Full Nude

Красавчикам нельзя доверять. Эта мысль настойчиво билась в голове Кёнсу, когда он бросал взгляд на обнаженного парня. Он в середине комнаты на пьедестале, окруженный мольбертами. Кёнсу выглянул из-за своего скетчбука и посмотрел на него. Натурщик держал в руках ткань, закрывающую причинные места, но в остальном он был голый. Его упругая, загорелая кожа привлекала внимание, а точеные черты лица не оставляли равнодушными даже тех, кто сидел в задних рядах. Кёнсу нырнул обратно в свой рисунок углем, когда встретился взглядом с натурщиком. Он был на волоске, секундой дольше, и его бы бросило в жар. Это был первый год обучения в художественной школе, если быть точнее, то на занятиях рисования с натуры. Кёнсу знал, что тут будут модели в разной степени раздетости, но не ожидал, что они с самого начала будут писать полностью обнаженного человека. Ну, можно предположить, что ткань делала человека полуобнаженным. Несмотря на то, что часть его мечтала о том, чтобы не было этого скромного куска ткани — он не давал возможности получить полное представление, его страдания были вознаграждены. Он посмотрел на своих одноклассников, большинство из которых были девушками, и заметил румянец на их лицах. По крайней мере, им не надо пытаться притворяться, подумал Кёнсу, приказывая своей нижней части успокоиться и вести себя прилично. Хуже всего было то, что натурщик определенно точно знал, что вызывает такую реакцию у класса. Обычно они изображали отрешенное выражение лица, но у этого на лице была усмешка. Он знает, мысленно простонал Кёнсу, вот почему красивые парни ужасны. Все привлекательные парни такие — настолько высокомерные, что начинаешь жалеть о своем возбуждении. Он тут просто позирует, выполняет роль музы, используя свое гибкое тело, пухлые губы, широкие плечи, плоский живот — на мгновение Кёнсу потерял нить в своих мыслях, о чем он там думал? Ах да, раздражающие мужчины, вот о чем. Он потряс головой, как будто это могло освободить его разум от мыслей о натурщике. Он вернулся к работе и продолжил делать наброски. Когда первая половина занятия подошла к концу, его мысли снова вернулись к этому человеку. Больно было в этом признаваться, но обнаженный парень выявил его талант. Больше всего Кёнсу нравилось рисовать людей, в этом ему не было равных. Он даже мог с гордостью признаться, что задолго до этого делал наброски различных поз с довольно точной анатомичностью. Учитель объявил перерыв. Кёнсу занял руки проработкой скетчей, но периферийное зрение держал на красавчике. Натурщик не торопясь отошел в сторону и надел на себя халат. Благодаря этому Кёнсу почувствовал, что, как минимум, сможет контролировать свои плотские желания. Но все же, когда этот парень пил воду из бутылки, он не мог оторвать взгляд от дергающегося кадыка. Сконцентрируйся, приказал он сам себе, просто займись доработкой. Во время перерывов Кёнсу любил ходить по классу и поглядывать на работы одноклассников — вдруг найдет что-то, чему стоит поучиться. Ему не нравилось вести себя нахально, но не так нахально, как обычно ведут себя привлекательные мужчины, тем не менее он чувствовал себя уверенее, когда по итогам признавал свою работу лучшей. Если быть реалистом, то над его талантом можно и посмеяться, если учесть, что он идет из подросткового возраста, когда гормоны бьют через край и когда он рисовал парней в своей тетради. И как бы сильно он ни проклинал привлекательных парней, ни для кого из его знакомых не было секретом, что такие люди были его слабостью. Как истинному художнику, ему нравилась хорошая муза, даже если он никогда бы в этом не признался. Сев за мольберт, он заточил угольный карандаш, готовясь ко второй части занятия. Прежде чем он удобно устроился, он почувствовал, что что-то касается его плеча. Рефлекторно обернувшись назад, он обнаружил, что симпатичный натурщик подошел к нему очень близко. Подавив в горле нервный вздох, он хладнокровно загнал его внутрь себя. — Вау, ты действительно хорош, — сказал натурщик, разглядывая его работу. Кёнсу поерзал на стуле. — Э, спасибо. Парень еще несколько секунд разглядывал рисунок, ничего не говоря, а затем вздохнул. Было некомфортно находиться так близко рядом с тем, кому платят за то, что он хорошо выглядит. Даже находясь так близко, Кёнсу только и мог, что поражаться тому, что у этого парня не видно пор на лице. — Хочу, чтобы они разрешили мне полностью раздеться, клянусь, ты бы изобразил это великолепно, — произнес натурщик. Щеки Кёнсу зарделись. Как будто не управляя собственными мыслями, он оказался в ловушке у собственной фантазии. Фантазии, в которой этот парень находится рядом с ним и на нем совсем-совсем нет одежды. Он не решился посмотреть на собеседника. Не позволит он ему так легко победить. Тем не менее, натурщик придвинулся ближе, и рефлексы подвели Кёнсу, из-за чего они встретились взглядами. Его мысли превратились в сваленные в кучу и перемешанные слова, и все были в духе горячий, сексуальный, красивый, выеби меня, ну очень, проклятье, черт, как же хорошо выглядит. Натурщик широко улыбнулся. — Член украл твой язык?* — Нет, эм – я просто… — Кёнсу попытался возразить, но звучал совсем не убедительно. Парень рассмеялся. У него был глубокий голос, именно такой, какой представлял Кёнсу, так что он мог подтвердить свой уровень в искусстве. Натурщик приобнял его за шею. — Да расслабься, я же типа шучу. Мне бы действительно хотелось увидеть и другие твои инструменты. Близко, слишком близко. Он был одет только в халат и прижимался к Кёнсу, из-за чего тому хотелось раскрошиться как плохо выдолбленная скульптура. К тому же, по всей видимости, ему хватило умственных способностей, чтобы сделать такое ужасное художественное сравнение. Кроме того, был этот комментарий «типа», за который мозг ухватился, но это было отложено на потом, до более последовательного обдумывания. На данный момент он сфокусировался на этом парне, осыпая его ответными комплиментами. Сейчас среднестатистическому человеку может показаться, что Кёнсу был безразличен к обмену любезностями. Но он был хорош в притворстве, ну, по крайне мере, сейчас у него хорошо получалось не показывать, что он в одной проблеме с халатом** до аневризмы. Своим лучшим уклончивым голосом он ответил: “У меня, э, сейчас больше нет ничего с собой.” Если бы у него получилось отвязаться от натурщика, это стало бы самым лучшим для его собственного будущего в этой школе. Если бы он затянул с ответом, то оказался бы в одном неверном шаге от смущающих слухов. Он с легкостью мог это представить: у тихого парня прямо в классе встало, и все узнали, что он извращенец. Нет уж, спасибо. Оставалось надеяться, что у него получится и дальше сопротивляться этому, но вера в собственные силы была довольно мала. Натурщик надулся, а затем продолжил. — Вот жалость, а здесь где-нибудь есть твое портфолио? Умение лгать никогда не было сильной стороной Кёнсу, так что он чуть не завизжал, когда правда вырвалась из его рта, минуя мозг. — В Северных шкафчиках. — Позволишь мне посмотреть? — настроение парня мгновенно улучшилось. Он выглядел так, будто махал невидимым хвостом. О нет, подумал Кёнсу, он еще и милый. Это уже слишком, он не привык противостоять такому напору. Не то чтобы он страшненький или у него нет романтического опыта как такового, но он бы не сказал, что разбирается во всем этом. Творческие дети обычно замкнуты на себя, Кёнсу не исключение. К тому же, внешняя среда не научила его, как вести себя с горячими парнями — только как чистить историю поиска в браузере после того, как он смотрел на них. Собственный рот чувствовался так, будто его зашпатлевали. — …Да, наверно. Натурщик на мгновение стиснул объятия еще крепче и сделал шаг назад. — Здорово, я Чонин, кстати. Кёнсу покивал, он не знал, что делать. — Я Кёнсу, приятно познакомиться… — Ну, Кёнсу, думаю, мне пора снова раздеться. Убедись, что все захватил, — сказал Чонин, бросив взгляд на свой халат и быстро переведя его на собеседника. Конечно, ниже груди ничего не было видно, но даже это превосходило ожидания Кёнсу. Ошеломленный, он сел на свое место, пока натурщик становился на пьедестал, уже без халата. Кёнсу не вставал со своего места во время второй половины занятия, пока не спала эрекция. Телу было очень тепло. Красивые парни точно самые худшие, это так напрягает. Чем больше его психологическое «я» не хотело ничего, кроме как смотреть и, может, даже прикасаться к Чонину, тем сильнее его сознание это отрицало. Пройдясь по классу, учитель сделала несколько хвалебных комментариев о работе Кёнсу. Каждый раз, когда его хвалили, он замечал, как натурщик понимающе улыбается ему. Никаких движений, разве ты не натурщик? думал Кёнсу, Прекрати смотреть на меня и позируй. Но внимание Чонина нравилось ему так же сильно, как сильно было его желание заставить мир думать, что такое внимание его обременяет. И он еле выдерживал свои собственные придирчивые комментарии, так что он никогда не признается в этом. Его угольный карандаш следовал линиям и изгибам тела Чонина, оставляя симпатию своего хозяина на странице. Чем больше он рисовал натурщика, тем сильнее понимал, насколько его тело эротично. В этих формах было что-то врожденно сексуальное, естественно привлекательное. Чонин выглядел худощаво, но то тут, то там напрягавшиеся подтянутые мышцы показывали, что это не так. Кёнсу был очарован тем, как изгибалось это тело, ему нравилось узнавать что-то новое, видеть новые изгибы. Занятие подошло к концу, а Кёнсу все продолжал рисовать, пока учитель не коснулась его плеча, чтобы привлечь внимание. Он заполнил Чонином довольно большое количество страниц скетчбука. Держа его под мышкой, он собрал материалы в рюкзак. В какой-то момент он подумал, что натурщик ушел переодеться, но подняв голову, увидел перед собой Чонина, снова одетого в халат. Кёнсу выгнул бровь. — Тебе не надо одеться? В ответ Чонин пожал плечами. — Не, мне вообще без разницы. А, ну конечно, с чего он вообще взял, что все будет просто. Привлекательный человек, конечно же, хочет носить только халат.. Кёнсу хотел сделать вид, что шкафчики находятся довольно-таки далеко от студии, где проходило занятие, но, на самом деле, вся художественная школа была не такая уж и большая. Чонин старался завязать разговор, Кёнсу старался отвечать, но говорить с натурщиком было сложно. Ощущение было похоже на благоговение перед знаменитостью, когда ты случайно встретил своего кумира на улице, только вместо восхищения здесь было возбуждение. Ему было интересно, знает ли Чонин о его мыслях и том, как они его дразнят. Путь до шкафчиков занял примерно две минуты, спустя которые Кёнсу ввел код на своей дверце. Затем он вытащил свое портфолио из шкафчика. Многие работы внутри были стремными, а еще там было множество геометрических зарисовок, по которым он учился перспективе. Он засунул туда еще несколько собственных проектов, те немногие, которые, как он надеялся, не говорили о нем слишком явно. Есть ведь тонкая грань между эстетической обнаженностью и пан-апом. Он постоянно ходил по этой грани, рискуя сорваться. Кёнсу нерешительно протянул папку. — Держи, тут немного, но я все еще учусь. — Вау, круто, — сказал Чонин и продолжил, пролистав несколько рисунков с натуры, — ты очень хорошо рисуешь мужские тела. — Спасибо, — пробормотал Кёнсу. В течение какого-то времени натурщик листал портфолио. Кёнсу начал спрашивать самого себя, когда он наконец сможет уйти. В этой части здания уже даже никого не было. Его взгляд прикипел к груди Чонина, не скрытой под халатом — Слушай, хочешь, проведем индивидуальное занятие? — спросил Чонин. — Проведем... что? — не понял Кёнсу. — Я позволю тебе нарисовать все, полностью, — продолжил Чонин. — Полностью? — начал было Кёнсу, но отвлекся, слова стали вязкие как патока. Халат, до этого обернутый вокруг Чонина, упал к его ногам на пол. И под ним не было ничего. Натурщик стоял совсем голый, и его это совсем не беспокоило. У Кёнсу и раньше была возможность хорошенько рассмотреть мужское тело, но вот прямо сейчас у него было куда больше возможностей. Его глаза спустились вниз, следуя линиям живота, принимающие внизу форму латинской «V». Аккуратно подстриженные лобковые волосы, а затем — крупный член у Чонина между ног. Мягкий и невозбужденный, но даже в таком состоянии размер впечатлял, а еще он был толстый. Разум Кёнсу сузился. Перед ним стоял голый парень, притом, горячий голый парень. У Чонина между ног висело такое хозяйство, а он ведь еще и выглядит хорошо, этот мир не справедлив. В зону хранения, где они стояли, мог зайти кто угодно, а Чонина, кажется, это совсем не напрягало. Кёнсу стоял парализованный, со скетчбуком под мышкой и постепенно твердеющим членом. — Какие-то проблемы? — спросил Чонин, на его лице возникло удивление. Соберись, подумал Кёнсу. Он не позволит этому красавчику победить, надо просто подыграть. Это же очевидно: Чонин хочет вывести его из себя. Так что ему надо лишь успокоиться, а в качестве бонуса — поглазеть на натурщика. Конечно, ему следовало бы сесть, потому что дольше сдерживать свою физиологию казалось просто невозможным. — Н-нет, я просто… давай-ка я достану карандаши, — произнес Кёнсу, заикаясь совсем чуть-чуть. На то, чтобы устроиться, потребовалось не так много времени — все необходимое было в рюкзаке. Решил не пользоваться мольбертом и предпочел положить скетчбук на колени, при этом сгорбившись. Он был буквально на волоске — даже прикрывшись, он мог чувствовать, как стояк давит сквозь бумагу. Чонин выбрал позу, углы, под которыми он выглядел выгодно, были ему хорошо известны. В отличие от других натурщиков, которые обычно выбирали не самые лестные позы, чтобы была возможность практиковать анатомию, Чонин заставлял свое тело изгибаться только для того, чтобы выставить себя в выгодном свете. И вот это было обидно, потому что его нижняя половина быстро бы успокоилась, если бы была необходимость работать на правильную анатомию — ничто не убивает стояк быстрее, чем неустойчивые конечности и неуклюжие позиции, заставляющие задуматься, почему он вообще захотел стать художником. Таким вот странным образом Кёнсу привык к телу натурщика, ну, в художественном смысле. На протяжении часа или двух он зарисовывал это тело, а потом ему в голову пришла замечательная идея композиции, которую можно было бы составить. Оправдывал он это тем, что красота Чонина не была классической, черты его лица и тела были необыкновенны. К тому же, он не становился менее привлекательным только потому, что его пропорции не подходили под какие-то формулы древних греков. Просто в нем было что-то чувственное, природная сексуальность, выводившая парня в его собственную лигу, где не было других. На индивидуальном занятии Кёнсу решил поупражняться в рисовании портретов, а не в отработке поз. Он работал над очертаниями и выпуклостями лица Чонина, стараясь запечатлеть все правильно. С телом пошло уже легче, с точки зрения изображения оно было гладким. Когда дело дошло до его члена, Кёнсу решил, что пока не будет заниматься этой зоной и оставит напоследок. Он не был уверен в том, что не выставит себя дураком, пока будет на него пялиться. Чонин прервал тишину, задав вопрос. Его тело осталось в той же позе, когда он говорил. — Ты когда-нибудь работал до этого с полностью обнаженными людьми? Отвечая, Кёнсу постарался вложить в ответ побольше нахальства. Даже при том, что он думал об этом еще до того, как натурщик заговорил. — Разве натурщикам не положено стоять молча? — Не будь таким, у меня двигается только рот. Ответь на вопрос, — Чонин закатил глаза. — Нет, на большинстве занятий натурщики полуобнаженные. Губы Чонина как будто сложились одновременно в ухмылку и усмешку. — Разве это не расточительно — скрывать такое произведение искусства? — … Вне зависимости от того, что сказанное Чонином, скорее всего, должно было быть шуткой, Кёнсу отчасти согласился. Как много неприятностей ему ни доставляло разглядывание парня, он бы отказался от возможности никогда его не видеть. Кожа Чонина имела приятный бронзовый оттенок, в то время как кожа Кёнсу была гораздо светлее, а это значило, что румянец на его лице заметен. Даже слова заставляли его возбуждаться. Кёнсу продолжал заниматься портретом, намеренно избегая главного. Если говорить честно, рисовать члены не так уж и сложно, набросок выглядит в виде трубки, закругленной с одной стороны. Тем не менее, ему было неловко рисовать член Чонина, пока тот был тут, это было то же самое, что сказать хэй, я пялился на твой член на протяжении какого-то времени, а затем запечатлел его в графите. В конце концов, не осталось ничего, что он мог бы нарисовать, конечно, он бы мог заняться деталями, но будет странно, если между ног у Чонина останется пустое место. Видимо, он так долго ходил вокруг да около, что натурщик заскучал. Потянувшись и нарушив позу, Чонин подошел, чтобы посмотреть на работу Кёнсу. Чем ближе он подходил, тем сильнее тот нервничал. Одно дело, когда голый мужик на приличном расстоянии от тебя, и совсем другое, когда он так близко. — У тебя действительно талант, — сказал Чонин. Помолчал и добавил: — Но все-таки ты кое-что упустил. — Эм, на самом деле, у меня не так уж много опыта в рисовании… этого, — соврал Кёнсу. Говоря это, он не мог понять, почему верил, что красавчик оставит все как есть. Лицо Чонина исказила хитрая ухмылка. Он подался вперед всем телом. Глаза сидящего Кёнсу оказались на одном уровне с членом натурщика, а его собственный, под скетчбуком, был болезненно твердый. Чонин схватил руку Кёнсу, карандаш выпал из пальцев. — Да? Может, я могу помочь, — он положил руку себе на член. — Почувствуй, рассмотри как следует. Член Чонина в его руке. Кёнсу почувствовал, как душа покинула его тело, и от него осталась только молчаливая оболочка. Нервное восхищение росло внутри него, и пока он не был уверен в том, как понимать это. Без какого-либо намерения его пальцы сомкнулись вокруг ствола и слегка сжали. Он был такой толстый, ладони едва хватило, чтобы его обхватить. С этого момента всякая надежда на то, что он не будет открыто пялиться, может быть забыта. — Мягкий, да? — проворковал Чонин. — К тому же размерчик очень даже ничего. Кёнсу кивнул — слова застряли в горле. Член Чонина в его руке начал твердеть. Он был теплый и становился все больше и больше. Кёнсу абсолютно забыл, что происходило до этого, ему было уже неудобно от собственного возбуждения. Он посмотрел вверх на натурщика, увидел его закрытые глаза и выражение лица, которое надо показывать в спальне за закрытыми дверями. Это отличалось от сексуальности, которой Чонин владел от природы, на этот раз его тело выражало настоящее желание. Он не мог поверить, что это происходит, но и отрицать не стал бы. Чонин прикусил нижнюю губу и сказал: “Кёнсу, почему бы тебе не опуститься, чтобы посмотреть с другой точки зрения.” Кёнсу, не сомневаясь, отложил скетчбук в сторону, больше не смущаясь собственного возбуждения. Он встал на колени, расположившись под Чонином. Одной рукой он пробежался по животу натурщика, а второй стиснул его член. Кёнсу догадывался, что сейчас, наверно, выглядит как извращенец, с твердым как камень членом, покрасневшим лицом и тяжелым дыханием. Член Чонина уже почти полностью отвердел, парень подвигал рукой по всей длине, чтобы тот встал окончательно. Он снова посмотрел наверх из-под члена Чонина. Он был такой большой, гораздо больше того, что Кёнсу видел, когда Чонин позировал. Он оттянул крайнюю плоть и придвинул лицо к нижней части члена. Он посмотрел на Чонина, как будто умоляя разрешить ему воспользоваться ртом. Хотелось почувствовать, как горло растянется от толщины члена. — Выглядишь так, будто чего-то хочешь, — сказал Чонин. Кёнсу кивнул. — Скажешь, чего хочешь? — спросил Чонин и провел языком по губам. Голова ощущалась такой легкой, и в других обстоятельствах Кёнсу, наверно, пытался бы себя затормозить, впрочем, его это не сильно беспокоило . — Хочу твой член в свой рот, можно, пожалуйста? — Блять, детка, тебе можно все что угодно, — промурлыкал Чонин. Кёнсу быстро провел языком по нижней части члена. Облизал сверху донизу, от головки до основания. Покружил языком вокруг, прежде чем погрузить член в рот. Пришлось открыть рот шире, чтобы впустить его в себя. Он почувствовал на языке горький и соленый вкус преякулята, ему хотелось большего. Постепенно он начал спускаться губами по стволу все ниже и ниже к основанию. Он почувствовал разочарование из-за того, как мало может принять до того, как головка упрется в заднюю стенку горла, — хотелось большего. — Выглядишь хорошо, когда я у тебя во рту, — простонал Чонин. Кёнсу смотрел наверх, двигая головой вверх и вниз. Он обернул ладонью основание, до которого не мог дотянуться ртом. Ускорив движения головой и втягивая щеки, он принялся расстегивать свои штаны. Его собственный член требовал внимания, поэтому он ласкал себя свободной рукой. Его возбуждало, что Чонин может видеть, как он прикасается к себе и одновременно с этим сосет член. Он постарался принять в рот побольше. Челюсть заболела от того, как сильно растянул его рот толстый член. Продвигаясь дальше, он почувствовал слезы, выступившие в уголках глаз, но не остановился. Было больно, но ему хотелось почувствовать, как Чонин таранит заднюю стенку его горла. Хотелось так сильно, что он убрал руку со своего члена и схватил натурщика за руку. Положил его ладонь на свою, чтобы тот показал, как ему хочется. Чонин быстро понял, что к чему. — Хочешь, чтобы я выебал твой рот? Никогда бы не подумал, что ты окажешься такой грязной шлюшкой, Кёнсу. Кёнсу уже был почти на грани только потому, что его высмеивал этот красавчик. Он был так возбужден, что не мог сконцентрироваться ни на чем, кроме Чонина. Под давлением его рот открылся сильнее, и натурщик начал работать бедрами. Он запустил пальцы в волосы Кёнсу, надавливая ему на голову, чтобы приблизить к себе. Движения бедрами ускорились, от этого стало еще больнее, но для Кёнсу было важно только то, что он может чувствовать член глубоко в своем горле. Скорее всего, сейчас он грязный, его рот широко открыт, волосы растрепаны, а из глаз идут слезы. Но он чувствовал обожание по отношению к себе. Из собственного члена текло, когда он прикасался к себе. До оргазма оставалось совсем немного. То же самое можно было сказать и про Чонина, если судить по бешеному ритму его бедер. На языке чувствовался вкус соли и мускуса, желание попробовать его сперму на вкус стало нестерпимым. — Блять, я скоро кончу. Хочешь, чтобы я кончил на твое милое личико?. Из-за того, что рот был занят, Кёнсу смог только согласно простонать в ответ. Он втянул щеки и засосал усерднее, отчаянно желая подвести натурщика к грани. Он чувствовал, как член пульсирует во рту, и понимал — осталось совсем немного. Чонин еще ускорился, сильно толкнулся в горло и вышел. Взял член в руку и несколько раз провел по всей длине, доведя себя до оргазма. — Блять! Кёнсу, я кончаю, — простонал Чонин. Кёнсу сидел на пятках, широко открыв рот и высунув язык. Чонин откинул голову назад, когда из члена вырвалась струя спермы, длинными полосами покрывая лицо Кёнсу. Немного спермы попало на язык, в то время как остальное оказалось на его щеках и лбу. Почувствовав горячие капли на своем лице, увидев лицо Чонина, искаженное наслаждением, он почувствовал, как сам дошел до грани. Движения руки на члене ускорились, и он кончил на пол. Горячая белая субстанция пролилась перед ним, с губ сорвалось имя Чонина, звучало это очень непристойно. Вкус спермы на языке добавил еще немного к его собственному удовольствию. Кончив, Кёнсу сел на пол, потряс головой и начал убирать сперму с лица пальцами, отправляя ее в рот, проглатывая все до капли. Чонин посмотрел вниз и увидел исчезающие во рту пальцы, перепачканные спермой. На лицо красавчика вернулась обычная усмешка. — Нужен персональный натурщик? — он дразнился. Кёнсу облизал губы и почувствовал, как снова запылали щеки. — Да… Думаю, мне надо поработать над анатомией, хочешь помочь? — Уверен, мы сможем отработать несколько занятий. *В оригинале использована измененная идиома, которую дословно можно перевести как «Кошка украла твой язык?». Обычно говорят маленьким детям, когда те долго молчат (обиделись или еще что). **В оригинале использовано словосочетание, дословно переводимое как «неисправность гардероба». Данный эвфимизм англоговорящие люди используют в ситуациях, когда по каким-то причинам одежда показывает части тела человека, которые по идее должны быть скрыты этой одеждой, например, где-то разошелся шов, или что-то расстегнулось, или куда-то сползло.