Незнание — сила

Мистер Малфой всегда чувствовал себя скованно в пятницу после работы: он шёл немного сбивчивым шагом, опустив голову и засунув руки в глубокие карманы брюк, постоянно думая о том, не торопится ли или не медлит. В эти минуты он всегда думал о том, как провел бы пять лет лагеря, которые ему грозили за несколько постыдную и грязную слабость. Но сегодня… сегодня он чувствовал тупую опустошенность, петляя между домами в лабиринте сужающихся улочек бедных кварталов. Здесь не бросались в глаза элегантные буквы выжженных в сознании лозунгов — Министерство правды, искупанное в кровавых лучах заходящего солнца, бросало длинную тень на трущобы, среди которых бродил он в последнее время слишком часто. Мистер Малфой горько усмехнулся — какая ирония! — в тени Миниправа он раз за разом совершал своё грязное преступление с гадким вкусом положенного партийным джина. Сегодня он впервые без этого пойла, но последний раз вкусит свой запретный плод. Постепенно на темнеющих улочках всё чаще тут и там стали мелькать женские фигуры — сосредоточение похоти и разврата Океании. Каждый раз, при возвращении из этого места, мистеру Малфою нестерпимо хотелось отмыться: от их взглядов, тонкими женскими пальцами поглаживающих его удаляющуюся спину, и от отдающих хрипотцой «Два доллара», обжигавших слух. Кажется, здесь — в этом месте, сквозящем безвкусицей и смешанной с перегноем похоти — просто нет места чему-то прекрасному. Мужчина усмехнулся, выйдя на очередную улицу: он нашёл её здесь. Голубые цветы в треснувшем горшке на подоконнике — это они привлекли его внимание, заставили повернуть голову в сторону, как оказалось, её окна. Пастельный цвет, приятный глазу, будто привет из далекого прошлого, в существовании которого он не был уверен, ведь историю переписывали ежедневно. Он бродил тогда по переулкам пролов довольно долго, расслабив мышцы лица и сгорбив спину — телекранов здесь не было. Ему встречались сплошные нелепые куклы и маски — не женщины; их принадлежность к пролам выдавало хотя бы это. Мистер Малфой проходил мимо них, пообещав себе выпустить пар несколько позже, шел, пока не зацепился взглядом за нежные лепестки, а потом увидел её совершенно не тронутое косметикой лицо. Будто она была не из этого мира, будто была своей, как все те женщины, которые окружали его каждый день, проходили мимо, не замечая, только она смотрела на него, не прячась, ловила взгляд, словно выводила на откровение. В тот момент в голове пульсировала одна мысль: он может её почувствовать, может прикоснуться к её лицу, ощутить тепло тела. Ему было наплевать, какую цену она назовет, он отдал бы все, что лежало в его карманах. — Сколько? — собственный голос показался ему совершенно незнакомым. Будто бы в ком-то, а не в нём, её вид пробудил то, что так старательно вытравливала партия с самого его рождения, с самого детства. Инстинкт, от которого кипела кровь в венах — иначе почему ему вдруг стало так жарко? Она не ответила, лишь смотрела на него со странной смесью вызова и облегчения в глазах. — Сколько? — настойчиво повторил он свой вопрос. Мистер Малфой занёс руку для удара и остановился. Он в подробностях помнил, как женщина распахнула перед ним обшарпанную дверь, забрав нужную сумму. Теперь этот дом открыт для него всегда, стоило лишь выложить деньги и поставить на стол бутылку бессменного джина. Или он каждый раз оставлял в этом доме что-то большее? — мужчина не знал. Так или иначе, он жил от встречи до встречи, представляя, как снова прикоснется к ней. А что будет теперь? Мужчина зажмурился, прогоняя нерешительность, уже поздно отступать, сейчас ему остается лишь одно: попытаться напиться этим чувством на всю жизнь. Глупо. Рука, дрогнув, несколько раз ударила в дверь. Послышались торопливые шаги; дверь приоткрылась, и он проскользнул внутрь дома, бросив настороженный взгляд на тёмную пустующую улицу, кое-где подсвеченную тусклым светом фонарей. В коридорчике царил полумрак, в котором угадывались очертания скудной мебели и силуэт женщины. Драко показалось, что её уже нет, что с ним играет воображение, но чиркнула спичка, вспыхнул огонёк, перекинувшийся на фитиль свечи, и наваждение прошло. Она здесь, стоит, сжимая в руке подсвечник, и смотрит на него. Её взгляд остановился на его руках; в них не оказалось привычной бутылки джина. Мистер Малфой спешно убрал руки в карманы, глядя на её ключицы, потому что впервые не решался посмотреть в глаза. — Я ждала тебя, — она любила делать это, будучи освещенной лишь скупым язычком пламени, каждый раз затевающем на стенах искусную игру теней, и если раньше мистер Малфой хотел наблюдать каждый изгиб её тела в его чутких руках, то теперь он был действительно рад полумраку. Бесконтрольное чувство вины стало душить мужчину, он сглотнул, продолжая ласкать взглядом тонкие ключицы. — Что-то случилось, Драко? — словно удар под дых, заставивший согнуться. Она поставила свечу на шаткую тумбу, протягивая к нему руку, которую он тут же перехватил. Не сегодня: он должен напиться ею до конца своих дней, и чувство вины будет лишним. Он притянул её к себе резким движением, она лишь успела сдавленно охнуть от неожиданности. Малфой обнял её за талию одной рукой; другой скользнул по округлым бедрам, задирая подол выцветшего старого платья. Он целовал её шею, ключицы, жадно вдыхая тонкий аромат духов — не таких, как у других женщин-пролов, с которыми он был, кажется, уже в прошлой жизни. Эти духи были приятными, едва уловимыми, совершенно ненавязчивыми, как и всё остальное в ней — не такое вульгарное, как у них. Он пытался подобрать верное слово для неё, но не мог — в новоязе давно не было таких выражений. Подушечками пальцев он очерчивал кружевной рисунок её чулок, и едва ли не терял себя — у его жены и всех партийных женщин такой одежды не было, у уличных дам — и то не у всех, и не такие, нет, всё не то, не в сравнении с ней. — Ты, Грейнджер, со мной случилась ты, — прошептал он, надеясь, что она не услышит, касаясь губами её прохладной кожи. Она хотела что-то сказать, но Малфой не дал, сильно прижав девушку к стене. Она прикусила губу от боли в затылке, сдерживая всхлип. А его пальцы тем временем подцепили ткань белья, стягивая его вниз. Её руки точными движениями избавили мужчину от брюк. Такое с ним было только в первый вечер, когда его воображение достигало своих границ, рисуя чувственные прикосновения. Впервые за всё время он позволил себе что-то за пределами маленькой тёмной спальни, пропитанной запахом сырости, впервые он не хотел терять ни секунды на несколько никому не нужных шагов по стёртым половицам до постели со скрипучим матрасом. Он прижимал её тело к холодной стене и почти жалел о том, что не родился пролом, что не может провести всю жизнь с этой женщиной, прижимая её к стене и имея полную свободу действий. Как сейчас. Где-то на задворках сознания билась мысль, что она может всё понять, уже поняла, ведь слишком умная не то, что для пролов — даст фору большинству партийных; но она лишь откликалась на его прикосновения, поцелуи, и Драко позволил себе отключиться, забыться с ней в последний раз. Он просто крепче прижимал её к себе, стараясь запомнить каждый стон и вздох, стараясь не думать о том, что после не будет привычного вкуса джина на губах и откровенных разговоров. Внутри него образовалась пустота, ещё пустота образовалась там, где были их постоянные разговоры и непочатая бутылка джина. Ему будет не хватать возможности рассказать все кому-то о своей важной работе, её нетипично-умных для прола вопросов — она действительно интересовалась его жизнью. Или все же только работой? Они стояли в полном молчании, Малфой одевался. Он по-прежнему не ответил на вопрос о том, почему ему нужно так рано уходить. Мужчина взялся за ручку двери, невольно прислушиваясь к дыханию Гермионы. Прощальный взгляд. В тусклом свете догорающей свечи он наконец решился посмотреть ей в глаза. Где-то в переливах стоящих в них слёз он увидел свой немой ответ на её немой вопрос — она догадалась. Возможно, она поняла всё с самого начала, возможно, теперь она позволяет себе его ненавидеть. — Незнание — сила, — в мертвой тишине его слова тяжело осели на стёртые половицы под её ногами, а он больше не обернулся. Когда она пропадает из поля зрения, вживлённая в разум политика партии выскальзывает из-за завесы эротического тумана. Ему словно шепчут на ухо — это правильно, ты поступаешь так, как надо, ты почти герой — ради спасения режима и страны нужно избавляться от заговорщиков и революционеров, а его Гермиона оказалась именно такой. Он понял, что натворил, когда нашёл у неё записи: аккуратным почерком исписанные страницы со всеми секретными и не очень данными, бесполезными обрывками фраз и фактов поодиночке, но потенциально опасной для Большого Брата информационной базой в совокупности — всё в точности с его слов. Пять лет лагеря за секс с проституткой вдруг обернулись потенциальным визитом в комнату 101, и он испугался, не желая нести ответственность за свою беспечность. Окутанная сумерками одинокая мужская фигура удалялась от дома мисс Грейнджер. Прохладный ночной воздух отрезвлял, Малфой поёжился, беззвучно повторяя слова о долге, но так и не смог избавиться воспоминаний о последней минуте. Он поднял голову, услышав шум: к дому неумолимо приближалось четыре силуэта. Голос одного из агентов полиции мысли он узнал сразу, именно этим голосом совесть говорила ему о долге и верном выборе. Увидев мистера Малфоя, они замолчали, будто не были знакомы. Словно девушку в пустом доме не ждала страшная участь, будто не эти люди приведут приговор в исполнение и вовсе не этот мужчина подписал его своей рукой. Они поравнялись, скользнув взглядом по лицам друг друга. Короткий кивок как точка в судьбе Гермионы Грейнджер. Драко Малфой так никогда и не ответит себе, что похоронено в Министерстве Любви: Гермиона Грейнджер или его единственная любовь*. ___________________________________________________ *авторская игра слов, а не тавтология, уважаемые читатели.