Последнее утро Мейпл Крик

Колокол звонил не переставая. Я пряталась в подвале хижины, в которой жил Ричард Гамильтон, и лихорадочно пыталась сообразить, что же теперь делать. Ведь Пастор вернулся в город, а я поклялась его остановить, кем бы он ни был. Правда, года два назад, я думала, что Пастор — это просто член какой-то секты. Как выяснилось позже, я глубоко заблуждалась. Иногда казалось, что всё было бы проще, если бы я позволила Гамильтону убить священника ещё в Мейпл Крик. Хотя, тогда бы Асмодей возродился в Вороне, который бы не пощадил ни меня, ни Гамильтона, ни любого другого человека, вставшего на его пути к мировому господству. А Пастор меня пощадил. Как он сказал, это случилось потому, что я дважды спасла ему жизнь. Видимо, даже Жрецам архидемона присуща капелька благодарности. Впрочем, это не мешает ему убивать невинных и даже посвящать в жрецов семилетних девочек. Если Пастор-Асмодей наберёт ещё одиннадцать, то станет бессмертным. Опять. Нельзя было этого допустить. Он, кстати, и мертвых мог обращать в Жрецов. Только почему-то не хотел. Может, искал смертных с «подходящей силой», как он сказал мне и Гамильтону в доме Симсонов перед тем, как пригвоздить к стене? Запястья до сих пор болят, а кисти рук иногда не слушаются. Однако раны затянулись за несколько часов. Странно. Но в моей жизни всегда присутствовала толика мистики. Забегая в эту хижину, я видела, как зомбированные жители шли прямиком к церкви. И почему ни на меня, ни на Гамильтона эти штучки не действовали? Мы особенные? Мне не хотелось быть особенной. Я боялась. — Раз-два-три-четыре-пять! Я задержала дыхания. Кто-то бегал прямо надо мной. Кажется, пора выбираться отсюда. — Детектив, я иду искать! — детский голос звучал весело, но мне всё это ничуть не нравилось. Пастор знает. Пастор послал Бекки. — Если ты не спряталась, я не виновата! Люк подвала распахнулся, и в блеклом свете лампы я увидела детский силуэт, вокруг которого метались… бабочки. Такие бабочки, с узором-черепом на туловище… Бекки любила бабочек. Обычных. Без черепов. Я сглатываю вязкую слюну и еле-еле шевелю губами. — Бражник… — Атропа, — Бекки склоняет голову. — Но не суть. Невыносимый страх. Никогда я ещё не чувствовала такого. Даже Пастора и Ворона я боялась меньше, чем эту маленькую девочку. Потому что я искренне их ненавидела. А Бекки… а Бекки не могла. Я не могла забыть, как спасала её, вырывала из когтей злобного Ворона. И теперь… это всё напрасно. Меня убьёт та, кому я спасла жизнь. Маленькая девочка, которой едва стукнуло семь. Земля задрожала. Она будто бы пыталась сбросить с себя всё то зло, что было на ней. Но зло полностью не будет уничтожено никогда. Даже если запереть его в бетонных стенах, оно всё равно найдёт маленькую щелочку и просочится в неё. Завладеет разумами людей. Повергнет мир в хаос. Я не могла убить Бекки, но и не могла допустить победы Пастора. Бекки — нет, не она, Бекки нет, её теперь зовут Атропа! — смотрит на меня, не мигая. Она будто бы примеряется, ищет, куда бы ударить побольнее. Неужели она не догадывается, что мне уже больно? Что я выдерживаю всё это безумие с трудом?.. Стоя спиной к сейфу, я трясущимися пальцами набираю код. Если город нельзя спасти, то есть только один выход. Уничтожить его раньше, чем Пастор. Все жители умрут, но ведь лучше умереть, чем быть слугами архидемона, верно? Я бы выбрала первое, по крайней мере. Впрочем, почему «бы»? Я выбираю первое. Город взлетит на воздух, а вместе с ним — и я. Ладони вспотели от волнения, но ручку сейфа я нащупываю — и с силой дёргаю. День первого поцелуя Ричарда и Эмили открывал секреты, день же смерти Эмили — уничтожал. Вместе с городом. Я часто спрашивала у Гамильтона, почему он не сделал это раньше. И он отвечал, что всё же хотел спасти жителей Мейпл Крик. Но, при необходимости, он был готов уничтожить весь этот город за считанные секунды. Бомбы были заложены по всему городу, и даже странно, что Пастор их не замечал. Сегодня я погибну и разрушу оплот Пастора. Место, где он черпает жизненную силу. Вряд ли погибнет он сам или же Бекки, но я верю в Гамильтона. Он справится с ними и в одиночку. — Что ты… — Бекки не успевает договорить. Гул заглушает все звуки. Он нарастает. Вдыхая пыльный воздух, я закрываю глаза. Кто бы что ни думал — смерти я боюсь. Очень сильно. Когда я открываю глаза, то вижу лишь только белое. Рай? Я-то думала, что будет Чистилище, ведь я не была праведницей. Да и самоубийца я, в какой-то мере. На моем лице расцветает нелепая ухмылка. Вероятно, милые ангелочки решили меня пожалеть. Как же, смертная, что вышла против архидемона! Белизна исчезла, и я увидела языки пламени. Так что же, это ад? Пылала церковь. Церковь… та, из Мейпл Крика. Все звуки стали едва различимыми, будто в уши набили ваты. Язык отказывался подчиняться. Чей-то яростный вой раздавался над пепелищем. С трудом повернув голову в сторону, я с трудом разглядела, как Бекки приказывает своим сгусткам-бабочкам атаковать худощавого мальчишку. Он не испугался, не убежал. Он сделал выпад, и перед ним вырос ослепительно белый щит. Сгусток будто бы растворился в нём. Я устало прикрыла глаза. Определенно происходило что-то непонятное.