Лаванда, терпкость меда и брызги солнца в ее волосах

Она любила странные картины, метафорические сравнения, и банановые тосты на завтрак. Шелест моря в наушниках, и порой он действительно думал, что она пришла в этот мир откуда-то из его глубин — грациозная, прекрасная, с волной в каждой своей безупречной пряди. Она развешивала засушенные цветы по стенам квартиры, пьянела от капель дождя и лунного света, и порой забывала ключи в замочной скважине входной двери. Уходила всегда неожиданно и надолго, но неизменно возвращалась, цокая шпильками по деревянному полу прихожей; приносила с собой тяжесть новеньких учебников и исписанных конспектов, плавность линий своего строгого костюма и новую пачку чая. Демонстративно воротила нос от запаха кофе и его фланелевых рубашек, но украдкой вдыхала эти ароматы с его торчащих ключиц, когда думала что он не видит. Пахла медом, книгами и зеленым чаем. Он был проще. Много шутил и смеялся, изучал латынь; любил оперировать непонятными словечками перед преподавателями и засыпать на задних партах аудиторий во времена скучных лекций. Собирал и разбирал домашнюю технику, ненадолго застывал посреди квартиры, вдруг осененный очередной безумной идеей, и бредил изучением морских глубин. Коллекционировал кофейные кружки с идейными надписями, яркие футболки и хранил пачку старых комиксов в багажнике своего джипа. Он любил сонные автомобильные поездки под тихий шум радио, и то с какой непосредственностью она закидывала ноги на бардачок, избавившись от тяжести привычных туфель. Любил запах лаванды, пропитавший каждый сантиметр их спальни, шаткую мебель и поскрипывающие ступени в подъездной парадной. Мягкий свет фонаря в окнах и пыльные страницы книг в местной библиотеке. Засыпал всегда позже нее, укутав в свои объятия ее плечи, и просыпался раньше — был немного помешан на созерцании ее подрагивающих ресниц и того, каким трогательным было выражение ее лица во время сна. Ему нравилось быть рядом с ней в моменты редкой меланхолии и подтрунивать над ее задумчивостью, получая в ответ капризно надутые губы, толчок в плечо и наигранную «нахохленность». Ему нравилось целовать ее — сонную, смеющуюся, разъяренную и нахмурившуюся. Гладить ее пальцы, и ее волосы — рыжие шелковые волосы, с затерявшимся среди них солнцем. Он любил ее, и иногда, в моменты духовного единения — от этого замирало сердце, — ему казалось, что она любила его в ответ.