Моя жизнь была одновременно адом и раем. Я разрывался сладостными пулями и тушил своим телом пожары. Луи был огнестойким. Пуленепробиваемым. Но я знал, что был его единственной слабостью. Он стрелял бархатными розами в мои прокуренные легкие, пока я пытался дышать едким газом. Касания грубой кожи опалялись ледяным дыханием, зализывая раны. Над нами летели снаряды, оглушая до хрипов в голове, а мы все стояли выше всего на свете. Никто свыше не смог разлучить нас, мы сделали это сами по обоюдному согласию. Надеялись на худшее, —не сработало. Мы терялись. Я дошел до станции. Никого нет. Луи нет.
Моя любовь убила меня в морозном декабре.
Broken, got it all broken Hoping, got it all worked out
Ядерная война. Оглянитесь, мы обречены, и конца этой истории нет. Вдыхая пары серебряного дыма из твоих сигарет, я чувствовал, будто нахожусь не здесь, а под небом, на котором рождались созвездия. Я ощущал себя Богом в дурно пахнущем отеле с двуспальной кроватью посреди ночи, но тебя там не было. Иногда я думаю, что тебя никогда не было в моей жизни. Будто ты мелькал мимо меня со скоростью света и даже не остановился сказать «привет», но потом я вспоминаю невесомость твоих губ, порхающих по моим синим ключицам…и тогда я уверяю себя в обратном, — ты есть, был и будешь во мне всегда. Пару лет назад я понял, что могу слышать цвета. Твой красный проявлялся мало, но бурными порывами в полуночное время, когда нежность и легкость уступают похоти и страсти. В это время заведения вроде Heaven и Fabric* приглашают внутрь развязную «золотую» молодежь Лондона. Вывески горят ярче обычного, а улицы превращаются в огненные тропы танца. Твои губы превращались в краплак**. Они оставляли багряные следы по всему телу, принося желанную боль. Краплак был счастьем. Краплак был цветом твоей тьмы. Оранжевый появлялся, когда ты был немного, — совсем немного, —пьян и сидел на крыше тухлого номера, докуривая седьмую сигарету за последний час. Светало, и английский красный*** заполнял твои легкие вместо сизого дыма. Желтый находил тебя посреди дня в Starbucks**** за самым дальним столиком, спрятанным в тени папоротников за чтением Керуака и Хемингуэйя*****, когда ты захлебывался строками, как горьким капучино, который ты заказываешь вот уже без лишних пять с половиной лет. Белый заставал тебя в ванной с мутной водой. Ты отчаянно пытался расслабиться, но напряжение никак не сходило с твоего хмурого и сосредоточенного лица. В нос ударяли мята и гибискус. Призна̒ю, я ненавидел эти запахи, хотя обычно в тебе они пробуждали спокойствие и уравновешенность. Голубой плескался морем в твоих глазах. Бездонный всепоглощающий океан, захватывающий в плен навечно. Связявая цепями, ты забивал железными гвоздями деревянный гроб, на котором было выцарапано мое имя перочинным ножом. Ты был синим, когда заливал слезами мою рубашку в тот день, когда мы виделись в последний раз. Это число также нацарапано на моем гробу, словно эта дата въелась глубоко под мою кожу. Синий был самым причиняющим боль цветов из всех.Синим ты резал мои запястья. Синим ты раз за разом убивал меня. Синим был тот декабрь.
Фиолетовыми становились синяки на моей шее, когда ты душил меня рано утром в собственной кровати. Тогда с твоего винила доносились рваные ноты Radiohead******, под которые ты яростно прижимал меня к себе и брал прямо там, у стены. Фиолетовый был цветом моих криков. Изумрудами плавились мои глаза. Ты заглядывал в них каждую секунду, но не находил там того, что тебе было нужно… Я думаю, ты искал там любовь. Сепия выявлялась на наших фотографиях в ванной комнате. Тени ложились на твое лицо и поглощали твой свет. Сепия забирала Луи. А я никак не мог собрать его воедино, ведь его темная сторона поглощала остатки той, ради которой я держался на этой безнадежной земле. Чернильным висело небо над нами, и это был единственный цвет, которого я боялся, — он разлучил нас.So, weʼre in this together And I hope Weʼll come out soon