into smithereens

                     С каждый днем становится все сложнее. Сложнее держаться, не устраивать истерики, совершая безумные поступки и действия. Сложнее осознавать, кто ты есть на самом деле и не потерять себя. Хансоль уже не надеется ни на что. Внутри, черт возьми, лишь огромная черная дыра и голос, повторяющий, что ему не спастись от всего этого. Ему больно, ему чертовски больно и страшно от происходящего, он чувствует себя пустой ненужной куклой, именно той, которую выбрасывали, когда наигрались вдоволь. За которой сначала хорошо ухаживали, причесывали, аккуратно одевали, а через некоторое время разрисовывали, ломали руки, ноги, отрывали голову и оставляли валяться где-то в ненужной коробке с таким же прочим барахлом. Надежда оставила его гнить уже давно, поэтому он лишь продолжает в непонятной ненависти бить посуду и, разбрасывая ее по всей кухне, довольно наблюдать как она трескается о стену, как кусочки фарфора разлетаются в разные стороны и остаются лежать на полу; ломать и раскидывать вещи по всему дому, без разницы что это: одежда, какие-то статуэтки или вазы; истерить, царапая свои н­оги в кровь, резать свое тело остатками от какого-нибудь разбившегося стекла, успокаиваться, наблюдая как алая струйка стекает вниз по животу, и стараться не утонуть во всем этом. Истерики становятся все чаще и длятся дольше, а Хесан наоборот, иссякает по маленьким кусочкам с каждой новой волной Кима и сам уже держится из последний сил, чтобы не запихнуть Хансоля в психбольницу и прекратить все это. Джин хочет, чтобы Ким кричал не «Я ненавижу вас всех!», срывая голос, чтобы не мечтал набраться смелости и совершить самоубийство, хочет, чтобы тот обнимал его, целовал, приподнимаясь на носочки, хочет ощущать его тепло своим телом и просыпаться не из-за очередного приступа, а легкого поцелуя, «Доброе утро, Хесан!» и счастливой улыбки Хансоля, который тот уже не видел почти год. Хансолю все еще нужна помощь, а Хесан уже устал.                                    Хорошо заточенный канцелярский нож скользит по мягкой коже на запястье, Ким шипит от боли, жмурится, но продолжает медленно вести им вдоль и делать уже какой по счету надрез, только намного глубже. Он наблюдает, как выступают первые капли крови и текут вниз, пачкая ноги. Хансолю приносит это то ли спокойствие, то ли наслаждение и Хесан, если честно, до сих пор не понял. Он почти не видел, как Ким это делает, с каким выражением лица и о чем тот думает в такие моменты, но когда возвращается с работы на теле обязательно будут порезы: маленькие или большие, неважно. Поэтому Хесану чертовски хочется привязать Хансоля или запереть где-нибудь, чтобы тот уже наконец-то прекратил творить всякую хуйню. Ким сидит на полу, облокотившись о кресло и улыбается безумно, начиная замечать, что крови так много, а у него начинает кружиться голова и тогда он окончательно думает, что это конец, а после улыбается еще шире. Хесан возвращается раньше на полтора часа, замечает, что дома пугающе тихо и, быстро сбрасывая с себя верхнюю одежду, торопится пройти в квартиру. Хансоль спокойно моргает, смотря на капающую кровь с руки и лишь говорит «Ты сегодня рано.». Хансоль? — Хесан подбегает к Киму, который поднимает на него глаза и, когда Джин обнимает его, придерживая голову и зажимая запястье под раной, хочет оттолкнуть и сказать, чтобы тот оставил его в покое, но сил не хватает совсем, поэтому лишь откидывает голову на плечо парня и шепчет, чтобы тот ушел, пока Хесан уже звонит в скорую и диктует адрес. — Какого черта, Хансоль? — Хесан говорит тихо, настолько тихо, что Ким в перерыве слышит его шумное дыхание; он ощущает, что Джин дрожит, а потом что-то капает на его щеку и приоткрывая глаза, видит как парень пытается сдержать слезы, но они совсем не слушаются его. Соленые капли вновь разбиваются о щеку Хансоля, который видит плачущего Хесана впервые с их встречи и внутри что-то так больно ёкает, заставляя Хансоля сжаться и пугающим взглядом смотреть в красные глаза парня. — Прекрати думать только о себе, Ким Хансоль, прекрати делать мне больно, я прошу тебя. Хватит зацикливаться на прошлом, понимаешь? Время жить настоящим, но в этом настоящем ты лишь убиваешь меня. Медленно и мучительно, Ким Хансоль, я каждый чертов день боюсь, что без меня с тобой может что-то случится. Но тебе плевать, Хансоль, тебе плевать на меня, на мои чувства и что еще немного и я больше не выдержу. — Ким чувствует еще большую пустоту, большую безвыходность и вину, он смотрит будто прямо внутрь Джина и ощущает все то, что он чувствовал когда-то из-за него, а после лишь прикусывает нижнюю губу и тянется ладошкой до щеки Хесана, стирая пальцами с щеки слезы и пытается не заплакать. — Ты ломаешь меня, Хансоль. С каждый днем все больше и сильнее, не оставляя ни одного живого места. Я люблю тебя, но ты совсем не видишь этого, дурак, какой же ты дурак, — перед глазами Хансоля с каждой минутой становится все темнее, он видит как Хесан наклоняется и касается губами его мокрой от слез щеки. Хансоль тихо шепчет «Прости меня.» и последнее, что слышит сам, это как Джин сквозь слезы говорит «Пожалуйста, главное будь живым», как входная дверь хлопает, слышит шаги врачей, их приглушенные голоса. Он на секунду цепляется пальцами за футболку Хесана, легонько сжимает ее и впервые надеется, что это не конец.