В топе

Тсукишима обожал списки. Списки входили в его список фетишей. Список покупок. Список дел на день, на неделю, на месяц, на год, он расписывал все в мельчайших подробностях только для того, чтобы расписать, а не для того, чтобы пользоваться. У него был список мест, которые он хотел посетить когда-нибудь, был список любимых исполнителей. У него всегда был запасной план. А еще у него где-то там в одном из блокнотов были списки того, что он любил и что просто терпеть не мог. Жирно, толсто и слишком заметно был прописан Куроо Тетсуро. Тсукишима старательно обводил чужую фамилию и имя в несколько слоев, незаметно для самого себя высовывая язык. Он приписывал ругательства и тут же их вычеркивал, снова обводил, до самых дыр. «Куроо Тетсуро» отпечатывалось на несколько следующих листов. Да, он был в списке того, что Кей просто терпеть не мог. Ну, перед готовкой, конечно. Но Куроо все подобное можно было простить, потому что он возглавлял список того, что Тсукишима любил больше всего, причем, написано его имя было так же жирно, и так же на несколько страниц вперед, а готовка вот нет. Готовка всегда оставалась где-то там, в топе тех вещей, от которых у Кея тряслись руки и его буквально передергивало. Одна только мысль о готовке, и он уже готов был лезть на стену. А почему так происходило, он не знал. Быть может была причина в том, что он был немного ветреным в плане увлечений. И не в том смысле, что скачет постоянно с одного на другое и не может остановиться, а в том смысле, что его обычно хватало на все. Пробовал одно, и у него это получалось на достаточно приличном уровне, по жизненной необходимости пробовал другое и снова ловил удачу за хвост. И так давалось ему буквально все. Кей преуспевал во всем по чуть-чуть, а то, что было особенно необходимо или то, что очень нравилось, он прокачивал по максимуму, вкладывая в дело все свои силы и свободное время. Но готовка была не такой. Она била все рекорды. А еще Тсукишиме казалось, что она бьет не только все его топы в блокноте, но и его самого. Он словно чувствовал пощечину каждый раз, когда пробовал что-то приготовить. Он дружил со списками. Список покупок. Список дел. Список мест. У него фетиш. Зуб заточен. Кей варится в этом столько, сколько себя помнит. Все, кроме чертового списка ингредиентов. Последовательность действий в приготовлении. Что куда положить, что с чем смешать, что куда пихнуть, что как нарезать. Кей не мог сосредоточиться. Он слетал с катушек реальности прежде, чем пробовал то, что у него получалось. Чаще всего все заканчивалось угольками, дымом на всю комнату и разгромленной кухней. И даже не только тогда, когда он пытался взяться за что-то серьезное, типа пирогов или кексов. Обычная яичница вызывала у него истерику. Ну, такую своеобразную истерику, которая была свойственна только Тсукишиме, когда он окончательно плевал на все с высокой башни, прикрывал глаза, поправлял очки, отбрасывая вилку в сторону и оставляя еду догорать на плите, сползал по стене и плюхался на задницу. Откуда-то появлялись наушники, и парень мог просидеть так достаточно долго, пялясь на часы в ожидании своего спасителя. Ну и волны стыда, куда же без этого. Бесконечно долго. Нос чешется. Глаза жжет от дыма. Пахнет гарью. Тсукишима не знал, что с ним не так. Он откровенно не мог понять, что делает неправильно. Он может быть и мог как-то управиться с этой яичницей, черт с ней, пускай будет такая вся, в развалочку, раскрошенная, со скорлупой, наполовину жидкая, наполовину подгорелая, хромая и вызывающая только жалость, плевать. Хотя бы так. Но от чего у него волосы дыбом вставали, так это от теста. Любое тесто. Любой его вид, возьми его для чего угодно. Сдобное дрожжевое тесто. Бисквитное тесто. Пресное тесто. Тсукишима записывал все в свой настрадавшийся блокнот. Подводил черту красной ручкой от всех названий и рецептов. Огромная стрелка вела к упрямому «ночной кошмар». Нет, с этим нужно было что-то делать. И Тсукишима оставлял это на выходные. Отводил на это вечера. Любое время, когда никого дома не было, кроме него, рецепта и ингредиентов. Больше никто и не нужен был. Никаких направляющих, никого, кто бы мог посмеяться над выражением лица Кея, когда он за разом смешивает одно и тоже и получает бесформенную кучу, больше похожую на соплю, прилипавшую к рукам. Да вообще к любой поверхности. К столу, к скалке, к полу, к потолку. Тсукишима смотрит на список. Тсукишима потирает виски, прикрывая глаза всего лишь на секунду, чтобы нормально вдохнуть и выдохнуть. Взять себя в руки. Тесто для пиццы. Проще простого. Четыре стакана муки. Тсукишима хмурится, достает из кармана линейку и вертится вокруг мерного стакана. Двести миллилитров воды. Он ходит по кухне кругами. Четыре столовые ложки масла. Открывает и закрывает холодильник. Сахар сто грамм. Он еще раз пробегает взглядом по списку. Дрожжи двадцать пять грамм. Соль на кончике ножа. Дрожжи растворить, добавить к ним яйца, сахар, муку и соль и замесить тесто, после чего добавить предварительно растопленное и охлажденное масло и окончательно вымесить тесто. Пункт за пунктом. Тсукишима считает про себя. Утирает пот со лба, ляпает себя и стол мукой. Мешает. Чихает. Мука разлетается по комнате, оседает на пол, но Кей продолжает следовать рецепту, хмурясь и пялясь в книжку. Затем нужно скатать тесто в шар, накрыть и поставить на час в теплое место. Поднявшееся тесто нужно обмять и дать ему подняться еще раз. Тсукишима не ставит тесто в теплое место, просто потому что теста нет. Есть только бесформенная жижа. Есть комочки. Есть какая-то непонятная чертовщина, прилипающая к рукам. Тсукишима пробует раз. Тсукишима пробует два. Тсукишима стряхивает все в мусорное ведро. И снова смотрит на часы. — Тсукки? — спаситель зашел на кухню, звеня ключами. Прокашлялся, размахивая ладонью. — Я дома. Тебя не видать в дыму. Ты жив вообще? Блондин выдавил из себя улыбку и помахал ладонью, после чего закатил глаза и снова уткнулся носом в собственные коленки, ненавидящим взглядом уперевшись в стену. Куроо стоял около двери, не решаясь сделать еще шаг. Оценивал ситуацию. Сразу заметил переполненное неудачным тестом мусорное ведро. Покрытую чем-то черным сковородку. Салат из хрен пойми чего. Разодранную в клочья яичницу. Рассыпавшиеся котлеты. — О боже, Тсукки. Куроо присел на корточки рядом с Кеем, который даже не смотрел на него, натянув наушники. Только вот музыка у него уже выключена, и он прекрасно все слышал. Это Тетсуро знал уже давно. У них так всегда. По-другому не бывает. Только вот раньше Тсукишима всегда отнекивался от помощи и с головой зарывался в гайды, в книги с рецептами, копался часами в интернете, выискивая подходящий список ингредиентов и последовательность действий, с которой, по идее, он должен был справится. Нет, раньше он вообще пытался это скрывать, но как вообще можно скрыть запах гари и столб дыма из окна? Раньше Кей махал на все рукой. Куроо так не умел. Он разглядывал его глаза, усмехнулся, после чего наклонился ближе и встряхнул светлые волосы, выбивая из них всю муку. Стер засохшее тесто с щек Тсукишимы. А потом тихо. Настолько тихо, чтобы это было достойной причиной для приближения к чужому уху. Подвинул наушник в сторону. — Ты дурачок? Тсукишима прикусил язык. Куроо вздохнул, после чего двинулся к шкафчикам. Слишком уж откровенно наклонился, выпячивая задницу, из-за чего блондин сзади только вскинул брови, недоумевая. Скрипнула дверца шкафчика, загремели кастрюли и сковородки. Тетсуро разогнулся, встряхивая какое-то большое полотенце. Парень позади него недоверчиво прищурился, разглядывая ткань. Шнурки за спину. Куроо завязал аккуратный бантик. Не полотенце. Фартук. Тсукишима обожал списки. Списки входили в его список фетишей. У него всегда был запасной план. А еще у него где-то там в одном из блокнотов был список того, что он любил и терпеть не мог. У него был подробно на несколько пунктов расписана каждая строчка, каждый чертов пункт. Кто же знал, что рано или поздно первые два придется свести под одну черту. Вообще, кажется, все в его втором списке было взаимосвязано. Тсукишима вставал по утрам позже Куроо. Он всегда долго смотрел в потолок, пытаясь окончательно проснуться, после чего цеплял на нос очки и тяжело вздыхал, поднимаясь с кровати. Тетсуро рядом уже не было. Можно было услышать только мычание и тихие повизгивания вперемешку с постанываниями с кухни. Как эту какофонию, от которой он просыпался практически каждое утро, прилично можно назвать, Кей не знал. Но Куроо это звал «профессиональным музыкальным исполнением лучших хитов». Что же, тогда можно составлять еще один список. Обвести так, чтобы отпечаталось на несколько страниц, аккуратное «Хиты», а потом все по пунктам. «Киты в животе». «Дешевая проститутка». «Корова с базара». «Гусиная орда». Тсукишима, зевая, заходил на кухню, а там уже вовсю хозяйничал Куроо, напевая свои неоцененные по достоинству хиты. Все громче и громче, настойчивее и настойчивее. Блондин знал, что много кто жалуется на то, что люди, с которыми они делят одну квартиру, либо храпят, либо поют в душе, может даже разговаривают во сне. Ну или все вместе, у особо везучих. У Тсукишимы было почти все так, но немного по-другому. Куроо не храпел, но довольно похрюкивал и причмокивал (а еще иногда вставлял эти звуки в свои хиты, запишите четвертым «порно-сны Куроо»). Он не пел в душе, но зато горланил во все горло, когда мыл посуду или готовил. Он разговаривал во сне. Ну, по крайней мере, не только. Он вообще никогда рта не затыкал. Он даже когда целовался, иногда умудрялся что-то ляпнуть. Тсукишима пообещал, что в следующий раз ему язык откусит, но это не особо помогло. Куроо умудрялся ляпнуть что-то до ужаса неловкое, даже когда возился с чужими спальными штанами под одеялом, из-за чего блондин краснел до самых ушей. Тут даже подзатыльники не помогали, он только приглушенно хихикал. Тсукишима садился за стол, и ему под нос тут же ставилась тарелка. И нечего тут быть ханжой, такой запах вышибал все из парня. Перед ним лежала яичница, какао, фруктовый салат. Иногда Куроо делал блинчики. И это все пахло настолько шикарно, что Кей долго в полном недоумении пялится на спину скачущего около плиты парня, размышляя, что с ним вообще не так. Нет, это серьезно тот же парень, который умудряется шутить, пока делает всякие непристойности, от которых живот узелком сворачивается, причем, шутить очень так хреново? Тот же парень, который щелкает Тсукишиму по носу каждый раз, когда тот хмурится? Это серьезно тот самый Куроо Тетсуро, который на год и десять месяцев старше самого Кея? Он перешел с хита «Гусиная орда» на «Дешевая проститутка», и блондин закатил глаза. К черту. — Доброе утро, — через стоны и мычания. — Сегодня на завтрак яичница, и, если захочешь, можешь таскать блинчики хоть до самого обеда. Он отошел в сторону, и Тсукишима наконец увидел, над чем тот так шаманил все утро. На тарелке уже лежало несколько блинов, идеально прожаренных, ароматных, только слюнки и текут. Куроо улыбнулся, кивком головы указав на тарелку с яичницей. Кею хотелось наорать, схватить за шкирку и трясти, вопя «Откуда?! Откуда, объясни?! Как?!», но он только кивнул, выдавил тихое «Спасибо», и взял вилку, стараясь игнорировать запах малинового варенья и блинов. И эту улыбку. Но она появилась. Когда Тсукишима сидел на полу, спиной к стене, и смотрел вперед ненавидящим взглядом, слушая тишину в наушниках. Он не хотел пытаться снова, не имел ни малейшего желания снова открывать эту поганую книгу рецептов. Все, о чем он мечтал, это забраться в духовку и врубить её на максимум. — Ты чего это тут нюни развесил? — Что, прости? — буркнул Кей. — Сейчас прямо расплачешься. — Нихрена подобного, — он смотрел на Куроо, но тот только ухмылялся. — Давай, еще скажи, что дымок глаза щиплет. Поднимайся. Сейчас Куроо-семпай будет учить тебя готовить, — парень потер ладони друг о дружку. — Можно я пойду посплю? — Не можно. Поднимай задницу, у нас много дел. Тсукишима знал, что спорить бесполезно, поэтому поднялся с тяжелым вздохом. Поправил очки, двигая их пальцем к переносице, чтобы отвлечься от мыслей об убийстве. Сделал к Куроо несколько шагов и уставился вопрошающим взглядом. Браться за невыполнимую задачу? Отлично, как раз в стиле этого долбанутого на всю голову кулинара. — Давай, выбирай, — он подвинул к блондину книгу рецептов. — Что конкретно? — Тсукишима двинулся к столу, неуверенно касаясь пальцами обложки. — Все, что только захочешь. Близко. Очень близко. Кей вздохнул, закатив глаза. Куроо дышал ему прямо в ухо, ухмыляясь, а его ладонь находилась там, где ей совсем не стоило находится. Ну вообще не желательно, по крайней мере на данный момент. — Руки убери. — Ладно-ладно. Расслабься. Все будет нормально, я проведу тебя через этот нелегкий путь и заряжу тебя своим талантом! — торжественно, довольно. На это раздался только фырк. Ну хоть рука с задницы убралась. — Все, что захочу? — Все, что угодно. Тсукишима закусил губу, листая книгу. Его взгляд задерживался то на одной картинке, то на другой. Он внимательно изучал списки необходимых продуктов, прикидывая, что у них есть, а что он уже успел спалить или выбросить в мусорку. Разглядывал способ приготовления, стараясь игнорировать чужой подбородок на своем плече. Выбрать было не так уж и сложно, просто потому что выбор был большой, но блондин почему-то мешкался. Даже не из-за того, что был не уверен в своих силах, тут причина была в чем-то другом, а вот в чем — непонятно. Но он не хотел выяснять, поэтому, выкинув все лишнее из мыслей, ткнул на одну из картинок. Даже не понял, на что показал. Подвинул палец и выдохнул. Яблочная шарлотка с кексовым тестом. Всего лишь. Куроо довольно хмыкнул. Черт возьми, да Кей покойник. Несколько минут он носился с парнем по кухне, открывая шкафчики и доставая все, что было необходимо. Каждый раз, когда Тсукишима подходил к книге, чтобы убедиться в том, что берет все продукты строго по списку, он как-то чересчур неуверенно оглядывал фотографию с готовым десертом. — Так, ладно. Ты делай, я буду следить. — Издеваешься? — Тсукишима махнул рукой, показывая на все ингредиенты, что они положили на стол. — Можешь попрощаться, все это пойдет в утиль. — Надо же, — брюнет цокнул. — Ты не уверен во мне так же, как и в себе. Давай-давай. Сто грамм масла и сто грамм сахара. Мешай. — Ку… — Мешай, — протянул. Противно. Медленно. Кей вздохнул. В миску бросил масло, туда же насыпал сахар. Куроо молчал, значит все измерено правильно, и пока налажать особо блондин не успел. Под внимательным взглядом он включил миксер на максимальную скорость. Старался переключить все внимание на то, что делает руками, вместо того, чтобы сосредотачиваться на чужой ухмылке. Вроде он делал все так же, как делал всегда. Однозначно у него даже тесто нужной консистенции не получится, тут уж точно сомневаться не приходится. Или он накосячит с яблоками. Казалось бы, где там вообще можно накосячить с яблоками, но блондин знал по собственному опыту, — можно. Куроо достал из коробки одно яйцо и подошел ближе. Одним ловким движением, мелькнувшим за пару секунд под носом Кея, разбил его и отложил скорлупу в сторону. И ничего лишнего в миске. Еще одно яйцо, Тсукишима продолжил держать в руке миксер, замечая краем глаза, что лицо у парня рядом стало немного серьезнее, хоть на ней и держалась ухмылка. Такая слабоватая, и даже теплая. — Мука. Давай, чего ты весь напряженный такой? Ты вообще дышишь? Кей закатил глаза, пихнул миксер в руки Куроо и потянулся за мукой. Сто грамм. И снова ни одного комментария. Никаких замечаний, и мука отправилась в миску в полной тишине. — Одна четвертая чайной ложки разрыхлителя, — добавил Тетсуро. — Я вижу рецепт, хватит бубнить мне под руку. — Я визю ресепть, хватить бюбнить мне подь люку, — Куроо скорчил гримасу, пихая Кею в руки пакетик с разрыхлителем. — Давай тогда, клади, чего застрял? — Хватит отвлекать, - вот чего-чего, а такого детского передразнивания он откровенно не ожидал. — Хватит нервничать. Тсукишиме всегда казалось, что с количеством разрыхлителя ошибаться нельзя ни в коем случае, поэтому он и действовал с ним максимально осторожно. И сейчас он тоже подставил под пакетик чайную ложку и поднес её к лицу, чтобы внимательно видеть, сколько конкретно он высыпает. Куроо подавил в себе смешок, приставив кулак ко рту и превратив все в нервный кашель. — Сознание не потеряй. — Замолкни ради всего святого. — Ладно, все, не паникуй, молчу! Тсукишима потряс пакетик, но разрыхлитель все никак не хотел высыпаться на ложку. Парень бы и дальше стоял и тряс столько времени, сколько потребуется, все никак не решаясь просто пихнуть чайную ложечку внутрь, как вдруг резкий хлопок отвлек его от всего, и он аж на месте подскочил, роняя ложку. — Совсем что ли больной?! — Ой, зацени. Теперь у тебя на заднице след в виде моей ладони, — Куроо хохотнул, махая рукой и стряхивая с неё муку. Тсукишима мог бы прямо сейчас вспылить, но все, что он сделал, это шумно выдохнул, сжав зубы. — Сделаешь мне такой же? — Разве что на лице. — Гонишь. Кей вскинул одну бровь, после чего отложил пакетик с разрыхлителем в сторону. Его рука потянулась в пакет с мукой. Куроо следил за ней взглядом с приоткрытым от удивления ртом. Пара секунд, и Тсукишима набрал полную ладонь муки. Вытянул её из пакета с чрезвычайной осторожностью, после чего залепил прямо по лицу брюнету напротив. Слабенько, но даже этого хватило, чтобы они оба оказались в облаке из муки, а у Куроо теперь одна половина лица была вся белая. Секундная пауза. Тсукишима с невозмутимым лицом поднял руки над головой парня и отряхнул их, потирая друг о дружку, от муки. Все сыпалось прямо в волосы Тетсуро. Тот за все это время только и сделал, что рот разве что закрыл. А так вообще не двигался. Для завершения композиции Тсукишима дунул на ладонь, отправляя остатки муки прямо в лицо парня. Тот прикрыл глаза. Кей усмехнулся. Спокойно взял ложку, разрыхлитель. Одна четвертая уже в миске, и он отложил ингредиент в сторону, снова утыкаясь носом в рецепт. — Вот же поганец. — У тебя учился, — блондин пожал плечами. — Дальше щепотка соли. Да? — Можно тон менее выебонистый? Я так плохо слышу. — У тебя учился, — снова повторил и добавил нужное количество соли, глядя в рецепт. — Вот же пога-анец, — протянул Куроо и схватил пакет с мукой раньше, чем Кей успел что-либо сделать. И уже через мгновение брюнет налетел на него, размахивая руками и рассыпая муку. Она была повсюду. На полу, на столе, в их волосах, на их одежде, лицах. Где-то там в раковине, на полках. Везде. Куроо повалил парня на пол, не обращая внимания на громкие причитания и ругательства. Оседлал его бедра и коварно ухмыльнулся, смотря сверху вниз на Тсукишиму, который схватил его за бока, испуганно сжимая пальцы. — Ты же этого не сделаешь. — Сделаю, поверь. — Только попробуй. — Закрой рот, а то подавишься, — расхохотался Куроо, прежде чем вывалить остатки муки из пакета прямо Тсукишиме на лицо. Тот рефлекторно зажмурился, прижимаясь к полу, как-будто это могло помочь, и задержал дыхание. Крепко держал Куроо за бока, сжимая губы. Все еще было слышно громкий хохот, только фирменных похрюкиваний не хватает для полного счастья. Кей выдохнул, из-за чего мука снова взлетела в воздух. — Живой? — давясь от смеха, Куроо осторожно взялся пальцами за дужки очков блондина, стянул их и, подняв руку, положил очки на стол. Тсукишима смотрел на него холодно, даже не нахмурившись. Все лицо было белое, если не считать, конечно, место, которое так вовремя прикрыли очки. Гогот начал потихоньку угасать. Вместо него появилось весьма обеспокоенное выражение лица. — …Тсукки? Все нормально? Куроо вздрогнул, когда Тсукишима резко открыл рот, вскрикивая и передразнивая: — Вьсе нальмальна?! — Ты… Кей не дал даже договорить. Приподнялся, хватая Тетсуро за воротник, и потянул его на себя. Они оба завалились на пол, блондин даже больно ударился лопатками, но не заметил этого, потому что был увлечен кое-чем другим. Он прижимал к себе брюнета, держа одной рукой за волосы и прижав другую к спине. Он терся своими щеками о его, пачкал и без того не самую чистую одежду своей. Куроо то ли вскрикнул, то ли крякнул, вжимаясь в пол руками по обе стороны от головы Кея, но тот не дал шанса вырваться. Потянул брюнета на себя, сталкиваясь с ним губами. Совершенно случайно. Чисто рефлекторно. И он прикрыл глаза, забывая о каком-то там рецепте, о шарлотках, о списках, о том, сколько времени потом займет уборка. Это не волновало так сильно, как Куроо, запускающий пальцы в его волосы с мукой и углубляющий поцелуй. Мягкий, сладкий. Рецепт такого десерта удавался Тсукишиме всегда совершенно случайно. И совершенно невовремя. Тсукишима сидел за столом, весь изляпанный в муке, и жевал готовую шарлотку. Не отрывал взгляда от Тетсуро, сидевшего напротив без футболки и хомячившего их совместное творение с довольным выражением лица и раздражающей ухмылочкой. Как обычно. Кей понятия не имел, что его покрасневшие щеки и следы от засосов на шее уже никакая мука не скроет, а Куроо и знать не знал, что у него в волосах застряла упаковка от разрыхлителя теста. Тетсуро рассмеялся, чуть не подавившись. Кей не сдержал улыбки. Тсукишима обожал списки. Списки входили в его список фетишей. Список покупок. Список дел на день, на неделю, на месяц, на год. У него был список фильмов, которые он хотел посмотреть когда-нибудь, был список любимых песен. У него всегда был запасной план. А еще у него где-то там в одном из блокнотов были списки того, что он любил и терпеть не мог. Жирно, толсто и слишком заметно был прописан Куроо Тетсуро. Ну, прямо перед готовкой, которая теперь была в обоих списках.