Сон в летнюю ночь

Руки скользят по телу, а губы сцеловывают рваные вздохи, сопровождающие ритмичные толчки. Лоб покрыт капельками пота, и черные волосы липнут к нему, собираясь в прядки. Дженсен откидывает пару прядок со лба и целует. На губах остается соль, когда он по привычке их облизывает. Глаза, светящиеся при свете полной луны, удивленно распахиваются. — Что ты творишь? — с усмешкой шепчет обладатель этих глаз, прекрасных и невозможно синих. — Просто, — Дженсен пожимает плечами, не зная, как объяснить свой поступок. Но это и не нужно, потому что все это — ерунда, мелочь, быстро забывающаяся под новой серией вздохов и толчков. Он чувствует, что любовник уже близко, потому что тот сбился с темпа, дышит совсем коротко и цепляется за его плечи так судорожно и крепко, что от ногтей непременно останутся следы. Дженсен давно научился отмечать такие вещи, да и всего его выучил почти наизусть, до последнего изгиба любимого тела, до последнего блика в синих глазах и частоты стона. Но ему не надоедает, нет. Потому что все упирается в это «почти», и когда уже кажется, что все начнет катиться к рутине, находится что-то новое, что непременно нужно изучить и изведать… Например то, как он произносит его имя. «Дженс». У этого ласкового сокращения есть восемь интонаций, каждую из которых Дженсен знает наизусть, но вот, чуть обветренные губы изгибаются и тянут: — Джееееенс. И это как-то совсем по-другому, да так горячо и возбуждающе, что Дженсен не выдерживает и кончает. Внутри тепло и мокро. В душе светло и спокойно. Оргазм не принес опустошения, только это чистое спокойное счастье. — Ты невероятный. Я когда-нибудь привыкну к сексу с тобой? А то я каждый раз рискую схлопотать инфаркт от шквала эмоций. — Если ты привыкнешь к сексу, тебе станет скучно, и ты меня бросишь, — Дженсен фыркает и подается навстречу руке, обвивающей талию. Прижимается близко-близко и смотрит в глаза, любуясь отблесками затухающего лунного света. Скоро уже начнет светать, а они так и не сомкнули глаз ни на секунду. Но разве это важно? — Я никогда тебя не брошу. Ты, впрочем, знаешь. — Даже если я стану импотентом? — он усмехается. Знает. Конечно же, он знает. Чувствует каждой клеточкой своего тела — они будут вместе всегда, а потом… Наверное, просто перестанут существовать. Умрут в один день, как и положено двум до неприличия влюбленным друг в друга людям. — Со мной — никогда не станешь… Хочешь поспать? Тебе же вставать рано, а скоро солнце взойдет. — Хочу тебя, — шепчет Дженсен, совершенно не намеренный сегодня ни спать, ни становиться импотентом. — Мы же только что… О. Ну, ты же дашь мне минутку собраться? — Только если одну. — Если кто импотентом и станет, так это я. Совсем ты меня не жалеешь, — притворно ворчит любовник. Секса уже не хочется так сильно — безумная страсть схлынула после первых трех разов. Скорее хочется просто ласки, нежности… И Дженсен тянется за этим, прекрасно зная, что ему даже не нужно произносить вслух свои желания. К чему это, если у них одно настроение на двоих? Руки вновь скользят по телу, но на этот раз не требуют, а напротив, отдают. За окном начинает разгораться рассвет. Дженсен улыбается в поцелуй. Нет, спать он сегодня определенно не будет… Дженсен резко садится на кровати и хватает ртом воздух. Кошмар. Наверное, ему снилось, что его душили, положив на грудь булыжник, иначе откуда это тянущее чувство в сердце и почему саднит горло? Он массирует виски, пытаясь припомнить детали сна. Подушка… Его душили подушкой? Кровать, и он лежит на ней… Нет, его, кажется, не душили вообще, но почему так тяжело дышать? Губ что-то касается, и от этого обжигающе-приятно, а кислород кажется лишним и совершенно ненужным в этот момент… Свет луны, отражающийся… Дженсен охает и зажимает заложенные уши. Словно бы самолет резко попал в зону турбулентности или машина неожиданно съехала с кочки… Рядом ворочается жена и приоткрывает заспанные глаза цвета расплавленного шоколада. Дженсен не видит — они плотно зашторивают окна на ночь. Просто помнит, но воспоминания такие тусклые и чужие, словно навязанные насильно. Он тянется рукой к тумбочке и, сбросив какую-то мелочь на пол, наконец нащупывает кнопку выключателя. Лампы вспыхивают ярким светом, который бьет по глазам. Дэннил зажмуривается так быстро, что Дженсен не успевает рассмотреть цвет. Но морок уже спал, и собственная выходка кажется глупой. Он что, забыл цвет глаз жены? Ну что за бред? — Что ты творишь? — в голосе недоумение и раздражение. Сердце пропускает удар, кончики пальцев покалывает в предвкушении, а мозг тянет вспоминать сон. Дженсен приказывает им успокоиться. Усмехается собственной неадекватности и виновато смотрит на жену. — Прости. Я хотел пойти на кухню попить воды. — Так иди и попей. Зачем будить меня и включать большой свет? Дженсен, ты же знаешь, что если нам куда-то надо среди ночи, мы включаем ночник! Я же теперь не усну! — Прости меня, — повторяет он и поднимается, шлепая босыми ногами по полу. — Свет! — доносится ему в спину, но Дженсен уже не слышит, погруженный в свои мысли. Мужчина садится за стол и долго выравнивает дыхание. Иногда сны совершенно выбивают его из колеи, заставляя думать и чувствовать странные вещи. А ведь он их даже не помнит! Он поднимает голову и смотрит в окно. На кухне штор нет, только тюль, поэтому можно увидеть контуры огромного сияющего шара, утопающего в море облаков. Дженсен, как завороженный, отдергивает тюль и забирается на подоконник. Он сидит так несколько минут и смотрит на луну в самой великолепной своей фазе. Полнолуние. В голове будто щелкает, но на этот раз — безболезненно. Напротив, дышать наконец становится легко. Свет луны, отражающийся в глазах. Синих-синих, словно море — настоящее, а не это облачное, лилово-свинцовое. Соленое такое море… На этот раз кусочек загадки таится в слове «соленое», и цепочка продолжается. Соленые губы. Улыбка. Все хорошо. Все действительно хорошо, а ему пора бы лечь спать, а то завтра с утра на работу и вкалывать до самого вечера. Как хорошо, что он так сдружился со своим партнером по съемкам и экранным братом, с ним и работа в радость… Дженсен крадется обратно в комнату, ложится на кровать и трет стопы одну об другую, чтобы точно не занести в кровать никакой грязи, хоть домработница и справляется с мытьем полов прекрасно. Голову заполняют бесполезные бытовые мысли, и Дженсен погружается в них, засыпая… *** В волосах — песок, во рту песок и вообще везде, где только можно (да и где нельзя, признаться, тоже) — песок. Идея секса на пляже была не лучшей, о чем Дженсен недовольно бурчит себе под нос. — Не занудствуй, — любовник целует его, медленно, развязано, долго. После поцелуя ощущение песка на губах и сухости во рту проходят. — Ты только посмотри, как красиво! И все это — целиком наше! — Предлагаешь прикупить парочку островов? — Хотя бы штучку, — он усмехается и водит пальцами по щеке Дженсена. Подсохший песок сыпется с нее обратно на пляж. — Боюсь, на это не хватит даже наших общих денег. — Тогда… Давай его украдем? Давай украдем наш собственный остров? Синие глаза смеются. Дженсен смотрит то на них, то на небо, то на воду и понимает, что нет ничего, ярче их. И даже на картинках рекламного агентства, какие они рассматривали, планируя отпуск, где все по-сказочному прекрасно и все цвета преувеличены, нет такой оглушающей синевы. — Ты когда-нибудь перестанешь смотреть на меня так? — Как? — Словно бы увидел Бога. — С самооценкой проблем нет? А? — он смеется и нежно целует его в губы. — А смотреть не перестану. И если бы тебе было неприятно, то отводил бы взгляд, а то смотришь тоже своими синими глазищами. — Мне приятно. Пока ты так на меня смотришь, я могу забывать обо всех несчастьях и проблемах. — Какие это у нас несчастья? — тревожно спрашивает Дженсен. — А пока обо всем говоришь «мы» и «у нас»… Не знаю. Не придумал ничего достаточно помпезного и романтичного. Я просто счастлив, вот и все, — любовник подтягивается на локтях и выгибается, словно кошка, решившая размять спинку. Он очень гибкий. И предел его гибкости — еще одна из неизведанных Дженсеном вещей. — Значит, их нет? — все же решает прояснить Эклз. Тот недоуменно хмурит брови. — Кого? — Несчастий. — Ты постоянно так смотришь, Дженс. И всегда говоришь «мы». Смысл фразы доходит до напрягшегося мозга не сразу, а секунды через три. Дженсен облегченно смеется. Не то чтобы он всерьез разволновался, что у них могут быть какие-то проблемы, но они все же не идеальны. — Я люблю тебя, — признание ласкает слух и радостно пустившееся в пляс сердце. — И я тебя люблю. Очень… — Мороженого хочется. — В тему, да, — Дженсен вновь смеется. Тот часто говорит что-то невпопад, но эта привычка, раздражавшая его у других, у любовника кажется милой. — Где же ты его тут сыщешь? — Давай останемся еще на неделю? И попросим привезти мороженого. До конца отпуска еще целый месяц, а остров так прекрасен… Дженсен кивает, за что получает благодарный поцелуй в шею. Песок все еще немного раздражает, и он нехотя спихивает любовника с себя и тянет его купаться. Жаль, что когда они вернутся, придется вновь заниматься этим скучным, утомительным и совершенно ненужным делом — носить одежду. Идея купить себе остров кажется заманчивой и не такой уж и неосуществимой… *** Дженсен просыпается и стирает со лба испарину. Судорожно стягивает с себя одеяло, потому что ему ужасно жарко, а под одежду словно бы набился песок. Нужно было встряхнуть простыни, прежде чем ложиться спать. Да хотя бы раздеться, а не падать прямо так, в джинсах и рубашке со сдавливающим горло воротом. — Что такое? — Кошмар приснился, — бормочет Дженсен. — Ничего, просто сон. — Опять? Ну ладно. Спи тогда. — Ага, конечно. Ты тоже. Он откидывается на подушки. Лежит без сна несколько минут, а потом резко начинает стягивать с себя одежду. Тихо чертыхается, шарит ногами по полу в поисках тапок, в несколько широких шагов доходит до ванной. Потом останавливается и поворачивается. Нет. Лучше пойти в дальнюю ванную, ту, что для гостей. Иначе рискует снова разбудить жену и нарваться на скандал, потому что вот уже которую ночь чета Эклзов не может провести спокойно, ни разу не просыпаясь. Нет, не подряд, а то он уже давно бы ночевал на диване, а пару раз в месяц. Может, чуть чаще в последнее время. Неважно. Это просто сны. Ему стоит пойти к врачу и начать пить таблетки, чтобы забыть про кошмары навсегда. Да. Дженсен решает, что именно так и поступит, если еще хоть раз проснется в холодном поту, помня только какие-то обрывки и ощущая пустоту в груди. Прохладная вода смывает ощущение песка на коже, но вот до души добраться не может. Та словно бы в грязи — и не мудрено, Дженсен сам втаптывает ее туда годами. Убивая весь ее свет моралью, принципами и холодными «должен». Должен хорошо учиться, должен найти престижную работу, должен жениться на приличной девушке… Это не лучшая ночь, чтобы подумать об убогости своей жизни и ее иллюзорной правильности. Дженсен стонет и опускается на колени. Он не знает, что с ним происходит. Но все иногда кажется чужим, словно бы эта жизнь — не его, а выдуманная кем-то виртуальная реальность, как во «Вспомнить все». А эти сны окончательно сводят его с ума. Да, ему определенно стоит обратиться к специалисту. И пропить таблетки. Он вылезает из ванной, обтирается полотенцем и идет на кухню. Уже привычно взбирается на подоконник и смотрит на небо. Луна сейчас совсем молодая, недавно родившаяся после очередного новолуния. А небо ясное-ясное и синие-синие… Дженсен удивленно хмурится. Там должно быть «Е» в обоих случаях. Или нет? Такие же синие — что это? Глаза. Глаза, которые снятся ему всегда, ну или несколько раз — точно. Этот кусок уже был получен им раньше. Он вспоминает еще одну секунду, и это целиком — чувства. Это восхищение. Он восхищается кем-то, возможно, тем, кому принадлежат эти глаза. Если есть глаза — должен ведь быть и человек. Глаза сами по себе бывают разве что в кровавых ужастиках, документалках про маньяков и учебниках анатомии. Но вряд ли Дженсену снится что-то такое. Не вряд ли — он уверен, что не снится. Это слишком скучно, чтобы стать загадкой всей его жизни… У него есть только луна, соль, синие глаза и этот кусочек восхищения. Из этих осколков точно не сложить слова «вечность». — Дженсен? Ты что тут делаешь? Ты что, спрыгнуть хочешь? Он качает головой и слезает с подоконника. Полотенце спадает на пол, а пока он наклоняется за ним, Дэннил своим взглядом словно бы вдавливает его в пол. Так сильно, что Дженсен едва распрямляет спину. — Все в порядке. Просто… — Ладно. Давай спать. — Ага. Все их разговоры в последнее время сводятся к этому. Дженсена это устраивает, в общем-то. Если бы жена начала задавать вопросы, стало бы совсем невыносимо. *** Они ссорятся. Они любят друг друга со всей страстью и ссорятся также — до криков, до истерик, до разбитой посуды и сломанных вещей, до всхлипов потом на плече и нежных «прости», до… До удара в челюсть. Дженсен шипит, отдернув руку. Лицо каменное, словно и вправду — ангел. Только ангел вряд ли бы стал так морщиться и хвататься за щеку. — Спасибо, что не пощечина. Было бы унизительно. — Ты мне изменил. — Пока ты не избил меня за то, чего я не совершал, я, пожалуй, пойду, — он хлопает дверью, уходя. Дженсен сползает по стене на пол, погребенный под тяжестью обломков рухнувшей идиллии. Он бы мог простить измену. Но, во-первых, отношения никогда бы уже не стали прежними — свободные взгляды любовника хоть и справились с его консервативностью и принципами, когда они только начали встречаться, но моногамия оставалась для Дженсена единственной возможной формой отношений. Серьезных, по крайней мере. А у них все было серьезнее некуда… Или это только ему так казалось? Редкие полноценные встречи, необходимость скрывать все от коллег и остального мира, воздушные замки и пустые мечты — может, все это было просто удобно? Чтобы задурить ему голову… Дженсен усмехается. Нет, это бред. Он скорее поверит в то, что ему врали родители, и он, вылитая копия отца и брата по внешности и матери по характеру — взят из приюта, чем в то, что их любовь была придумана. Острая боль немного отступает. Так, что жить уже возможно, а вот дышать и все прочее — все еще нет. Если она перейдет в хроническую, Дженсен застрелится. До него вдруг доходит, что его самый близкий и родной человек просто попрощался и ушел. Что он поднял руку на того, кого считал лучшим из людей. И что он сможет простить в общем-то все, что угодно, пусть хоть президента убьет… Мысли опять скатываются к бреду, а Дженсен бежит на улицу и замечает удаляющуюся фигуру. Они не паркуют машины у домов друг друга, чтобы не палиться в случае нагрянувших репортеров или обычных зевак-фанатов с телефонами. А сейчас они в доме Дженсена, поэтому до машины идти метров восемьсот. Дженсен бежит со всех ног, разворачивает к себе за плечо и целует, обвив шею руками. Любовник морщится, и его сердце в ужасе замирает. Но это — всего лишь потревоженная скула, а не конец их отношений. — Прости меня, прости, пожалуйста… Я больше никогда, я клянусь! Прости, прошу… И вернись ко мне, ладно? Мы все забудем… Этого вечера просто не было, как и той ночи… — Я не… — Не. Ты не, — радостно соглашается он и кивает головой как китайский болванчик. Руки все еще сомкнуты на шее, почти блокируя доступ кислорода. — Но я все, что угодно, тебе прощу. Не смогу без тебя потому что. Даже если ты — маньяк и притащишь домой жертву, я просто помогу тебе спрятать труп. И даже вопроса не задам. Только не уходи, будь со мной, кем угодно, но со мной… — бормочет он, не в силах остановиться. Любовник удивленно моргает, а потом мягко, но настойчиво отстраняет его от себя. — «Карла», кажется, произвела на тебя большее впечатление, чем я думал. — Ты очень убедителен в роли маньяка. — Да, я… Ох, Дженс, ты с ума сошел?! Ты же не одет совсем, выбежал на холод, в одном тапке, ну кто так делает? Горе ты мое луковое… — причитает он и, не слушая ничего, подхватывает Дженсена на руки и несет к дому. Обнимает крепко-крепко, кутает в плед и протягивает кружку горячего шоколада. Как в рождественских фильмах и сказках. До Рождества еще далеко, но сказки ведь могут случаться в любое время. — Прости меня. Я не должен был… — Бла-бла-бла, а я не должен был психовать, уходить и бла-бла-бла, а еще мы оба бла-бла-бла… Он так серьезно и проникновенно это говорит, что Дженсен не может удержаться от смеха. Шоколад едва не оказывается у них на коленях и на пледе. — Думаю, мы друг друга поняли. Так что можно закрыть тему и усвоить урок на будущее — нам противопоказано ссориться. — Да. Знаешь, я ведь правду сказал. Что бы ты ни сделал — я приму это. Может, буду сердиться, обижаться или ворчать, но приму, — тихо добавляет Эклз. Ему почему-то хочется, чтобы любовник знал это. Он уверен, что тот не станет специально пользоваться этим, а в иной раз, возможно, побережет чувства своего чересчур эмоционального парня. — Ага. Или плакать по ночам в подушку, собирая остатки разбитого сердца. Дженс, я никогда бы тебе не изменил, зная, что тебе будет больно — это раз, — он начинает загибать пальцы. — Я бы рассказал — это ноль, потому что возвращаемся к первому пункту. Наши отношения — величайшая ценность и редкость. Запятнать их чистоту ради веселой ночки? Ни за что. И потом, после наших с тобой… ночек я весь день отойти не могу. Это три, да? Лучше, чем ты в постели могу быть только я. Но это уже извращение. А еще я тебя люблю, и это сто пятисотая причина из списка «Почему я никогда не изменю Дженсену». Дженсен облегченно улыбается и кладет голову ему на плечо. Просто сплетни. А он идиот, что поверил, хотя та фанатка была очень убедительна и описывала все в слишком уж подозрительных подробностях. Еще и фото… Ох, черт бы побрал дурацкие фоторедакторы. — Люблю тебя. Я принесу лед. И нам надо придумать причину нашей драки, а то они обязательно заметят и руку, и твое лицо. — Знаю. Забей. Завтра. — Ну и ладно. Поцелуешь своего чокнутого ревнивого парня, мм? *** Дженсен кричит. Перепуганная Дэннил гладит его по щекам, по спине, пытается привести в себя и успокоить, но безуспешно. Дженсен выворачивается, отстраняясь от прикосновений. У многих знакомых пар — дети, по двое, по трое. А они спят вместе, но не друг с другом уже несколько месяцев. Дженсен равнодушно полагает, что Дэннил нашла себе кого-то на стороне, раз довольно-таки быстро сдалась и перестала приставать. А ему просто не хочется с тех пор, как пришло осознание того, что во снах он занимается сексом. Да таким, что Дэннил и не снилось… Снилось только ему. И все чаще в последнее время — с периодичностью в два-три раза в неделю. — Я ухожу. — Насовсем? — тихо бросает он, уже успокоившись. — В другую комнату. Пока что. С тобой абсолютно невозможно выспаться. Это холодное «пока что» повисает в воздухе. Дженсен вновь предается самокопанию, чувству вины и горьким размышлениям о безысходности… Он вздрагивает от боли и удивленно смотрит на свою руку. Костяшки сбиты, с кончиков пальцев капает кровь. Видимо, та решила прервать самобичевания хозяина или попросту сбежать от них, но встретилась со стеной. Лениво отмечает, что руку стоило бы перевязать, потому что остатки крови грозят закапать идеально чистый подоконник или белоснежное полотенце. Воспоминание о разбитой скуле врывается в сознание с привычной легкостью. Вспоминать — сложно, вспомнить — легко. Так он и живет, от одного паззла головоломки до другого. Это что-то новенькое, потому что раньше ничего похожего он не помнил даже смутно или отдаленно. Дженсен закрывает лицо руками и мечтает стать тем человеком из снов, и плевать, кто он. Просто, чтобы все это наконец закончилось. Он начинает усиленно вспоминать. Голова болит адски и того и гляди просто разорвется, как плотно закрытый котел с воздушной кукурузой. Но это того стоит. Лицо… Да-да, он определенно может разглядеть некоторые черты лица — все такие же синие глаза, уже знакомые губы, темные волосы… Он стонет и закусывает губу. Нужно вспомнить, вспомнить все, и тогда этот кошмар закончится… Короткие. Короткие темные волосы. Что ж, это уже почти что портрет. Таких девушек не так уж много, возможно, ему удастся отыскать свою незнакомку из сна. Мужчина концентрируется на чувствах. Это еще сложнее и больнее, то ли потому что глубже засело в подсознании и непросто вытащить, то ли потому что чувства отрицательные. Неудачный сон он решил выбрать. Обида… Или злость… Что-то темное… Из носа идет кровь, и усталое, измученное сознание отключается. Последнее, что он видит перед собой — испуганные глаза неправильного цвета. — Как ты? — Что? Я в порядке, — Дженсен жмурится от яркого света. Дэннил смотрит на него и качает головой. В руках у нее зажат телефон. — Ты болен. Не знаю, чем, но болен. — Пожалуй, — соглашается Дженсен и безучастно переводит взгляд в сторону. — Ты позвонила? Меня теперь заберут в психушку? — Думаешь, что сошел с ума? Сумасшедшие так не считают. — А я, может, особенный поехавший. — Особенно поехавший, скорее. Ты подсел на что-то? Таблетки? Крэк? Героин? — Нет, я… — язык не слушается его. — Просто… Дженсен бормочет что-то про то, что он в порядке, и что ему только нужно найти девушку с внешностью из сна, иначе случится что-то плохое. Дэннил утирает слезы платком, потом встает и идет к двери. — Так иди. Ищи свою девушку. А все самое плохое уже случилось, если ты не заметил. *** Дженсен не спит. Это помогает — кошмары исчезают вместе с обычными снами. Навязчивая идея о девушке с синими глазами и темными волосами не отступает несколько месяцев. Но ее просто не существует в природе. Те, кого видит Дженсен — явно не те. Хоть он и не понимает, как должен ее узнать. В итоге он просто снимает синеглазую брюнетку, а на утро решает забить. Рвет оставленный телефон с предложением повторить и возвращается к своей обычной жизни. Ах, да, еще они с Дэннил теперь живут просто как соседи. Она часто ночует вне дома. Может быть, этот «кто-то» просит ее оставаться у него, а может, она просто не хочет быть невольной свидетельницей ночных сумасшествий мужа. Которые теперь происходят по пять дней в неделю — стабильно оставляя два «выходных». Съемки становятся рутиной. Сериал почти изжил себя и движется к закрытию. Для того, чтобы оживить его, сценаристы решают добавить новую сюжетную линию — ангелов. Дженсену эта идея кажется глупой, да и с новым актером, взятым на роль спасшего Дина из ада ангела, они все никак не могут найти общий язык. У него, кстати, синие глаза. И короткие темные волосы. Дженсен хмыкает, делая мысленную засечку: очередная черта безумия достигнута. Потому что новенького хочется прижать к стене и отодрать, просто чтобы вспомнить что-нибудь еще в воссозданной по обрывкам сна ситуации… Видимо, это — именно та причина, по которой у них не выходит сработаться. *** Язык мягко проходится туда-сюда. Слишком медленно, так, словно бы специально дразнит. Дженсен стонет и зарывается руками в темные спутанные волосы. Хочется дернуть за них, резко, одним движением засаживая по самую глотку. Но он, конечно, сдерживает себя… — Можешь не сдерживаться, — шепот обжигает сознание. На мокрых от слюны губах — усмешка. Сука, специально выводит! Дженсен вцепляется в волосы и толкается вперед, грубо, жестко, лишая возможности нормально дышать. Теперь любовник может лишь глотать воздух, когда предоставляется такая возможность и рвано выдыхать через нос. Но он напросился сам и совершенно не против, хоть и жалеет, что действительно разозлил Дженсена. Эклз перехватывает потянувшуюся вниз руку, дает помучиться с пару секунд и заменяет ее своей, даря быструю разрядку, о которой тот и мечтал. Любовник жадно делает несколько вдохов-выдохов, освободившись, а потом возвращается к прерванному занятию. Сперма пачкает лицо и волосы, а Дженсен обессиленно опускается на пол рядом. Опустошение валит с ног, и он буквально распластывается на нем. Игра вышла очень эмоциональной и энергозатратной, хоть и не утолила всего желания. — Ну? И что это было? — Попробовали жестко. Дженсен не спрашивает. Только хмыкает и принимается вытирать его лицо рукавом, а потом коротко целует в губы. Может, у того был плохой день, а может, просто экспериментов захотелось — он не против. — И как, понравилось? — С тобой мне нравится по-любому. — Ладно. Только в следующий раз можешь обойтись без медленных пыток и просто сказать. — Я хочу, чтобы ты меня оттрахал. Быстро, грубо, как захочешь, — жарко просит любовник, смотря прямо в глаза. Весь внутренний мир Дженсена переворачивается от этих слов, и он чувствует новую волну возбуждения. Предложение дикое, но ведь и заманчивое чертовски. И какой бы день ни был у М… ночь определенно выдастся одной из лучших… *** Дженсен чуть не плачет от отчаяния. Он ведь почти вспомнил букву! Очень важную при этом букву! Быть может, это начало какого-нибудь кода к разгадке, подсказка, где найти свою таинственную незнакомку, посланную Небесами прямо в мозг — название города, штата или хотя бы страны, имя матери или даже ее самой… Но в сознании перекати-поле, а в подсознании — глухая железобетонная стена. Это его убивает. И когда-нибудь убьет совсем. В порыве истерики он решает стать хозяином собственной смерти и сделать себе лоботомию на кухне ножом для шинковки овощей. Вырезать из головы эти чертовы сны. Приставляет его к затылку, потом, приноровившись, к виску, и ведет… Очередная черта пройдена. На рубашку капает кровь, а рука вдруг дергается раз и еще два, так, что он начинает опасаться за сохранность глаз. Раз уж рассудок для него безнадежно потерян. Дженсен смывает кровь, кидает рубашку в стирку и смотрит в зеркало, умыв лицо. Его лицо искривляет гримаса, которая потом превращается в улыбку. М. Теперь у него есть целая буква — подсознание испугалось за его жизнь и выдало ее на блюдечке с кровавой каемочкой. От недосыпа трясутся руки, путаются даты и забываются имена. Поэтому он дует на зеркало и чертит выцарапанную букву. Доходит до письменного стола и выводит немного неровно на листке бумаги: М. Еще и еще — блокнот, ежедневник, обратная сторона календаря… И ему удается проспать до утра без сновидений, наконец-то приведя себя в относительный порядок. Достаточный для того, чтобы утром ужаснуться содеянному и сочинить вялую байку про «порезался бритвой». Но у него уже есть целая буква… *** Дженсен разбит после очередной бессонной ночи, расстроен вчерашним провалом — он нашел подходящую под описание девушку по имени Мелисса, но она оказалась не той. Он точно не знает, как определить, та или нет, но на утро, проснувшись после очередного кошмара, чувствует лишь разочарование и горечь. Да и к девушке его не тянет абсолютно. Он хочет просто пойти в свой трейлер, надраться и попытаться немного поспать, но его удерживает новенький. Который уже вроде как тут прижился, но Дженсен не прекращает его так называть за глаза. — Дженсен, не хочешь выпить? — предлагает Коллинз, улыбаясь и смотря своими синими-синими глазами. — А не боишься со мной пить? — Дженсен усмехается. Миша чувствует себя при нем как-то нервозно и смущенно, это даже немного забавляет. Но сейчас он явно настроен решительно. — Чего мне бояться? Что ты можешь выпить все мои запасы? Пойдем… Эклз пожимает плечами и идет за Мишей. Выпить в компании кажется ему неплохой идеей, да и познакомиться поближе с коллегой не помешает, раз уж тот так приглянулся фанатам и собрался задержаться в сериале. Тот оказывается интересным собеседником, веселым и приятным человеком. А еще он подходит под описание. И когда Миша тянется и неуверенно накрывает его губы своими, Дженсену сносит крышу. Ему так нравится тянуть это «Миш» и смотреть в синие глаза, что он подается, жадно целуя в ответ, начинает расстегивать пуговицы рубашки. Если Миша на него запал, то не остановит. А если нет… Что ж, вряд ли после хорошего секса он начнет предъявлять претензии, учитывая, что сам полез. — Ух. Я думал, ты весь такой из себя натурал, — отстранив его на секунду, шепчет Коллинз, немного прибалдевший от его напора. — У тебя достаточно синие глаза, чтобы это исправить, — шепчет он. Миша гладит его рукой по щеке и снова целует. — Меня тянет к тебе. С первого дня, как магнитом. Это так странно, что я даже испугался. Дженсен вздрагивает. — Я думал, ты меня побаиваешься. — А я думал, что я тебе не нравлюсь, — Коллинз склоняет голову набок. В его глазах столько нежности, что Дженсен совсем теряет голову. — Ты очень мне нравишься, Миш, — жарко выдыхает он, задирая рубашку Миши, рывком расстегивая ремень. — Подожди… — Нет, — он усмехается и стягивает с него брюки. — Нет, я не подожду. — Ладно, — сдается Миша и снимает рубашку полностью. — Просто… Я никогда раньше… Это мой первый раз, вот. Дженсен замирает. Черт, он ведь обломает Мише всю романтику, лишив девственности после пары стаканов и поцелуя… Но для него такой опыт тоже в новинку, а тот, кажется, уже и не против… — Не поверишь, у меня тоже, — шепчет он, вновь припадая к губам Миши. Немного нежности не повредит. — Вау, да ты горяч… — Коллинз смеется и ведет руками от спины к бедрам, подныривает под джинсы и хватает за задницу. — Давай узнаем, каково это. Вместе. На секунду в затуманенном алкоголем и страстью мозгу Дженсена всплывает какое-то обрывочное воспоминание, даря чувство дежавю. Но это быстро проходит, и он просто снимает с Миши боксеры и вытаскивает из кармана презерватив. Откуда-то он точно знает, как это делать, словно бы повторял не раз. Что ж, главное — это удобно, а о причинах и источниках такого знания он подумает утром… *** Дженсен просыпается за полдень. Абсолютно выспавшийся, бодрый и полный сил. Рядом спит, привалившись к его плечу, Миша. Он рассеянно гладит любовника по волосам, а когда тот открывает глаза и смотрит на него с неуверенной улыбкой, его словно прошибает током. Голова взрывается тысячами осколков и тут же собирается вновь, совершенно целая и куда менее больная. Все сны, все их разговоры, взгляды, поцелуи, прикосновения — все раскладывается в памяти по полочкам, словно бы с него сняли заклятье забвения. Дженсен смотрит на Мишу не мигая и просто не знает, как начать. — Ты мне снился, — тихо говорит Миша. — Правда? — его сердце замирает. Неужели… — Ага. Мы ходили в кино, представляешь? — он усмехается. — Ладно. Ну, разбегаемся? Я понимаю, что претендовать на что-то большее глупо, ты же… — Я люблю тебя, — неожиданно даже для себя шепчет Дженсен и хватает его за руку. Мысль, что Миша может уйти отсюда и из его жизни также легко, как пришел, приводит его в состояние ужаса. — О. Серьезно? — Коллинз выглядит удивленным, но уходить он явно передумал. Хорошо. — Как же это так получилось за одну ночь? — Не одну. — Так ты специально меня не замечал что ли? Но зачем? Стоило просто сказать, — растерянно тянет он. В глазах Дженсена мука. Зря он это сказал. А что, если так он вспугнет Мишу, и тот сбежит от него поскорее? Нужно было просто позвать на ужин, в то же кино или вроде того, но признание само слетело с губ… — Ладно, — Миша гладит его по щеке. — Я пока не могу ответить тем же, но, черт, это круто. Я и мечтать не мог. Только вчера набрался смелости тебя пригласить, а сегодня уже лежу с тобой в постели после совместно проведенной ночи, и ты такое говоришь. У меня определенно белая полоса. Дженсен слабо улыбается. — Вряд ли я — хороший улов. Ты многого обо мне не знаешь. — Да, но хочу узнать. Ты парень моей мечты, ну, если бы я когда-нибудь мечтал о парне. — Я чокнутый. — Так я тоже, — Миша смеется и целует его в губы, обняв за шею. — Расскажи мне. — Нет, это все — сплошное безумие. У меня в голове. И я и так уже слишком много на тебя вывалил, если расскажу — ты точно сбежишь. — Ну, я же понимаю, что идеальных людей не бывает. У тебя должен быть какой-то недостаток. Видимо, это он и есть. Но при всех твоих достоинствах, уверен, я его приму. Дженсен тянется за еще одним поцелуем. Кто знает, может это — последний. — Ладно. Теперь ты посчитаешь меня сумасшедшим, но мы были знакомы в другой жизни. Даже ближе, чем просто знакомы, мы были любовниками и… Блин. Нет, ты не поверишь. — Это звучит странно, но странности — это мое. Давай, — Миша прижимается к нему и улыбается, готовый слушать. И Дженсен рассказывает ему все-все-все. Про то, как все началось, как он мучился и чувствовал себя гостем в собственной жизни, про ссоры с женой, про содержание снов… Миша слушает, изумленно замолчав. — Ну что? — неловко спрашивает Эклз. — Вот это — настоящее сверхъестественное. А не ангелы, демоны и прочая чушь. Знаешь, я как раз собрался покупать такую машину, как у твоего Миши из сна. На неделе к дилеру еду. — Думаешь, это может быть больше, чем просто фантазией? — Я уверен, что это не просто фантазия. Ты можешь… сделать что-нибудь как во сне? Ты же должен помнить все его… мои… чувствительные места. Проверим? Дженсен усмехается, а потом сползает под одеяло. Хитрец. Может, Миша ему вовсе и не верит, а машина — просто совпадение. Но раз не послал к черту и даже решил поддержать игру, у Дженсена есть надежда обрести наконец покой и счастье со своей второй половинкой, довольно постанывающей под его прикосновениями. — Слава твоим ночным урокам Камасутры, это было божественно, — мурлычет Миша, а потом вдруг поднимается. — Куда ты? — обеспокоенно шепчет Дженсен. В душе шевелится робкий страх оказаться использованным и брошенным. Но Миша тепло улыбается и гладит его по голове. — Сварю тебе шоколад. Говоришь, он был какой-то особенный. У Крашников имеется старый фамильный рецепт, может, это он и есть? — Ты действительно мне веришь? Почему? Это моя ноша и головная боль, тебе не обязательно в этом участвовать. — Я влюбился в тебя с первого взгляда, хотя никогда не верил, что такое возможно. Как понимаешь, не каждый день я принимаю мужскую привлекательность настолько близко к сердцу. Эта загадка мне тоже, знаешь ли, не одну бессонную ночь подарила. Так что я участвую, запиши. Щеголяя голой задницей, Миша отправляется делать шоколад. И, сидя на одном стуле, завернувшись в одно одеяло и прихлебывая горячий напиток из одной кружки, они чувствуют, что обрели какую-то особенную и очень важную часть себя друг в друге. — Это тот шоколад. Ничего вкуснее в этой жизни не пробовал, — бормочет Дженсен, слизывая сладкие капли с его губ. — Дженс… — Что? — Почему ты так на меня смотришь? — Как? — Словно бы увидел Бога, — с коротким смешком сообщает Миша. — Потому что люблю тебя. Давай украдем остров?