Запах леса

Рука Мэнни там, где ее быть не должно. Он лезет под юбку и Хэнк чувствует его холодные пальцы на своем бедре – кожа к коже. Он никогда не сталкивался с чем-то подобным, предельная близость, вызывающая лихорадочную неловкость и жар. От имени Сары, прекрасной дамы одного очень доброго, но уже остановившегося сердца, он хочет возмутиться, оттолкнуть Мэнни, объяснить ему, что это неправильно, слишком грубо, просто слишком. И Хэнк уверен – Мэнни все поймет, он удивительно быстро учится вообще-то. Или можно просто стянуть с головы парик и снова стать собой – скучным чуваком, вечно читающим нотации, Мэнни не делай то, не делай это. О, он почти возненавидел этот парик, и не потому что от него ужасно потеет и чешется голова и даже не потому, что в спутанных волосах полно всякой ползучей насекомой живности. Нет, все это еще можно как-то стерпеть и дело совсем в другом. Самое страшное, что постепенно он стал забывать, кто он на самом деле. Но лохматое гнездо каштановых волос приводит Мэнни в настоящий восторг, он пропускает пальцы сквозь сухие спутанные пряди, зарывается в них носом и дышит шумно и странно, отчего Хэнк просто в очередной раз пасует. Выражение счастья на мертвом лице поднимает в его груди мощную волну чего-то теплого и пенящегося, вымывающего из головы все до одной мысли, успокающего как соленый морской ветер. Он вспоминает день, когда его лодка попала в шторм и его выбросило на ту, другую часть острова. Тогда он чуть не подох от нехватки пресной воды и голода, и да, первые пару дней это действительно казалось настоящей катастрофой, но потом он понял, что есть кое-что похуже голодной смерти. Самым ужасным было одиночество, от которого он таял буквально на глазах, впервые оставшись наедине с собой, он наткнулся на оглушающую пустоту. Его внутренний мир словно вывихнул сустав, так что сбежать было нереально. Он пытался ползти, но тогда он будто видел себя со стороны, и свой собственный жалкий вид отнимал последние силы. Скука разъедала его изнутри, как неизвестная экзотическая болезнь. Целыми днями он смотрел в равнодушное до его проблем небо, затем переворачивался и, уткнувшись лицом в песок, томительно замирал всем телом. Он мог лежать так часами, пребывая в каком-то бездумном оцепенении: он ждал смерти и между тем боялся умереть в одиночестве. Но потом он нашел его, и тогда все изменилось. Он спас его, вдохнув в него жажду жизни. Хэнк знает – без Мэнни он бы не смог подняться. Но сейчас у него появилась цель – им нужно было вернуться, найти выход из обступившего со всех сторон леса. Теперь, оглядываясь назад, он понимает, это было худшее время в его жизни, и одновременно – самое лучшее, но эта неделя была волшебной вся целиком и закончилась она прекрасным уикендом. Хэнк никогда так не веселился: они катались на машине, встречали рассвет, охотились, пили обжигающую воду прямо из горлышка и танцевали веселые и безумные танцы. Прыгая вокруг костра, как свадебные индейцы, они отбрасывали огромные, кривые тени, отпугивая злых духов, медведей и просто всяких зануд. *** Они смеются, хватаясь за животы, хохочут, как сумасшедшие, и их смех разносится оглушительным, разноголосым эхом. Отталкиваясь от каменных стен ущелья, он поднимается вслед за искрами от костра, улетает в ночное небо вместе с их песнями. Вечеринка в самом разгаре, когда Хэнк чувствует, что не может больше танцевать, он поправляет парик и, наклонившись к Мэнни, шепчет. – Думаю, никто не заметит, если мы сбежим. Мэнни весело кивает и, закинув руку на плечо Хэнка, позволяет увести себя с веранды. В их доме очень низкие потолки, поэтому Хэнку приходится согнуться практически пополам, чтобы не остаться без головы. Пьяный Мэнни не облегчает задачу, еле передвигая ногами, он заваливается на Хэнка, которому приходится приложить немало усилий, чтобы сохранить равновесие, но это слишком сложно, особенно когда Мэнни начинает распускать руки, заставляя Хэнка краснеть и задыхаться. – Черт, Мэнни, мы же сейчас... – Хэнк не успевает даже вскрикнуть, ощущение будто кто-то внезапно выдернул ковер из под его ног, комната и все что в ней находилось, совершив резкий крен, стремительно перевернулась вверх тормашками. – Мы упали. – Безапелляционно констатирует Мэнни, отплевывая налипшие на лицо волосы. – Ага, я заметил. Придавленный к полу чужим весом Хэнк пытается поднять голову, но ушибленный затылок ноет и предательски тянет обратно. – Сара? – Нет. – Выдыхает Хэнк, стягивая с головы парик и с наслаждением принимаясь чесаться. Как же давно он мечтал это сделать. – Странно, а пахнешь, как Сара. – И роза пахнет розой, хоть розой ее ты назови, хоть нет. – Что это? – Это Шекспир. Английский поэт и драматург, писал пьесы о любви, развлекался. – Нет, что такое розы? Смех застревает поперек горла, заставляя кадык нервно дернуться. Мэнни внимательно смотрит на него, ожидая ответа, и Хэнк думает, – наверное, зря он все это затеял. На него вдруг накатывает ужасная усталость, потяжелевшие веки, словно мокрая парусина, налипают на глаза. – Розы – это такие цветы. – Они красивые? – Ну, вроде как да. Девушкам они нравятся. – Тогда ты пахнешь цветами. Хэнк распахивает глаза, безуспешно пытаясь поймать в фокус эту широкую, расплывающуюся во все стороны улыбку. Он чувствует, как внутри него что-то, вот-вот готовое выплеснуться через край, приятно запенилось, зашипело, поднялось к горлу и заставило дыхание сбиться, стать неровным и частым. – Я пахну бомжом, Мэнни. – Хэнк пытается отшутиться, вырулить на безопасную тему, пока не стало слишком поздно. – А кто такие бомжи? – Люди, у которых нет дома. – Снова ты врешь. У тебя есть дом. У нас есть дом, а значит, мы не можем пахнуть, как бомжи. Это же очевидно. Потрясающая логика Мэнни несокрушима, как скала. Хэнк смеется, окончательно расслабляясь в его объятиях, надежных, как стены родного дома, о котором раньше он мог только мечтать. И запах леса, запах перегнивших листьев и смолы, которым они теперь пропахли насквозь, тоже стал родным, особенным. Самым лучшим.