Writers

Глен любит читать и тишину. Почитать в тишине — ещё больше. Но сейчас не об этом. Вокруг него толпа людей, вызывающих кучу различных эмоций. Жалость, отвращение, ужас, интерес и нейтральность. Каждый из них никчёмен по отдельности, но вместе они могут составить единый организм неведомой херни. Глен передёргивает плечами и вжимает голову в них, пряча покрасневший от простуды нос в колючий шарф. Заболеть в канун Рождества — это совсем не круто. Заболеть и стоять здесь, кстати, тоже. Жить как Ичиносе Глен — это будто болеть триста шестьдесят пять дней в году и ещё плюс один в четыре. Глен думает, что это опять-таки не круто. У него дома куча непрочитанных книг, не сделанный реферат по психологии и пустота в холодильнике. И надо бы, вообще-то, со всем этим разобраться, но он лишь закрывает глаза и ждёт, когда увидит немного больше, чем белую макушку далеко впереди. Ему говорили: — Не будь таким высокомерным. Он отвечал: — Не будьте ниже меня. Ему говорили: — С вас три тысячи йен. Пакетик нужен? Он отвечал: — Да, давайте. Ему желали: — Сдохни уже, раз ты такой пессимистичный упырь. Он отвечал: — Только после вас. Глену легче быть всего лишь персонажем какого-то писателя, безвольной тряпичной куколкой, с которой можно делать всё, что угодно. Придумывать сюжет, развивать его, давать своим куклам эмоции — всё это слишком сложно. Он отдал свою жизнь в руки неизвестного, кинувшего его тушу в до безумия скучную книгу. (иногда он думает, что этот мудак совсем забыл про него) Глен проводит ладонями по карманам пальто и достаёт пачку дешёвых сигарет. Взгляд невольно цепляется за надпись на тыльной стороне ладони. Глен молчит. Снова. Глен считает, что все писатели те ещё мудаки. Они не часто задумываются о чувствах героев, просто берут и убивают, берут и даруют счастье. Глена всё это обошло стороной, и он искренне не понимает: хорошо это или пойти убиться назло этому писаке. Гоши ободряюще хлопает по спине и говорит, что его соулмейт обязательно появится, нужно лишь немного подождать. Немного — это как чёртово никогда в этой скучной книге. Кажется, даже читателю надоела эта история, и он больше не хочет перелистывать страницы. Глен его понимает, но желание плюнуть ему в лицо от этого не уменьшается, потому что ему как бы здесь тоже не нравится. Его соулмейт явно стихоплёт, думает Глен, вновь смотря на слова на ладошке. Ну или писака какой, он точно не знает. Он же его до сих пор не встретил. На самом деле, не все писатели мудаки. Хотя бы тот, к которому он сейчас стоит с температурой за автографом. Этот пишет интересно и до толчков чего-то странного под рёбрами захватывающе. Героем его истории он с удовольствием стал бы. В его руки он отдался бы. И когда последний человек перед ним уходит, Глен чувствует, что потребность перепрыгнуть со страниц собственной книги выросла до вселенских размеров. Утонуть в этих аквамариновых глазах, изодрать поцелуями пухлые губы и смотреть на слова на этой бледной коже. — Глену Ичиносе, — с трудом выговаривает он, потому что горло дерёт от болезни. — Красивое имя, — улыбается Шинья и размашисто пишет его имя на обложке книги. — И слова красивые Вы на мне написали. — Твои мне тоже нравятся, — усмехается Глен, сжимая в одной руке тёплую ладонь смущённого Шиньи, а в другой — книгу. «Самому писать истории скучно» — красивым почерком на ладони Глена. «Давай писать истории вместе» — немного криво под ребром у Шиньи. Писателем быть трудно для Глена. Но быть соавтором для своего соулмейта — это уже другое дело. Возможно, со временем он станет самостоятельным писателем, который будет писать с Шиньей историю на ровне. А пока в их чистой книге есть всего два предложения и полно чернил для новых слов. и эта книга будет исписана