лен мне рассказал. Так почему? – Он недолго молчит, а затем продолжает: – Или это только физическое влечение, и ты меня не любишь? Если это так, то просто скажи, и я отстану, клянусь. Спок опускает взгляд на руки Джима, лежащие на его груди, и накрывает их своими. Ладони оказываются одного размера. – Нет, это не так. Он слышит, как на мгновение сбивается чужое дыхание. А еще через мгновение обнаруживает голого Джима на своих коленях. Он напрягается, собираясь оттолкнуть его, потому что в данный момент это не лучшее положение для них, тем более что Спок и сам в таком же виде, но Джим с силой сжимает его плечи, глядя своими невозможно синими удивленными глазами. – Ты любишь меня? То есть любишь? Спок вздыхает и целует его в висок, ощущая запах и безуспешно пытаясь игнорировать кричащую наготу. Он не может точно определить, когда его теплые чувства к Джиму трансформировались в любовь – нелогичную, назойливую, собственническую и всепоглощающую любовь. Но помнит первую эрекцию на Джима, когда тот прижался к нему всем телом, помнит, насколько был себе противен и как ненавидел себя, потому что слишком привык к невинным прикосновениям и был не в состоянии оттолкнуть его. Спок помнит, как не мог смотреть на Ниоту из-за глубоких чувств стыда и вины. Помнит бессонные ночи, проведенные в мыслях о том, как Джима касаются другие мужчины, и в ярости, на которую не имел права. Но Спок больше не может со всем этим бороться, не может лгать Джиму, нельзя отрицать, что он любит его, как мужчина мужчину. – Да, – отвечает он. Джим расплывается в широкой улыбке. – Тогда в чем проблема, глупый? Не в силах удержаться Спок вжимается носом в его щеку. – Потому что нельзя, Джим. – Черт, да почему это? Я люблю тебя, ты любишь меня, мы оба взрослые люди и не кровные родственники… – Джим делает глубокий вдох. – Это из-за мамы, да? – В какой-то степени, – соглашается Спок, ведя дорожку поцелуев по его скуле. Джим снова вздыхает, придвигаясь еще ближе, и эрегированный член Спока плотно прижимается к его ягодицам. Хватаясь за ускользающий контроль, Спок продолжает: – Связь между нами навсегда разрушит ваши с матерью отношения. Даже несмотря на то, что Ниота больше меня не любит. Ваши отношения никогда не станут прежними, и существует семьдесят девять целых и двадцать одна сотая процента вероятности, что в конце концов ты станешь винить меня в этом. Я не хочу, чтобы ты сердился на меня. – О-о, – тянет Джим и хмурится. Такие мысли, вероятно, не приходили ему в голову. Спок беспощадно подавляет эгоистичное желание убедить его в том, что это не имеет значения и что он сделает все, чтобы Джим был счастлив. С Ниотой или без нее. Спок становится слабым рядом с ним, и это неприятно. – Я знаю это, Спок, – вздыхает тот, удивляя его. – Я ведь не идиот. Но уже поздновато волноваться насчет этого, ты не находишь? Думаю, на данный момент не имеет особого значения, будем мы вместе или нет. Дело сделано, дороги обратно нет. Она знает, что я люблю тебя, знает, что мы переспали – и неважно, что из-за пон фарра, – и это ничего не меняет. Ситуация все равно чертовски неловкая. – Джим ловит взгляд Спока и оставляет у того на губах целомудренный поцелуй. – Я хочу этого. Тебя. Больше всего на свете. Спок резко выдыхает, а уже в следующую секунду они целуются. Джим стонет, проникая языком в его рот, отчего последние крупицы самоконтроля испаряются. С утробным рычанием Спок толкает Джима обратно на кровать, накрывая своим телом, и теряется в его запахе, вкусе, ощущении его кожи; пытается коснуться каждого ее дюйма, заклеймить горячими влажными поцелуями, понимая, что этого недостаточно; трогает все, до чего может дотянуться, и нелогично мечтает о большем количестве рук. Спок жадно вбирает в рот темно-коричневый сосок Джима – он хотел сделать это давно, с тех пор, как увидел того без рубашки, – заставляя того стонать и впиваться пальцами в его спину. – Трахни… трахни меня, – выдыхает Джим. – Тебе должно быть больно, – выдавливает из себя Спок, хотя очень хочет удовлетворить эту просьбу. Джим ошеломленно улыбается. – Не настолько сильно… я воспользовался дермальным регенератором. Давай. Спок никогда не умел ему отказывать. Его пальцы дрожат, пока он заботливо готовит Джима для себя, и, когда Спок наконец-то скользит внутрь, он не может оторвать взгляда от чужого лица. Он жадно смотрит на припухшие красные губы, складывающиеся в форме буквы «о», на румянец на лице, на закатившиеся глаза, впитывая в себя каждый нюанс, каждую мелочь. Их взгляды встречаются, и Спок поднимается выше, медленно, но уверенно толкаясь в Джима. Ему приходится стиснуть челюсти, чтобы совладать с собой. Ему нужно быть осторожным, но это трудно, потому что он хочет только одного – взять Джима немедленно. – Господи, – выдыхает Джим и тянет его на себя до тех пор, пока они не упираются друг в друга лбами. Они дышат в унисон, обмениваясь мягкими, полными желания поцелуями, и Спок понимает, что он никогда не испытывал ничего подобного. Раньше он не ощущал такую степень близости во время полового акта, не было такого удовольствия. Спок, словно пьяный, не может надышаться Джимом, продолжая страстно его целовать. Он жаден, но ответные прикосновения такие же жадные. Они касаются друг друга, покрывая все, до чего можно дотянуться, голодными поцелуями. Очень скоро Спок доходит до того состояния, в котором уже не может удерживать неторопливый ритм. Он чувствует, как напрягаются мышцы спины от попыток сохранять самоконтроль и оттянуть оргазм. Спок целует Джима грубее, проглатывая его стоны. Толчки теряют ритм, превращаясь в череду неравномерных рывков. Джим не жалуется: извивается под ним, сжимает сильнее, прижимает ближе… так хорошо… Джим… Спок, вздрагивая, с громким стоном кончает. – О-ох, – вторит ему Джим. Он чувствует, как внутрь выплескивается чужое семя, и тоже срывается в оргазм, цепляясь за чужие плечи. Они вдыхают и выдыхают одновременно, прислушиваясь к накрывшей каюту тишине. – Черт возьми, – слабо смеется Джим. – Действительно, – бормочет Спок, снова прижимаясь к его лбу своим. Закрывает глаза, втягивает запах. Он думает, что… это счастье, хотя какая-то его часть до сих пор не может поверить, что они на это решились. Спок вспоминает о Ниоте и давит вздох на корню. Хоть та и попросила о разводе еще до того, как у них с Джимом произошла интимная близость, а пон фарр находился вне его контроля, ей будет непросто видеть их с Джимом вместе. Чувство вины, которое охватывает Спока, не ново. Он никогда не хотел причинить Ниоте боль… не хочет причинить ей боль. Спок до сих пор испытывает сильную привязанность к ней, но этого недостаточно. Не тогда, когда все его существо желает быть с Джимом, желает, чтобы тот всецело принадлежал ему, чтобы его можно было свободно касаться и любить… любить как любовнику, как партнеру, а не приемному отцу. Несмотря на чувства вины и стыда, логически Спок понимает, что это к лучшему. Они с Ниотой… они никогда не подходили друг другу. Их сексуальные отношения всегда были удовлетворительными, но настоящей близости между ними не было, а Ниота заслуживает мужчину, который будет ее любить. Спок вот не смог… и никогда не сможет, если быть честным. Он женился на Ниоте потому, что считал свои чувства к ней любовью, но теперь он понимает, как сильно ошибался. – И что теперь? – тихо спрашивает Джим, вырисовывая пальцем узоры на его спине. Спок знает, что тому тяжело быть придавленным к кровати его телом, но Джим не жалуется. – Я не знаю, – честно отвечает Спок, ведя носом по его шее. – Я тоже, – тяжело вздыхает Джим. – Черт, это будет очень неловко, да? Оказаться лицом к лицу с мамой, в смысле. Спок целует его в губы, и еще раз. Он никогда не сможет насытиться Джимом. – Я виноват. Я возьму все обвинения на себя. Джим хмыкнул. – Не глупи, Спок. Конечно же, виноват я. Если бы вы меня не усыновили, этого бы не произошло. Разве что… – Он странно притихает. Спок видит, как Джим тяжело сглатывает и не смотрит на него. – Ты любил его? Это просто… перенос на меня? Спок приподнимается на локтях и рассматривает профиль Джима. Какое же все-таки нелогичное создание, с нежностью думает он. – Капитан Джеймс Т. Кирк был самым близким моим другом. Я восхищался им и испытывал к нему привязанность. Не стану отрицать, что… замечал его физическую привлекательность. – Нижняя челюсть Джима заметно напрягается, под кожей, покрытой щетиной, ходят желваки. – Я не любил его, Джим. Ты более ценен для меня, чем он когда-либо был. – Ты дороже всего для меня. Джим переводит на него взгляд. – Да? – спрашивает он с такой ослепительной улыбкой, что у Спока перехватывает дыхание. Он смотрит в его счастливые голубые глаза и не может поверить, что Джим с ним. Что его можно любить, оберегать, заботиться о нем, быть с ним слабым. Спок думает о том, что в ближайшем будущем его ждут неприятные разговоры с Ниотой и Леонардом, неизбежные сплетни и реакция экипажа, но Джим – его Джим – всего этого стоит. Стоит, уверяется Спок, когда Джим обхватывает его шею руками и с улыбкой тянет на себя для поцелуя.

Ниота

Ниота как раз заканчивает собираться, когда в дверь стучат. Она знает, кто это. Она знала, что он придет попрощаться. – Входи, – зовет Ниота и поворачивается к двери. Джим, одетый в форменные брюки и черную водолазку, переступает порог, и на мгновение Ниоту прошибает таким мощным чувством дежа вю, что даже дыхание перехватывает. Если бы она не знала, кто перед ней стоит, то сказала бы, что это двадцатишестилетний капитан Джеймс Т. Кирк. Но Ниота знает, кем на самом деле является молодой мужчина, только что вошедший в ее каюту. Это энсин Джеймс Т. Кирк. Ему восемнадцать. И он ее сын. Джим засовывает руки в задние карманы брюк. – Ты уверена, что хочешь уйти? – Уверена, – отвечает Ниота. И это правда. Она много думала об этом и теперь точно знает, что это к лучшему. Все равно она всегда хотела попробовать преподавать в Академии, а еще можно будет вернуться к старому проекту по языкам расы Хранителей. Ниота не будет сильно скучать по космосу, да и будет рада не ловить на себе жалостливые взгляды коллег. Уже все знают, что они со Споком в процессе развода, и, хоть тот ведет себя сдержанно по отношению к Джиму, такое трудно долго держать в секрете. Рано или поздно все поймут, в чем дело, и лучше Ниоте не быть на «Энтерпрайз», когда это произойдет. Джим смотрит на нее непонятным непроницаемым взглядом. – Хорошо, если ты уверена, – неловко улыбается он. – И да, ты будешь самым сексапильным преподавателем. «Да ладно, Джим, ты ведь способен на большее», – думает Ниота, но выдавливает из себя смешок. – Льстец. Ну, я всегда испытывала слабость к учительской форме. В каюте воцаряется напряженная тишина. Точно. Не самый лучший выбор темы для разговора, учитывая, что Спок был преподавателем в Академии, когда Ниота влюбилась в него. – Неловко, – кривится Джим. Ниота фыркает. – Очень. Джим тяжело вздыхает, проводя рукой по лицу. – Блядь, как меня это бесит. Я имею в виду неловкость. Она молчит. Ну а правда, что тут скажешь? За неимением слов Ниота отворачивается к своей сумке и продолжает складывать вещи. Она как раз застегивает молнию, когда ей на плечо опускается чужая рука. Ниота напрягается, но не оглядывается. – Прости, мам, – хрипло просит Джим, и, Боже, его голос просто… – В смысле, я прошу прощения не за то, что люблю Спока – за это я не буду извиняться, – но я не хотел сделать больно тебе. Я… я не хочу, чтобы ты уходила. Я буду скучать. Ниота закусывает губу, чувствуя, как увлажняются глаза. Она скучала по нему. Господи, как она будет скучать. – Я тоже, Джим, – отвечает она – из-за комка в горле выходит сдавленно. – Я тоже. Он обнимает ее. Это неловко и неудобно, пока Ниота не разворачивается и не кладет голову ему на плечо. Он намного выше нее. Когда это, черт возьми, успело произойти? – Я люблю тебя, мам, – говорит Джим, зарываясь лицом в ее волосы. Ниота закрывает глаза и вспоминает тот вечер восьмилетней давности, когда приняла решение об усыновлении. Если бы этого не случилось, остальное тоже бы не произошло. Может быть, они со Споком все еще были бы вместе. А может, и нет. Может быть, Спок был бы уже мертв. – Я тоже люблю тебя, малыш, – шепчет она, крепко обнимая Джима в ответ. Ниота жалеет о многом в своей жизни, но не об этом. Об этом никогда.