Кофе

Тот, кто не пробовал кофе из автомата, установленного в полицейском участке, не имеет ни малейшего представления о плохом кофе. Впрочем, больничный кофе с успехом опровергал эту теорию: если верить наклейкам, автоматы производила одна и та же фирма, но кофе тут на вкус был по-настоящему отвратительный. Скорее всего, виной тому были мрачные вестигии — в больнице люди умирали чаще, чем в участке. Или таким образом кофеманов пытались отвадить от пагубной привычки. Однако все же я решил рискнуть, понадеявшись, что латте будет менее отвратительным, чем эспрессо. Моя мама верила, что с молоком все становится лучше. У Найтингейла был достаточно отчаянный вид, когда он спросил, не знаю ли я, где здесь раздобыть кофе. Медсестры решительно отказались ему помогать. А поскольку он пару часов назад в самоубийственном порыве спас Лондон, отказать герою не поднималась рука. Доктор Валид бы не одобрил, но вряд ли крохотный пластиковый стаканчик мог навредить. — Это какао? — уточнил Найтингейл, размешивая светло-коричневую субстанцию в чашке. — Латте, — я подумал, что он может не знать термина и добавил: — Кофе с молоком. У нас похожий кофейный автомат в полицейском управлении. Найтингейл с явным недоверием отпил и быстро отставил в сторону чашку. — Совсем отвратно? — Отвратительно, — сказал Найтингейл. — Правильно будет говорить «отвратительно», а не «отвратно», Питер. Кажется, теперь я лучше понимаю инспектора Сивелла. — Вам тоже хочется отобрать у меня значок? — Нет, понимаю, почему он с охотой принимал мои отчеты в Фолли, а не вызывал к себе в участок. Я полагал, что он делает это из уважения к моему возрасту. Или статусу. — Или не хочет, чтобы возникли неудобные вопросы? Как только инспектор Сивелл слышал слово «магия», то надувался от злости, как воздушный шарик. — Возможно, и то, и другое, — вздохнул Найтингейл. — А за углом больницы не притаилась случайно милая маленькая кофейня? — Боюсь, что нет, — доктор Валид назвал бы это ложью во спасение. В той милой маленькой кофейне подавали действительно вкусный, но чересчур крепкий кофе. — Если только нет специального заклинания, чтобы превращать плохой кофе в хороший. Если бы подобное заклинание существовало, то определенно бы не помешало мне. — Проще уж превратить воду в вино, — рассмеялся Найтингейл. — Ну, я должен был спросить. — Разумеется. Была ли в том вина больничного кофе, вопрос открытый, однако Найтингейл оправился после ранения в рекордные сроки. — Как насчет кофе? — спросил Найтингейл. — За углом как раз открыли милую маленькую кофейню. Последний пойманный нами маг с альтернативной этикой лишил меня возможности вымолвить хоть слово. Чертовы мстительные французы! Проклятие подействовало уже после того, как мы благополучно передали преступника в руки французского консула, иначе легко бы он не отделался. Не было никакой необходимости ложиться в больницу, но доктор Валид оказался неумолим в своем желании изучить новый для себя клинический случай. В больнице, как он выразился, я находился под круглосуточным наблюдением и не стал бы творить глупости. Слишком много точной медицинской техники было рядом, чтобы ей рисковать. — Я попросил добавить побольше молока, — продолжил Найтингейл. Напиток был благородного кремового оттенка, а пенка завивалась спиралью. — И Молли передает тебе привет. Я уплетал бутерброды за обе щеки и не сразу заметил, что Найтингейл перешел на «ты». Порой он и раньше по рассеянности переходил на «ты», но тут же поправлялся. Сейчас он не стал. Хотел показать, что навещает меня не только, как коллега, но и как мой друг? — А ты видел, что тебя положили в мою палату? Все больничные палаты здесь выглядели одинаково. Госпиталь реконструировали после войны по типовому проекту, в нем не было ничего особо примечательного. Если не считать приверженность современных архитекторов стерильному белому и гипсокартону. — Ммм, — ничего, кроме мычания, не выходило, в итоге я просто кивнул. — Раньше у Фолли было свое крыло в госпитале, — похвастался Найтингейл и тут же помрачнел, припомнив, что стало тому причиной. — Отдельная палата для магов — тоже неплохо. Сделав глоток, я отставил стакан в сторону, надеясь, что не повторил случайно тот самый жест Найтингейла, впервые сведшего знакомства с кофейным автоматом. Принесенный им кофе был неплох — ничто не было в силах сравниться с бурдой из кофейного автомата. Просто, как бы сказать, напиток напоминал не кофе, а молоко по чистой случайности налитое в грязный кофейный стакан. Кремовый оттенок ему придавала насыпанная сверху корица. Если заклинания превращающего плохой кофе в тот, что тебе по вкусу, еще не придумали, то стоило поработать над вопросом. Я чувствовал в себе силы заняться теоретическими изысканиями. Быть того не могло, что ни один великий волшебник не задавался этим вопросом. А вдруг в один ужасный для Фолли день Молли попросит расчет? — Вижу, с кофе я не угадал, но у меня для тебя есть еще кое-что. Абдул говорил, в больнице всегда проблемы с интересными книгами. Найтингейл принес мне магических книг. Некоторые из них были на латыни — в лучшем случае. В остальных мне понятны пока были только рисунки. Поправился я быстрее, чем моему наставнику пришло в голову перевести в госпиталь все наши теоретические уроки и упражнения. Или принести сюда ноутбук, чтобы я с больничного вай-фая вбивал данные в ХОЛМС по последнему делу. — Кофе? Не до конца проснувшись, я вытянул вперед руку, взял чашку и сделал глоток. Кажется, именно про такой кофе французский дипломат и волшебник Талейран, чьи мемуары я листал недавно, писал: «... черный, как ночь, сладкий, как грех». Я не чувствовал себя настолько бодрым, даже когда дрался с Безликим. Кофе, не оставляя выбора, беспощадно вышвыривал тебя в действительность — глаза распахнулись сами собой. — Молли сегодня утром превзошла себя. Найтингейл предпочитал спать в старомодном викторианском одеянии, которое он гордо именовал пижамой. Сейчас он накинул поверх него халат – тот самый, что мы с Лесли когда-то подарили ему на Рождество. Это напомнило мне о том, что сам я предпочитал спать нагишом. На фоне закутанного в два слоя ткани Найтингейла, я, наверное, выглядел чертовски нелепо. Я вообще выглядел чертовски нелепо и в старинном интерьере Фолли, и на его огромной кровати, но ночью это нас не смутило. Пожалуй, кофе бодрил даже больше, чем мне бы хотелось. — Молли тут ни при чем, — признался Найтингейл. — Я привез этот рецепт из Стамбула. Не уверен, что угадал с пропорциями… Это первый способ пожелать доброго утра, что пришел мне в голову. — Значит, очень крепкий. И очень черный, — трудно было удержаться. – Именно такой кофе тебе нравится? — Я могу принести молока, — ответил Найтингейл и присел на край кровати, а потом взял мою кружку и отхлебнул. – Хотя, по-моему, и так вышло неплохо. За годы, проведенные в Фолли, у меня сложилось впечатление, что Найтингейл даже спит в тщательно выглаженном парадном костюме – настолько безукоризненно он выглядел в любое время дня и ночи. Это было, разумеется, до того, как я познакомился с пижамой. Я так искренне и долго хохотал над ней накануне, что было бы не удивительно, если бы Найтингейл все-таки выставил меня за дверь. Но он не выставил и не стал переодеваться утром в повседневную одежду. Возможно, это был намек. Кофе в постель — это определенно был намек на то, что ничего из случившегося вчера не было чудовищной ошибкой. Скорее наоборот, достойно повторения. — Вышло неплохо, — согласился я, подразумевая не только кофе. Вторым недостатком пижамы Найтингейла — сразу после ее несуразности — было то, что ее хотелось с него снять, желательно немедленно. Пока мне удалось справиться только с халатом. Не собираясь сдаваться, я положил руку ему на плечо и поцеловал. На губах остался легкий кофейный привкус. Я не сумел до конца разобраться в принципе формирования вестигий, но был убежден, что теперь к моим личным ощущениям от магии Найтингейла добавится запах кофе. Крепкого черного кофе. — Как думаешь, насколько сильно мы расстроим Молли, — прошептал Найтингейл, целуя меня в шею, — если опоздаем к завтраку? Я потратил несколько минут на эту дилемму. Мысли путались, потому что Найтингейл целовался и в целом вел себя как человек, готовый при необходимости целый месяц обедать тайской кухней на вынос. — Где-то между неделей русской кухни и холодными сэндвичами, — наконец выдохнул я, лаская его член через ткань пижамных штанов. В том, чтобы быть обнаженным, когда другой человек еще одет, обнаружилось нечто волнующее. А, впрочем, во всем, что мы делали, оставалось нечто новое и волнующее, как бывает, если двое только-только близко узнали друг друга и теперь радуются каждому сделанному открытию словно чуду. Когда мало сделать приятно, доставить удовольствие, а хочется довести другого человека до изнеможения. Показать, как сильно ты его любишь. — Постараемся ограничиться русской кухней, — опрометчиво пообещал Найтингейл, но я ему не поверил.