Начать заново

Я откладываю тетрадь по химии в сторону, когда слышу шелест шин по асфальту. Вскоре волчий нюх улавливает знакомый запах хвои и молока. Раньше при этом сладком аромате я ощущал трепет и сладкие мурашки, постепенно стекающие в зону паха, но теперь…мне хочется по-волчьи рыдать. Четыре месяца назад моего Лиама не стало. Теперь это не он, а некто другой, с которым я только знакомлюсь, уже четыре месяца знакомлюсь. Самое херовое – вина. А вина здесь только моя и ничья больше. Мы собирались провести уютный вечер, поваляться у меня, потому что мама работала в ночную, и мы могли допоздна смотреть научную фантастику и есть какую-нибудь вредную еду, а ночью спать в объятиях друг друга, по-волчьи урча друг другу в волосы. В тот вечер он зашёл ко мне и с порога скорчил испуганную рожицу: — Твою мать… Пирог… Я просил его захватить вместе с пиццей и газировкой мой любимый малиновый пирог. Он тогда ещё пошутил, что малину обычно любят медведи, но никак не волки, а теперь вот позабыл про него. Вручив мне остальные свои покупки, мой волчонок бросился на улицу, к мотоциклу. Я тогда решил подогреть чаю вместо этой приторной колы, которую Лиам так обожает. Но через двадцать минут я почувствовал…Вам знакомо чувство, словно вам вживую выдирают сердце? Мне знакомо. Какой-то пьяный мудак на грузовике выехал на полной скорости, удирая от копов, которые неслись за ним, и сбил Лиама. Мне позвонил Пэрриш, непривычно натянутым голосом сообщил об аварии, но я уже знал. Я чувствовал. В палату меня не впускали почти два дня, в то время как родители Лиама, моя мама и Дитон почти не вылезали оттуда. За эти два дня я, кажется, сгрыз свои ногти до локтя, проделал небольшое углубление в полу своими нервными шагами по коридору и выплакал два ведра слез, совсем не стесняясь своей слабости. Когда жизнь твоей Пары буквально обрывается, слезы – это самое малое, что хочется сделать волку. Я бы хотел найти этого ублюдка и вырвать его сердце из его сраной груди, а потом запихнуть ему его в рот. Но шериф не одобрил моей инициативы, аргументируя тем, что этот ублюдок уже за решёткой. Когда я наконец смог увидеть моего Лиама, я ужаснулся, насколько…ребёнком он выглядит. Беззащитный лежит на кушетке, весь в синяках и кровоподтёках, но живой, живой. Дитон пытался мне что-то объяснить… Я лишь понял, что мозг – довольно сложный орган для исцеления, даже для волчьей регенерации, и что Лиаму понадобится некоторое время, чтобы прийти в себя. Он не упомянул, что Лиам разучится говорить, ходить, что забудет своё имя, меня, всю школьную программу… Это я узнал от мамы Лиама, которая, не переставая, рыдала в моё плечо, повторяя, что я хороший мальчик, и она поймёт, если я не смогу принять такой груз и уйду из жизни её сына. Проще говоря, мой волчонок вернулся в стадию новорожденного. Но я свой выбор сделал, когда зашёл, чтобы его навестить, когда Лиам уже был в сознании, и он указал на меня пальцем и спросил: — Скотт? Это были его первые слова. Сейчас прошло уже 4 месяца. Лиама можно назвать второгодником в этом курсе обучения, так что программу он осваивает довольно быстро. Он уже совсем не падает, когда ходит, и миссис Данбар уже не застревает подолгу у полок с памперсами в супермаркетах. Ему нашли педагога, который помогает ему поскорее вернуться. Лиам уже освоил алфавит и даже сложение. После занятий он часто гостит у меня. Не то что бы я недоволен своей ролью друга и наставника, нет, совсем наоборот. Он так восхищённо смотрит, как я складываю метровую башню из кубиков или помогаю ему раскрашивать супергероев. Но я скучаю по Лиаму, который был моим парнем. Скучаю по его сладким губам, по хриплым стонам, которые заполняли воздух, когда я резко вбивался в его раскрытое тело. Сейчас он не думает о любви. Он думает о мультиках про чокнутую жёлтую губку и о том, когда мы будем играть в железную дорогу. А ещё приходится заново учить его контролировать себя во время полнолуний, и это сущий кошмар, потому что он теперь ничего не понимает, не осознаёт ответственности и опасности, которую влечёт его обращение. Я спускаюсь по лестнице вниз, а в прихожей слышится виноватый голос его матери, которой открыла моя мама. —Я знаю, что Скотту надо заниматься, но…Он так просился к нему, - бормотала она. — Мелисса, мне правда так неловко… — Ничего страшного, — хором говорим мы с мамой, и я торопливо вхожу в прихожую. — Я уже закончил с уроками. Привет, Лиам, — широко улыбаюсь я, и мальчишка бросается ко мне. Он любит обниматься. — Лиам, кроссовки! — возмущённо кричит миссис Данбар, глядя на следы на полу. Я качаю головой. — Ничего страшного. Я потом всё уберу, — Лиам отстраняется и испуганно спрашивает: — Плохо? — Нет, нет, — успокаиваю я. — Хорошо. Он ещё часто путает эти два понятия, поэтому на всякий случай спрашивает меня, когда не знает. К примеру, он думает, что это очень даже «хорошо» — из-за всех сил шлёпнуть ложкой по тарелке с супом и потом с хохотом наблюдать, как я по-собачьи отфыркиваюсь. Ему смешно. Мелкий вредный Лиам. Он с ногами забирается на кровать в моей комнате. — Чем хочешь заняться? — спрашиваю я. Он долго думает. — Рисовать, — наконец изрекает он своё решение. — Рисовать? Отлично, — я достаю давно припрятанные карандаши и альбом. Пока Лиам сосредоточенно выводит каракули на листе бумаги, я смотрю на него, чувствуя, что сейчас подохну, сейчас сам раздеру себе грудную клетку когтями. Ведь если бы я не отпустил его в тот чёртов вечер в магазин… — Готово! — с гордостью объявляет он и показывает мне свой рисунок. — Хорошо? — Хорошо, — одобряю я, быстро моргая. — Завтра зайдут наши друзья. Они все соскучились по тебе и хотят увидеться с тобой. — Друзья, — медленно повторяет мой волчонок. — Друзья – хорошо? — Хорошо, — киваю я, ласково потрепав его по волосам. Лиам и я сидим на полу в моей гостиной и смотрим телевизор. С минуты на минуту должны прийти ребята. Им пока не разрешали видеться с Лиамом, с самого момента аварии они не видели своего друга. Тут мне, пожалуй, повезло. Если бы я не видел Лиама четыре месяца, я бы умер. Данбар побаивается новых людей, он привыкал к моей маме два месяца, но теперь его врач разрешил повидаться со стаей. Нет, конечно, он не знал, что ребята — наша стая, он думает, что это лишь такое образное выражение. Мой волчонок пьёт какао, фыркает и высовывает язык. — Плохо, — обиженно жалуется он. — Горячо, — поправляю я, забирая у него чашку и вытирая капли какао с его подбородка. — Повтори. — Горячо, — каким-то странным голосом повторяет Лиам, но я не замечаю этого. — Вот и хорошо, моло… Лиам? Теперь я вижу, что его губы дрожат, а прекрасные голубые глаза заполняются слезами. — Я… Я… — дрожащим голосом начинает Лиам, и я беру его лицо в ладони. — Шш, Лиам, ты чего? Всё хорошо… — Не хорошо! — кричит Лиам. — Плохо! На крик в комнату вбегает мама и испуганно замирает с таблетками в руках. — Что случилось? — Глупый! — не обращая внимания на маму, кричит Лиам, глядя на меня. — Лиам глупый! Я! Я глупый! Я обнимаю его, прижимаю к себе, и он начинает заливать моё плечо слезами. — Нет, ты не глупый. Глупый – это плохо, а Лиам - это хорошо. — Я глупый, — повторяет шёпотом в мою шею, и по моему телу совершенно не вовремя бегут мурашки, потому что оно всё ещё помнит дыхание Лиама на шее, но при других обстоятельствах. — Лиам не глупый. Лиам самый умный и хороший мальчик в мире, — мой голос тоже начинает предательский дрожать, и мама кладёт свою тёплую ладонь на моё плечо. — У нас всё обязательно получится, мы тебя вернём. По дому раздаётся трель звонка, и мама уходит открывать, незаметно подсунув мне в руку таблетки. Когда Мейсон, Стайлз и Лидия заходят в дом, Лиам уже успокоенный и счастливо попивающий какао. Впрочем, когда он замечает незнакомцев, он тут же отставляет напиток в сторону и пугливо жмётся ко мне, как к единственному, кого он знает в этой комнате. — Он ещё немного боится, — отчего-то виноватым голосом объясняю я друзьям, садящимся на пол, рядом с нами. — Не бойся, Лиам. Это – друзья. Друзья – хорошо, помнишь? — Привет, Лиам, — я благодарен Лидии за то, что она улыбается так открыто и дружелюбно, чтобы не напугать моего волчонка. — Я Лидия. — Лидия, — медленно повторяет Лиам. — Я Стайлз, — немного неловко произносит мой лучший друг. Что ж, я его понимаю. Это жуть, как неловко – заново знакомиться с тем, кого ты близко знал раньше. Неловко и даже страшно. Имя Стайлза слишком сложно для того, чтобы Лиам его сразу произнёс, но он постарался, и Стилински остался доволен. Мейсон нервно стучит пальцами по коленке и разглядывает Лиама во все глаза. Он явно чувствует себя не в своей тарелке, когда произносит: — Привет, Лиам, я… — Мейсон, — перебивает мой волчонок и невинно хлопает ресницами. Как будто так и надо! Мы все смотрим на него во все глаза, разинув рты. Лиам это замечает и рефлекторно вперивается глазами в моё лицо. Но я тоже не могу сдержать своего изумления и бешеной радости, и Лиам пугается, чувствуя, что остался один. — Плохо? — его губы опять дрожат, и это вырывает меня из моего оцепенения. — нет! Нет, нет! Очень, очень, очень хорошо, ты молодец, Лиам, ты это сам вспомнил? — Скажи ещё раз, Лиам! — Давай, скажи, Лиам! — Мы так гордимся тобой! Немудрено, что под этим напором Лиам совсем перепугался, и больше из него ничего не удалось вытащить. Через двадцать минут приехала миссис Данбар и забрала его домой, потому что короткая встреча вымотала его. Я так горжусь. Я так горжусь Лиамом. Это я взахлёб рассказывал маме, пока помогал ей мыть посуду после ребят. Всё хорошо. Всё будет хорошо. Однажды Лиам спросит меня: — Любовь – хорошо? И я, конечно же, скажу, что хорошо, очень хорошо. Однажды Лиам поправится. Но эта привычка «хорошо-плохо» останется между нами навсегда. Он будет спрашивать: — Ты и я — хорошо? — Хорошо. — Поцелуи— хорошо? — Хорошо. — Чего ты ждёшь, МакКолл? Это будет мой Лиам. Ну , а пока я буду просто рядом с ним, как его друг. Придёт Новый Год, и мне надо будет купить ему подарок к празднику. В магазине я видел огромный набор фломастеров, карандашей, восковых мелков и красок. Ему точно понравится. Лиаму предстоит увидеть свою первую (семнадцатую) ёлку в своей жизни. Завтра надо будет научить его лепить снеговика. А потом приготовить тёплый чай с лимоном и поставить что-нибудь новогоднее по телику. Снежинки падают на моё тело, но я совсем не мёрзну. Хорошо стоять на крыльце и думать, глядя, как на Бейкон-Хиллз опускаются сумерки. Телефон в кармане брюк вдруг вибрирует, оповещая о получении сообщения. На экране высвечивается «мама Лиама», и я по-доброму усмехаюсь. Этот шебутной ребёнок слишком продвинутый. «ЛюбовЬ хорШо????!????!?!?!?!» «Опять смотришь фильмы для больших? SМ» «Любовь – хорошо. SM» Мама испуганно выбегает из дома на звук моих сдавленных рыданий и обнимает меня, как в детстве. Я тычусь носом в её шею. Я заставил свою бедную, самую хорошую маму волноваться сегодня слишком много раз. Я поднимаю голову, чтобы рассказать ей, что Лиам идёт на поправку львиными шагами, и замечаю, что мама тоже плачет. Чёрт, я её напугал. Моя очередь её обнимать и успокаивать. Уже перед сном мне приходит ещё одно смс. «А мы – хорошо?» Я улыбаюсь и гляжу на экран, думая, что на такое можно ответить, когда мне, глупому, приходит пояснение от моего самого умного мальчика. «Скотт – хорошо. Лиам – хорошо. Скотт + Лиам = хорошо + хорошо?» Я спешно печатаю: «Скотт и Лиам очень хорошо. Спи».