***
— А он не очень-то на меня и похож… — стоя напротив скульптуры, заявил Эцио. На белоснежную голову скульптуры Леонардо почему-то «надел» капюшон, а из-за последнего едва ли можно было разглядеть виски. Но из-под капюшона торчали короткие вьющиеся волосы, что ни капли не было похоже на причёску Эцио, которую тот уже много лет не менял. Лик изваяния был спокойным, глаза смотрели прямо, а губы пересекала небольшая дуга. — Я поменял кое-какие детали, — Леонардо повернул круг, чтобы развернуть к себе своё творение, — не потому, что я считаю, будто это красивее или ещё что... — Но это ближе к тому, что ты хочешь выразить, понимаю. Просто... я и не думал, что ты оставишь этот шрам на губах. — Я считаю, что лучше оставлять настоящие шрамы. — У него будет тело? — Конечно. Вот, например, форма руки, которую я вчера у тебя снимал, уже готова.***
— Он похож на меня лет так через четыре-пять, который каким-то мистическим образом попал во времена крестовых походов. — Правда?.. — Но, должен сказать, выглядит он весьма неплохо. — Возможно, он станет экспонатом на моей следующей выставке. — Что ж, тогда позволь же мне заранее поздравить тебя, Леонардо! — Это так волнующе... Думаю, я должен поблагодарить тебя, мой дорогой друг. — И когда же будет выставка? — О, уже очень скоро. На самом деле я должен был завершить эту работу ещё вчера, но ему настолько подходит этот белый цвет, что я уже сомневаюсь насчёт кое-чего... — Просто продолжай следовать своему вдохновению. А, и... как он будет выглядеть без капюшона? — Так, сейчас... Он ушёл в другую комнату, и Эцио за это время с ног до головы оглядел статую, имевшую с ним одинаковое лицо. Интересно, а у неё будет имя? — Вот! — Леонардо принёс другую незаконченную заготовку скульптуры и поставил её на рабочий стол. Эта версия уже больше походила на самого Эцио, но, к сожалению, на ней также отсутствовали, так сказать, символические алая лента и маленький хвостик, лицо же всё ещё выражало равнодушие и некоторое отчуждение. Отличался этот вариант от основной скульптуры тем, что в его глазах был небольшой слой золотистой краски. Эцио смотрел на свою собственную копию несколько секунд. — Я могу оставить его себе? — спросил он.***
— У него такое же выражение, с каким ты обычно сидишь на уроках математики. — Больше похоже на то, что Эцио вдруг решил стать учителем математики. Правда, даже в том случае в нём не было бы столько уверенности. — Мам! — На мой взгляд, многие девушки охотно бы приобрели себе статую такого привлекательного юноши, братец. Я бы даже не удивился, если бы наш друг использовал всё твоё тело для этого. — И куда ты собираешься его поставить? Мне бы не очень хотелось каждый день лицезреть это возле камина. — Пусть тогда стоит у меня в комнате. Кроме того, твои слова ранили меня прямо в сердце, Клаудия. — Он же не оживает по ночам? — Я могу это исправить.***
Статуя ночью, конечно, не ожила, однако Эцио приснился сон, связанный с ней. Он был окружён холодными камнями. Среди высоких гор и длинных хребтов возвышалась огромная крепость, а он же стоял тут, на вершине этого сооружения, вглядываясь куда-то вдаль. Та скульптура почему-то обратилась в далёкую искру света, гонимую ветром меж заснеженных скал. Расстояние между ними было велико, но он, однако, видел совершенно ясно. Искра, столь похожая на яркую звезду, дрогнула, замерцала, постепенно расплываясь и принимая форму крыльев. Она расправила мощные крылья, лавируя между скалами, заклекотала и закружила по небу. Голова и шея птицы были абсолютно белыми, без единого пятнышка. Эцио двинулся с места, отчего-то желая быть ближе к той белой птице, однако земля под ногами неожиданно дрогнула. Если же во сне весь этот мир сотворился с такой невообразимой скоростью, то что же ему мешало с такой же скоростью разрушиться? И он провалился в бездну и наконец очнулся. Впоследствии этот сон ему снился не раз, иногда где-то раз в несколько недель, иногда ещё чаще. Он уже подумывал о том, чтобы выкинуть ту скульптуру, после появления которой и начались эти странные сновидения, но после этого старший брат бы точно поднял его на смех, да и жалко было выкидывать подарок друга, так что от идеи пришлось отказаться. Мария предложила накрыть её куском белой ткани, и Эцио согласился.***
Леонардо отправил ему брошюру художественной выставки, а на её обложке была напечатана фотография той самой статуи. Сон, который до этого уже практически перестал его беспокоить, снова приснился ему в ту же ночь. И снова заснеженные горы, крепость, ветхие знамёна, белый орёл. Но в этот раз он стоял прямо перед ним. Это за ним он так долго гнался? Что-то в этом орле незримо напоминало ту статую, однако он уже не вызывал того чувства, с которым обычно смотрят на нечто прекрасное, как вызывала та статуя. Эта птица смотрела на него спокойно, но пристально и внимательно, сидя на одном из многочисленных каменных выступов. Эцио же прекрасно видел серые неровно торчавшие перья и худые острые когти. Этот сон казался таким ярким, таким... реальным, что он почти боялся прикоснуться к нему. Но... ничего же не случится, если он взглянет на него ещё раз? На следующее утро он решил посетить выставку. Людей внутри было не так много, а двое парней, стоявшие напротив той статуи, тоже носили капюшоны. Со стороны можно было заметить, что у одного из них и экспоната проглядывалось поразительное сходство в контуре подбородка и носа. — Эй, это разве не ты, Альтаир? — спросил парень в чёрной одежде. — Разумеется, нет, — ответил другой и с тем самым выражением безразличия и равнодушия на лице обернулся. Эцио встретился с ним взглядом. На уголке рта незнакомца тоже был шрам.