Yellow

Габриэль определённо был слишком капризным для ангела. По крайней мере, Сэм всегда так думал. Иногда он был угрюмым, замкнутым даже, что так и просило Сэма интересоваться тем, что происходит в его голове. Он был бы тихим, без шуток или стёба, просто сжатые челюсти и строгий взгляд. Он бросил этот взгляд на Сэма и почти заставил охотника извиваться под пристальным и каким-то излишним вниманием. Это были те времена, когда Гейб мог бы задавать серьёзные вопросы. -Как ты думаешь, люди дойдут до той ступени эволюции, на которой перестанут убивать друг друга? Сэм не дал ответа. -Почему вы все вложили столько веры в правительство, которое, очевидно, не принимают ваши интересы как должное, а гонятся только за собственными желаниями? Сэм тихо сидел в какой-то захудалой закусочной, а думать об этом слишком долго, возможно, скучно и сложно. С отсутствующим видом он нанес удар вилкой прицелившись в центр своего салата. -Я не знаю, Гейб. Какого черта мы должны делать? Какая выгода? Мир не является совершенным местом — люди делают всё, что приходит им на ум… В другие времена Габриэль был заметно оживлен, почти по-детски любопытен в своем стремлении к знанию во всех аспектах такого человека как Сэм Винчестер. Он засыпал его вопросами в течение нескольких часов, дней, иногда, и Сэм улыбался и баловал его. -Какая у тебя любимая конфета? -Я не знаю, я не ел много сладостей, когда был ребенком. -Стыдно, Сэм-о, мы просто обязаны исправить эту ситуацию. Хорошо, какая твоя любимая песня? -Ох, чувак, что это сложный вопрос. Позволь мне немного подумать. Но вопрос был немедленно забыт, а Гейб был готов перейти к следующему. -Выбери Хепберн, Одри или Кэтрин. Сэм смеялся над его легкомыслием; вопросы при условии, что зловещая штука замаячила на горизонте, не давали отсрочки и не имели никакой особой ценности. Однако одни заставляли его пораскинуть мозгами, другие вызывали откровенную улыбку, а иногда и заставляли его думать глубже, чем когда-либо в его жизни. Это был один из тех случайных «пушистых» вопросов, который и стал любимым для Сэма, который всегда заставлял уголки рта ползти вверх в нелепой улыбке и служил в качестве его ежедневного напоминания об Архангеле. -Какой у тебя любимый цвет? Габриэль был явно доволен, а его янтарные глаза светились наивным озорством. -Подожди, не говори мне. Позволь угадать! -Хорошо, можешь попробовать. Сэм отложил свою книгу в сторону на колючий мотельный плед, зная, что он не собирается делать что-либо, чтобы побыстрее узнать ответ. Правда, у Сэма не было какого-то определённого любимого цвета, но он решил, что в эту игру будет довольно интересно сыграть, и пусть Гейб догадывается. Габриэль подпрыгнул на кровати, где сидел Сэм. -Хм Глаза Габриэля остановились на лице Сэма, наблюдая, как тот пытается скрыть свою заинтересованность в глубине ореховых глаз. -Эй, это случаем не красный? Он не дал Сэму ответить, даже покачать головой тому не дал. -Нее, красный слишком легко, слишком часто любим другими, мой Сэм не красный, он должен быть особенным. Габриэль оседлал бёдра Сэма, переместив весь свой вес со скрипучей кровати прямо на него. Его улыбка была однобокой и всепозволительной, он слегка наклонил голову, якобы пытаясь прочесть ответ в эмоциях и взгляде глаз напротив. -Голубой, может быть. Ты, конечно, хорошо выглядишь в синем цвете. Он игриво пошевелил бровями. Сэм попытался не покраснеть, он прервал зрительный контакт, мысленно отметив, что Ангел любил его в синем цвете. -Гейб. Начал он говорить Габриэлю, что, на самом деле, это не его любимый цвет, что он любит их все, но Габриэль приложил палец к его губам, прежде чем тот успел закончить. -Тише, пожалуйста. Не перебивай, это важно. Сказал Габриэль, а глаза его смотрели на губы Сэма. Сэм почти поцеловал его тогда, почти сказал ему, что глаза Архангела и были его любимого цвета: такие словно коричневый виски смешали со свежим мёдом и солнечным светом. Он почти сказал, что блондинистые волосы на голове Габриэля были его любимого цвета, или идеальный цвет его кожи, но у него не было времени. Габриэль поместил тёплые ладони на лицо Сэма, а его глаза светились, как рождественское утро. -ЖЕЛТЫЙ! Сказал он с настоящим волнением. -Это желтый, не так ли! Это не было похоже на вопрос, это было заявление. -Твой любимый цвет желтый, я прав? И Сэм не мог не согласиться, не мог сказать ему нет. Он никогда не мог сказать Габриэлю нет. Таким образом, он схватил Ангела за бедра, притянул его ещё ближе к себе и, согласно кивая, наклонился для долгожданного поцелуя. Габриэль отстранился несколько минут спустя, оба задыхались, активно хватая губами воздух. Он выглядел таким довольным, буквально светился от счастья. -Я это знал. Он мечтательно размышлял вслух, снова стремясь соприкоснуться с губами Сэма. А теперь, спустя годы, тысячи часов, проведенных без единой вести от Архангела, Сэм все еще признавал, что Габриэль был прав. Желтый цвет — его любимый. Именно он заставлял его вспоминать всё, смех, глаза настолько полные любви и понимать, что ошибочно думал, будто ничто не может отнять этого. Он думает, что Габриэль, как и он сам видит танцы жёлтых «ноготков» в цветочных ящиках у подъездов, как и он сам смотрит на волны горчичных полей на ветру, даже на жёлтые воздушные шары, привязанные к случайным почтовым ящикам, направляя людей вниз по дороге к детской вечеринке. Желтый цвет в его сердце навсегда, он в дорожных знаках, крыльях бабочек и бананах. Он везде, во всем; постоянное напоминание о том, что Сэм любил и потерял. Но даже со всей болью в сердце, он по-прежнему его любимый, он по-прежнему яркое и весёлое напоминанием о том, что у него было. Желтый. Сэм живет в желтом цвете.