Чудотворец/Лжец

Ты ходишь в храм светлого бога, но кого ты пытаешься обмануть, Ронан? Ты оборотень и хищник, мимикрия — орудие твоего жестокого бесполезного труда, — но ты все равно чужой под взором Сына Божьего, пресыщенного уксусом и казнью, строгого и изможденного. Ты, Ронан, — язычник. Ты поклоняешься диким, кровожадным богам. Ты молишься под их грязными, осквернёнными плевками и поцелуями алтарями; спишь у их расколотого подножия, среди мусора и окурков. Отмаливать грехи ты будешь во тьме и на свету, в полутени — там, где лежит весь твой мир. Твоё Царство? Нет, ты предал все, что было твоим. Ты, некогда Король и Повелитель снов, сын создателя и создания; ты, чудотворец, созидающий мир из собственных мыслей и творящий жизнь из энергии земли и фантазий — ты опустился на колено перед другим Королём. Ты оставил мятеж, усыпил в себе бунт и ярость, преклоняя голову — как верный пес без гордости и достоинства, не уважающий ни себя, ни свои принципы, — ожидая поощрения, ожидая, пока твой мнимый друг (твой хозяин) погладит тебя по загривку и похвалит ласковым словом. Не удивительно, что сны отвернулись от тебя. Убийца себе подобных. Не удивительно, что сны пожелали свергнуть тебя. Трусливый безбожник. Ты заслужил каждый удар плетью, что нанесла тебе Судьба. Это началось, когда деревья в твоём царстве обратили на тебя свой древний гнев — шелест их алых листьев, отливающих золотом и тьмой, обратился в шипение; кора их, огрубев, скоблила и царапала твою кожу; в тенях их рождались чувства — первобытные и тёмные. — Vade! Recede a nobis! — был их голос в твоей голове, голос тлеющих мыслей и гниющих надежд. Демоны, твои родные, твои поданные, верные тебе и твоей силе, скрывались от тебя, прятали свои вещи и сокровища от твоих вороватых рук. — Я не возьму у вас лишнего, — уязвлёно произносишь ты, разводя жадные до чужого руки. — Ты кошмар, — говорят сны своему униженному и опозоренному королю. — Ты наш кошмар. Вор и лжец. Обманщик. — Я не вру! Никогда! — гневно кричишь ты, и Сны верещат, испуганно и печально. Страх и паника, словно белесая сулема, обрушились на бурую сухую почву и затопили твоё царство, твой мир пошёл пенистыми волнами, начался шторм — ты, Король Кошмаров, оставил те Земли и проснулся в ледяном поту. Латынь деревьев острыми камнями вонзалась в твой позвоночник. Ты кричал. Твой Король прибежал, услышав скуление верного пса и спросил, что случилось. Ты сжимал в кулаках твёрдое, острое и мокрое создание — плоть и кровь твоей собственной боли. Ты быстро и незаметно прячешь её под подушку и прогоняешь Короля. Дерзкий и грубый. Это не отменяло твоего преклонения перед ним. Ты коротаешь последние тёмные часы в молитвах не тем богам. Потом твои вещи стали пропадать. Маленькие булавки, пуговицы, ручки, ключи. Ты замечаешь пропажу мелкого барахла, когда начинает исчезать крупное. — Никто не видел мой телефон? — спрашиваешь у Короля и его свиты, они качают головами. Ты окидываешь взглядом покои своего Повелителя и замечаешь Ноя — он стоит в углу, пристально смотрит тебе в глаза, — так, словно его предали, убили и возродили, и сделал это именно ты, — и, покачав головой, будто сожалея о чем-то, прячется в тени. Ты хочешь броситься за ним, но твои руки и пальцы такие голые и незащищенные — в них нет власти над тенями, нет уверенности, нет когтей. В них больше ничего не осталось. Будто сила брать и вонзать вытекла сквозь давно зажившие порезы на запястьях. Они болят с новой силой. Пальцы твои дрожат. Дни ползут, избегая встречи с тобой — время сыпется на мир где-то поодаль, когда ты пытаешься побороть собственную усталость и слабость. Ты бродишь призраком по Дворцу Короля, видя везде тени своих вещей — забытых и исчезнувших. Сны гонят тебя прочь, они скалятся и верещат своей аморфной сущностью, отказываясь говорить с тобой. Даже клеймо лжеца и вора, что они тебе присвоили, растворилось в этом серном шипении сквозь клювы и клыки. Однажды исчезла Чейнсо. Ты обнаружил это, придя из туалета. Клетка её опустела и нигде, по всему Монмауту и в округе не было ни следа твоей птицы. Ты поднял всех на уши. Ты метался и кричал на всех, сгрызаемый мыслью, что твой ворон исчез. Вокруг носились голоса — они спорили друг с другом, безликие и бесхозные: «Она же птица она улетела Это Чейнсо она не могла никуда улететь Да не без Ронана Значит ещё прилетит Она куда-то пропала Надо что-то придумать». Ты понимаешь, что исчезновение твоей птицы — слишком абсолютное и безвременное, чтобы быть устроенным человеком. Это наталкивает тебя на мысль, которая во мгновение оплела твоё сознание диким плющом. — Я знаю, где нужно её искать, — говоришь ты и уходишь в свою комнату. Засыпаешь, словно проваливаешься в канаву, барахтаясь во тьме и листьях, пока глаза не насыщаются Энергией. Роща деревьев поредела и выцвела. Янтарь, что цвел на коре живых деревьев, что веками каменел и шлифовался влагой и ветром из алой смолы, исчез – пустые, сухие, безжизненные стволы стояли, словно разворованные могилы. Ты мотаешь головой и гневно вещаешь: — Что вы сделали с Чейнсо? — Забрали её. — Забрали?! — Твой рот наполняется пеной ярости. — Что вам от неё надо?! Верните мою птицу! — Забрали своё. — Голоса снов тихие и инертные. Они похожи на тени и облака, в которых тонут звезды. В них нет жизни и реальности — они словно выдуманы. Самими собой. — Забрали то, что принадлежит нам. Твои глаза округляются. Глотку связывает в узел. Ты не слышишь собственное сбивчивое дыхание, оскверняющее обитель снов. — Ты вор, — падают на тебя сонные голоса. — Ты все забираешь у нас. Забираешь и забираешь. Забираешь и забираешь. "Забираешь..." — ворошили шелестящие звуки вечности деревья, высекая боль своей усталой латынью. — Теперь мы украдём у тебя. Слишком долго воришка брал наше. Теперь мы... и тебя заберём. Страх проходит сквозь тебя стрелой, смысл страшных слов впивается в твое сознание пиявкой — ты дергаешься и бежишь. Сбегаешь, падаешь и запинаешься, чувствуя накалёнными нервами, как сны, протягивая из бездны свои ветвистые руки, цепляются за тебя сучками, скребут твою кожу корой, волокут назад, в своё невозможное лоно. И ты просыпаешься с криком и дрожью, словно рождаешься из Сна. Первые мгновение тебе кажется, что ты проснулся в кошмаре — он, черный от ужаса и ненависти, окутывает всего тебя, пронизывает весь мир, заменяет явь на свою грубую суть. Но реальность осыпается на свои места. Твоя комната реальна. Фабрика Монмаут реальна. Мир вокруг реален. В груди зияет тёмная янтарная пустота. Она такая тяжёлая и невыносимая, что голос сводит, и тебе кажется, что ты утратил способность говорить. Выйдя из комнаты, ты бредёшь на кухню и, подставив рот под кран, жадно глотаешь жёсткую, невкусную, сырую воду. Растворив пустоту в желудке, ты замираешь, вцепившись руками в края столешницы и пытаешься пригладить нервы. За спиной вспорхнул легкий голос: — Что-то не так, — констатирует Адам, подходя к столу и наливая стакан воды из кувшина. Ты, не смотря на юношу, садишься за стол и горбишь спину. Позвонки буграми выпирают из-под мокрой ночной майки. — Это сны украли Чейнсо. Они воровали мои вещи. — Кошмары? — Голос Адама сладкий и правильный. Ты тонешь в его акценте, хоть и давно уже привык к нему и научился не реагировать так бурно. Тем не менее, он ласкает твой слух, ты чувствуешь покой и уют, слушая юношу. — Сны, — повторяешь ты сухо, так и не смотря на Адама. Вместо этого ты уставился в пустоту. — И ты вернул все, что они украли? — так же любезно и вяло спрашивает Адам, а ты все еще не отошел от ужаса, случившегося с тобой, чтобы заметить что-то неладное в речи друга. — Нет. — Ты раздумываешь, стоит ли открывать правду о произошедшем во сне. Кажется, если это произнести, это станет еще страшнее. — Они сказали, что и меня хотят забрать. — Вот как. — Только сейчас ты повернул голову посмотрел на Адама Пэрриша. Он стоит к тебе спиной, опустив руки на стол и держа голову прямо. Тебе не видно его лица — ты понимаешь, что с момента начало разговора так и не видел его, и этот факт становится загадкой, приобретая с каждой секундой черты страшной тайны. Ты осознаешь, что друг одет во все белое – белоснежную, новую футболку и такие же свежие, чистые штаны. Его ноги босы и испачканы в бурой земле. Ты молчишь. Ты напряжён. В тебе с новой силой клекочет страх, новообретённый, свежий, бурлящий. Твой голос вибрирует, почти дрожит: — Адам?.. Адам, не двигаясь, не меняя положение, долго молчит. Тишина сочится из него, словно трупный запах из мертвого тела. В твоем горле пересохло, ты снова ощутил удушение жажды. Наконец Адам произнёс — тем же безразлично-чужим, красивым, глубоким голосом: — Ты не задумывался, почему твои кошмары выглядят именно так, Ронан? — Адам двинулся. По его покатым плечам и длинным рукам пробежался порыв, движение, импульс, словно кожа наполнилось ветром. — Почему они имеют такую природу, Ронан? Не задумывался ли ты, что они из себя представляют? Ты встаёшь со стола и отходишь на шаг, не сводя глаз с Адама. Адам, казалось, следит за тобой затылком. — Что не так с тобой? — шипишь ты. Адам обернулся. Ты почти кричишь, глядя на друга. — Со мной все в порядке... — Доносится из-под деревянного оскала. — ...а с тобой? – Две луны глазниц маски снимают с тебя взглядом кожу. – Я начал про твои кошмары. Почему все-таки вороны? – Он двинулся к тебе. – Почему антропоморфные? Почему столь безобразных и мерзких созданий плодит твоя дурная голова? – Адам, прогулочным шагом приблизившись к тебе, остановился и постучал пальцем по твоему черепу. Его движения, гибкие и неуверенные – движения настоящего Адама, – истерлись под твердой грацией жестокой маски. Тебе кажется, что это она с тобой говорит – она живет и болтает, она хочет истерзать тебя, – а Адам, – его красивое тело, его взъерошенные густые волосы, словно высушенное солнце, его горький мягкий запах... он просто спит за этой маской. И если ее сорвать, ты увидишь мирное нетронутое лицо друга. Он медленно распахнет глаза, трепыхнет белесыми редкими ресницами, приоткроет рот и посмотрит на тебя пустым, скупым на эмоции взглядом. Ты, держа его голову, смотря в его светлые глаза, позволишь себе улыбнуться. И только что очнувшийся Адам будет слишком растерян, чтобы запомнить это. Но маска неумолима и неприкосновенна. Она паразитом вцепилась в твоего друга магическими зубами, сосет его жизнь и тащит его тело за собой, преследуя тебя. Ты застыл на месте, загипнотизированный взглядом мертвых темных глаз, уничтоженный ужасом, что маска внушает тебе. Ты хочешь отойти, хочешь закрыть глаза, но твое тело отказывается прятать тебя от угрозы – грубая древесина приближается к твоему лицу, острые углы ее оскала целятся в твою шею. – Я скажу тебе, Ронан, в чем дело, – доносится голос из-под фальшивой улыбки. Это уже окончательно голос не Адама – ты узнаешь в этом тихом размеренном шёпоте голос Снов, разговаривающих с тобой в Роще – эти голоса, которые обвиняли тебя в воровстве и лжи, которые угрожали забрать тебя к себе, будят животный ужас в твоем бешено стучащем сердце. – Просто эти уродливые вороноподобные монстры, это все... ты и есть, Ронан. – Голоса из-под маски несколько раз эхом повторили твое имя. – Ты безбожник. Ты чудовище. Ты кошмар. Адам толкнул тебя, и ты упал на пол, ударившись затылком. Юноша восстал над тобой, маска нависла над твоим дрожащим телом, отражая необработанной древесиной – извращенно, гротескно и сатирично, – ужас, рвущий твое лицо. Ты стиснул зубы и неровно дышишь. Барахтаешься на полу, словно невидимые псы, гончие из ада, набрасываются и рвут твое тело – мозг рождает страх, страх заражает твои нервы, они внушают мышцам высокоградусную боль. Тебе страшно, так страшно – твои чувства к юноше в маске, протягивающим к тебе руки, столь первобытны и инстинктивны, что перед глазами разливаются чернильные пятна. Пульс, колотящийся в бешеном темпе, в итоге слился в один острый гул, заполняющий уши. Последнее, что ты, Ронан, видишь – как Адам опускает на твою грудь длинные, когтистые, старческие пальцы и надавливает, словно толкая куда-то. В то же мгновение ты чувствуешь пустоту под собой, в твоем желудке холодеет – ты трепещешь, размахивая руками и скуля. Затем в миг падения тебя окутывает шорох листьев. Их шелестение, похожее на неразборчивый шепот, сдирает с тебя кожу, заменяет мясо землей. Грязный и задыхающийся, ты распахиваешь глаза в Роще молчаливых мрачных деревьев. Над тобой звезды. Под тобой древняя почва, пропитанная энергия. Ты проснулся. Ты обливаешься потом и дрожишь. Ты встаешь на ноги, сбрасывая лоскуты паники. Перед глазами стоит образ Адама, но ты его прогоняешь. Ты чувствуешь приливы злости, наполняющие тебя силой. Окинув взглядом хмурые кроны деревьев, ты ищешь взглядом Голоса, но находишь лишь эхо – оставленные ими мимолетные одинокие тени. – Ну и что? – рычишь ты, носясь по Роще. – Что теперь? Нет ответа. Только звезды тают вокруг. Ты тщетно искал хоть одну живую сущность, способную слушать и говорить – деревья молчали, энергия покинула их жили. Ты мечешься среди них, пока не устаешь. Тогда ты пожелал уйти и найти себе убежище в реальном мире. Но, спустя три безуспешных попытки, ты понимаешь, что не можешь проснуться – чувство, что ты спишь и грезишь, исчезло. Ты его не испытывал, словно тебя стерилизовали. Во мгновение сердце пропустило удар и образовало дыру в груди. Ты не мог покинуть Рощу. Ты не можешь проснуться. Эти мысли кувыркаются в твоей голове, как две дикие голодные обезьяны. Ты стоишь, растерянный и уничтоженный. Вокруг тебя клубятся тени. – Вот ты и дома, – слышишь ты чей-то удовлетворенный густой голос. – Вот ты и дома. Вот ты и дома, Ронан. Ты молчишь. Со всех сторон, в кустах и за стволами, двигалось что-то большое и стремительное. – Ты останешься с нами, – говорят голоса. Ты не двигаешься с места. Тебя окружают высокие безобразные фигуры монстров-воронов – на каждом из них, сбоку на клюве была свешена деревянная ухмыляющаяся маска. – Кошмар среди кошмаров... Чудовища, клекоча глотками и царапая землю когтями, копошились в темноте, волочили крылья и щелкали клювами. С каждым мгновением они подступали к тебе все ближе. Голоса шептали что-то, но никто их не слушал. Когда ты, Ронан Линч, закрыл глаза, ты понял, что не помнишь ни одной молитвы, и кошмары приняли тебя в свои объятья, как брата своего.