Руки

      Первый раз это происходит, когда они втроем собираются в одном номере, чтобы отметить удачное завершение очередного дела. Документы добыты и хранятся в тайном отделении Габиного чемоданчика, а агенты могут позволить себе небольшой отдых: всего лишь пару часов до ночи. С утра им придется покинуть крикливый и жаркий Стамбул.       Соло чувствует, что уже немного захмелел: немудрено, днем ему пришлось долго отвлекать владельца документов разговорами и застольной беседой, которую тот отказывался вести без топлива в виде алкоголя. Потому Соло сейчас чувствовал себя несколько более пьяным, чем должен был. Он отставил бокал и откинулся на спинку кресла. Габи что-то рассказывала Большевику, тот кивал и выглядел совсем трезвым, в отличие от нее. Видимо, издержки профессии. Даже расслабиться в компании коллег ему не дает это вечное стремление к контролю. Может, - расслабленно размышляет Соло, сложив руки на животе и краем уха слушая трескотню Габи, - это такая компенсация за неконтролируемые вспышки гнева.       И вот тут-то это и происходит. Мысли Соло скользят по поверхности расслабленного, вялого разума, а взгляд упирается в бокал Габи. Её тонкие пальчики держат его крепко - руки настоящего механика. Сила и мастерство скрываются под видимой хрупкостью этих рук, Наполеона завораживают плавные, исключительно женственные их линии: тонкие пальцы, тонкие запястья с выступающей косточкой, мягкие овалы коротко подстриженных ногтей, смуглая кожа, острия костяшек. Наполеон заворожен, почти очарован, их внезапная эстетика приковала его сонный взгляд. Он смотрит на руки Габи, пока не засыпает, но это еще не конец.       С того момента все и начинается. Он никогда не думал, что руки настолько сексуальная часть тела. Наверное, он всегда находил что-то более интересное, на что можно посмотреть у девушки. Ноги, грудь, лицо, в конце концов. Но теперь всё, кажется, по-другому.       Руки у стюардессы, которая принимает их багаж, слишком вытянутые, как будто непропорциональные, но все равно по-своему красивые (Соло начинает думать, что некрасивых рук не существует). Кажется, если она сложит ладонь, кончики пальцев зайдут далеко за запястье. Он переводит взгляд на её лицо и привычно флиртующе улыбается. Её руки... нет. У той же Габи куда красивей и гармоничнее. Где-то полчаса полёта Соло мается бессмысленными размышлениями об ожидающем задании и попытками вспомнить все, что знает об Австрии. Когда-то он бывал там, потому помнит немало. Большевик сидит рядом и привычно молчит, рассматривая виды из иллюминатора. Соло скользит по нему скучающим взглядом и натыкается на спокойно лежащую на коленях руку. Это уже рефлекс, привычка — смотреть на чужие руки, изучать, просчитывать взглядом, как астроном карту ночного неба. Соло делает так и сейчас, смотрит, смотрит, и не может насмотреться. Ладони в высшей степени пропорциональные, с чуть вытянутыми фалангами, четко выделенными суставами и плотными линиями вен. Казалось бы, самые обычные мужские ладони, но Соло не может оторвать взгляда. Кажется, у Ильи, как у всякого человека худощавого типа, жилистые руки. Соло хочет рассмотреть их получше, увидеть самую беззащитную и нежную часть — запястья, провести кончиками пальцев вдоль протекающих под кожей венозных рек.       Илья поворачивается, недоуменно смотрит на Наполеона, мол, что хотел, Ковбой? Соло растягивает губы в улыбке, коротко машет головой и переводит взгляд на сидение впереди. Невинное увлечение переросло во что-то совсем иное. Пора остановиться.       Соло сразу выкидывает эти разумные мысли из головы — это интересно, увлекательно и пока ни к чему плохому не привело.       Только вот руки Большевика начинают привлекать его все больше. Изящные ладони Габи кажутся теперь слишком тонкими, слишком хрупкими, слишком слишком. А вот у Ильи всё в самый раз. Когда Большевик держит пистолет, Соло, стараясь не привлекать особого внимания, впивается взглядом и смотрит, смотрит, чтобы запомнить. Это эстетично, это красиво: суставы, сухожилия, линии вен. Вены, сухожилия, суставы. Он помешался.       В тот день, когда ему захочется коснуться выемки у большого пальца языком — просто чтобы почувствовать более полно, больше, чем глазами, Наполеон понимает, что все очень плохо. Это ведь на самом деле очень оскорбительно по отношению к Курякину - напарнику, другу, человеку, который вытаскивал его из различных передряг и выносил с поля боя. Сумей Наполеон вовремя себя остановить, одернуть, сказать себе: «хватит, Соло, ну это уже ни в какие рамки», то все было бы хорошо, все было бы нормально. Но сейчас уже поздно. Ему хочется вдохнуть запах теплой кожи, провести пальцами вдоль вен и сухожилий. Вместо этого он выбирает из персонала отеля, в котором они сейчас проживают, девушку с самыми красивыми руками и флиртует с ней, используя все своё обаяние. Девушка приходит к нему вечером, синеглазая и светловолосая, с длинными ногами и шлейфом цветочных духов. Руки у нее аккуратные, красивые, почти как у Габи. С утра Наполеон будет смотреть на тонкую женскую ручку, слишком, черт побери, тонкую, лежащую поверх одеяла, на разметавшиеся по подушке льняные волосы и будет старательно давить в себе ощущение неправильности. И дело тут, кажется, совсем не в руках.