Я ублюдок, который не навещает своего болеющего простудой соулмейта

      Как смириться с тем, что твой соулмейт — парень, когда ты сам того же пола?       Этот вопрос вставал перед Тсукишимой как-то в детстве, без проблем проскользил сквозь Асахи и лишь ненадолго застрял в голове у Дайчи, потому что, ну, неправильно это немного. Перед Хинатой он даже не появлялся. Кагеяма тоже, впрочем, не парился.       У них обоих не было привычки марать своё тело чернилами и разными записями, когда под рукой не оказывалось банального листа бумаги. Поэтому и признали друг в друге родственных душ, на посторонний взгляд, довольно поздно. Кагеяма просто пытался вырвать из рук Хинаты ручку, но партнёр не поддавался, зато стержень удалось поднести к лицу. Каракуля на щеке — это должен был быть цветочек и нечто, похожее на сердечки, но увы, борьба не прекращалась ни на секунду, — тут же появилась на самом художнике. Парни пусть и были далеки от всей этой чепухи про соулмейты и единственного предназначенного, однако основы знали — напишешь что-то на себе после шестнадцати, это что-то появится на коже твоей родственной души.       Во время финальной проверки Тобио написал у себя на руке "Придурок Хината", надпись появилась чёрными чернилами под кожей у Шоё тут же. Надпись, несмотря на содержание, на пару секунд показалась красивой. Потому что в свете закатного солнца? Потому что вокруг они одни? Потому что под кожей? Потому что такая знакомая?       Было неважно.       — Что-то такое, наверно, стоило ожидать, — Шоё засмеялся со странным облегчением в голосе, зарываясь пятернёй в свои рыжие волосы и немного оттягивая, чтобы прийти в себя.       Он, на секунду, был безумно счастлив на тот момент.       Он, на секунду, тогда окончательно полюбил в те мгновения.       А просто болтать ногами, сидя на парте и опираясь на руки, смотреть за окно и не видеть там ничего, ощущая теперь родное присутствие рядом, было лучшим в его жизни. Лучшим.       — Действительно, сомневаюсь, что кто-нибудь другой смог бы вытерпеть твою глупость, — Тобио не улыбался. Не показывал каких-то особых эмоций. Но его ажиотаж, радость просачивались наружу волнами, которые захлёстывали Шоё в итоге, и отражались дрожащими бликами в глазах.       Вскоре Хината понял, что его родственная душа — хреновый лжец.       Что он не любил притворяться.       Что мог переступить через себя (свою гордость), если это ему поможет совершенствоваться.       Что он вежливый.       Что его глаза выражают гораздо больше эмоций в принципе, чем Тобио старался показать на своём лице.       Что он — на самом деле не замечая, это было так привычно и странно, но — живой.       Тёплый.       Кагеяма о своём соулмейте сильно мнения не поменял — Аромантичный идиот! — зато тогда расслабился окончательно и успокоился. Если даже для этого придурка было что-то такое нормальным, тогда это правда хорошо.       — Сомневаюсь, что кто-то другой выдержал бы твой характер, Кагеяма-кун, — Хината слез с парты с обессиленным вздохом, прикрыв один глаз. Он буквально прочувствовал, насколько им будет сложно. — Пошли домой уже.       К огромному сожалению обоих, это был один из самых редких счастливых моментов их жизни. Самых-самых редких. Настолько, что можно было посчитать на пальцах одной руки набранные за год общие воспоминания.       Даже к этим воспоминаниям нельзя было отнести сообщение "Я думал, дураки не болеют", в то время, пока Шоё мучился с простудой третий день, справедливо полагая, что оная перешла во что-то похлеще. Во что именно, он, конечно, не догадывался, но при обычной простуде настолько хреново себя чувствовать невозможно — горло болело и саднило, глотать было до невозможности больно, дышать нормально невозможно, а давление в носу словно всё усиливалось, вокруг было то ли жарко, то ли холодно, его кидало из крайности в другую крайность другой палки, голова кружилась, слабость во всём теле превращалась постепенно в ломку.       Кагеяма его ни разу не навестил.       Ни разу. Ни одного.       Это был предел Шоё в эмоциональном и душевном плане.       Потому что они должны поддерживать друг друга, понимать, быть на одной волне и отчётливо чувствовать, когда кому-то из них действительно плохо. Больно. Когда нельзя давить. Когда надо сжать плечо, ничего не говоря.       При сильной температуре приходят странные идеи в голову.       Натцу уже была дома, но вот к брату не заходила, боясь заразиться. Старший брат надел маску, проветрил комнату и пропустил воздух через очиститель, прежде, чем сестра вошла в комнату тоже в маске, выпившая витаминов для укрепления иммунитета. С маркером в руке.       — Запомнила, что надо писать? — парень ощутил, что на корточках сидеть правда неудобно, ноги не держали, поэтому опустился прямо задницей на пол.       — Положись на меня, братик! У меня даже бумажка есть, всё будет в лучшем виде, — даже сквозь маску ощущалась широкая улыбка. — Тебе каким шрифтом? Может, как в граффити? Крутым, с закорючками, просто печатным?       — Сомневаюсь, что на граффити хватит места... Чё-ё-ёрт, хочу крутым, но это же тогда смысл потеряет, — Шоё на пару секунд ощутил нехватку воздуха, потому что не мог вздохнуть носом, и как кровь приливала к голове. Стараясь лишний раз не дышать в сторону сестры, он убито пробормотал: — Давай обычным.       — Будет сделано!

***

       Кагеяма просто шёл по коридору. Просто, чёрт возьми, шёл в свой класс. Он точно ни во что не вляпывался одеждой или лицом, ему никто ничего не вешал на спину, и уж тем более он не надевал одежду задом наперёд или трусы на штаны. Все смеялись, тыкая в него пальцем. Незнакомые девушки сочувственно улыбались. А некоторые парни понимающе кивали.       В класс он побоялся зайти, потому что быстро представил общий взгляд непонимающей толпы из тридцати человек, который пронизал бы насквозь. От раздражения молоко в пакетике чуть не лишилось упаковки и не оказалось на полу и одежде самого парня. Хорошо, что сам себя сумел вовремя остановить.       Внезапно врезавшись в Танаку-сана, он почувствовал иррациональное ощущение жажды убийства со стороны семпая. Тсукишима отпустил очередной стёб на тему правящей династии, но лицо Ямагучи выражало гораздо больше сарказма и яда, чем все слова эгоцентричного центрального блокирующего. И все продолжали хихикать за спинами, шептаться.       Пока Сугавара-сан не пихнул ему в руки зеркало, прекратив этот цирк для кохая — карманное зеркальце пришлось одалживать у одной из одноклассниц на время, но в итоге это оказалось плохим поступком, потому что отражающий предмет практически вылетел в окно. Дайчи успел сдержать младшего сокомандника.       "Я ублюдок, который не навещает своего болеющего соулмейта" — на всё лицо, с левого края лба до правой скулы, размашистыми буквами, даже глаза пересекала.       — Вот же ведь придурок! — Кагеяма отчаянно прорычал, ударяясь лицом об ладонь. Теперь на следующий урок не пойти. Теперь вообще никуда не пойти. Такое не скроет даже медицинская маска, кепка и очки одновременно. А если он напялит ещё капюшон, то будет похож на маньяка-насильника, как однажды выразилась Ячи. — И что мне теперь делать?..       Дайчи неловко улыбался, оглядываясь на Сугавару, который тоже улыбался. С пониманием. Поэтому тихонько похлопал по пояснице свою родственную душу, чтобы тот не сильно волновался.       На самом деле ни Кагеяма, ни Хината не были похожи на тех, кто, обезумевши, ищут своего предназначенного человека, чиркая на своих руках и предплечьях любую закорючку или фразу под конец учебного года, в то время, когда на всех нападала мания под очень длинным названием "А если моя родственная душа в этом году выпускается, то как же я её смогу найти, нет, надо приступить к глупым действиям прямо сейчас". Он даже не замечал за ними такой вредной привычки. Как и особого поведения, свойственного родственным душам, тоже. Они не переписывались на коже, не делали чего-то романтичного или не в рамках волейбола и соревнований, даже, скорее всего, не гуляли просто так вместе...       Коуши с неловкостью за других отвёл взгляд, попытавшись сделать лицо беспристрастным.       Неудивительно, что Шоё так быстро вышел из себя.       Хотя, быстро ли? Они вполне могли признать друг в друге избранных ещё месяц, полгода назад, весной, в самом начале обучения в старшей школе.       Внезапно Суга ощутил сочувствие по отношению к Хинате.       Кагеяма быстро что-то набирал на телефоне. Отправил. Ещё раз набрал и отправил. Ещё раз. И даже позвонил. Ему никто не отвечал.       — Простите, пожалуйста, за беспокойство! — провинившийся низко поклонился, зажмурив глаза. Ведь его наглость не знала предела: — А у вас не найдётся повязки и кепки, может быть?..       — Маску можно взять в медкабинете, но вот кепка... У нас нет, однако, возможно, у одноклассников найдётся? — Дайчи почесал затылок, смотря куда-то в сторону и размышляя над словами.       — Спасибо большое!       — Знаешь, я удивлён, — Савамура заговорил сразу же, как послышался звук закрываемой двери. — Кагеяма не похож на тех, кто интересуется всеми этими романтичными слухами про родственные души и пишет фразы на руках вроде "Если ты есть, откликнись", — Дайчи мягко посмотрел на свою родственную душу.       — Сколько ты это ещё будешь вспоминать мне, а? Боже, — бывший связующий закатил глаза точно так же, как делал это во время постыдных историй из детства, которые так любили рассказывать родители специально для Савамуры. — Я бы сказал, что до Кагеямы просто сложно пробиться.       — Очень сложно.       — Да, очень сложно.

***

      "Что ты творишь?"       "Что-то случилось?"       "Почему ты не отвечаешь на звонки?"       Кагеяма никогда не писал ничего специально для Хинаты на своей коже, чтобы передать нечто вроде записки. Незачем, они же в одной школе, в одном клубе, постоянно вместе. А теперь написал чёрной капиллярной ручкой у себя на внешней стороне кисти. Что этому придурку ещё надо? Чего не хватает?       Хотел пристыдить? Пристыдил. Отлично, добился своего. Так хоть на звонки бы ответил — если подумать, он звонил-то ему только раз пятый за всё время общения, а их историю переписок можно пролистать за секунд тридцать, — но нет, не отвечал. Беспокойство охватывало медленно, мелкой дрожью, прокрадываясь дальше сознания.       "У братика лихорадка, он свалился"       "Я не знаю как делать нужно"       "Помоги"       "Родителей нет дома"       "В командиравке"       "Братик маленький, у него места на руках закончались"       "Приходи, кто бы ты не был"       Отлично. Что может быть лучше, чем безграмотно переписываться с младшей сестрой своего парня через тело последнего? Вопрос риторический.       Денег с собой не хватило на многое, к тому же без рецепта что-то толковое купить было нереально, но жаропонижающее и охлаждающий компресс добыть удалось (Тобио вообще не любил лекарства, предпочитая капельницы порче своего желудка, но для этого надо было везти Хинату в больницу, поэтому не вариант).       Благо, когда-то давно он спрашивал адрес Шоё.       Сейчас, снимая маску и кепку перед маленькой рыжей девочкой, что с удивлением спрашивала "Так это ты? Ха-ха, это ты", стало неимоверно стыдно.       — Простите за вторжение, — шепотом и скороговоркой. — Где этот придурок?       — В комнате, заснул. Но... Но я не уверена.       Натцу была ещё меньше Шоё, напоминая рыжего кролика. А с животными у Кагеямы плохо. Очень плохо (Ах, с Хинатой, похоже, у них тоже было всё плохо). Но ему хватило сил сказать "Не волнуйся" и потрепать девочку по голове. Достижение.       Спящий Хината был тихим, мирным, таким беззащитным и показывающим своих внутренних демонов всем вокруг, в которых виноват сам Тобио, что становилось ещё и страшно.       Компресс быстро нагрелся. Но жаропонижающее в микстуре, кажется, работало.       — Э-э-эй, прости меня, ладно? Я правда виноват. Просто я очень быстро подхватываю вирусные, а заболеть, как только ты выйдешь, не хотелось. Плюс вчера был серьёзный тест, который я не хотел завалить. 62 балла, между прочим.       Кагеяма положил подбородок на кровать рядом с плечом родственной души. Надписи слегка светились изнутри, из-под кожи. Прикоснуться парень не решился. Обжигаться кислотой — больно.       Они не должны были распространяться о себе в школе, в семье, рассказывать друзьям. Потому что такое не заканчивается ничем хорошим. Потому что иметь соулмейта того же пола — неправильно, осуждаемо. Потому что над Ямагучи и Тсукишимой издевались в начале года, а над Ямагучи продолжали даже сейчас, пусть и не так заметно. Потому что Дайчи-семпай однажды попал в больницу, когда с "шуткой" переборщили, а все те милые записки начали кровоточить и взрываться лиловыми цветами под кожей Суги-сана.       Это было действительно опасно, в какой-то степени.       Возможно, закрываться в себе не должен был Кагеяма, и только он. Не должен был ограничивать общение. Не должен был сдерживать в себе каждый радостный вдох при прикосновении родных пальцев к его телу. Возможно, надо было хоть раз спереть ключи от раздевалки и закрыться там вместе на часок-другой. Возможно, надо было переписываться на руках, потому что, чёрт, они даже не в одном классе, а когда скучно, такое времяпрепровождение — действительно круто. Они могли бы просто больше общаться. Возможно, молчать рядом друг с другом.       — Прости меня, ладно?       Без "возможно".       У них ещё два года впереди.       Хината приоткрыл один глаз и мягко улыбнулся, протянув руку к волосам спящего Тобио и подёргав за одну прядку. Жёсткие. Оттягивать приятнее, чем гладить. Он выпил стакан воды, просмотрев рядом таблетку и записку, а потом несильно нахмурился. Выпить можно и попозже.       Мысленно он дал сестрёнке пять.       Кагеяму всегда выдавали глаза во время сильных эмоций, размышлений и просто бури. У него глаза, как небо. То с облаками, то со звёздами, то можно было видеть северное сияние, которое никто больше вокруг увидеть не мог. Тобио — эмоциональный, простой человек. Хината правда любил светящиеся звёздочки и горящие айсберги в его глазах.       Возможно, Шоё потом как-нибудь скажет, что Нацу перепутала маркеры и написала надпись, использовав со спиртовой основой.