Сладкий

      В лаборатории пахло спиртом и хлоркой. В носу начинало свербить, хотелось засунуть внутрь что-нибудь острое и облегчить себе страдания, но Куроо держался. Красными слезящимися глазами обводил небольшое помещение, вновь вдыхал этот раздирающий слизистые аромат и чихал. Раз за разом. Желания и вопросы давно кончились, и перед каждым чихом он всё громче орал: «Куроо Тетсуро — дебил?» — и чихал. В подтверждение, конечно.       Свой мозг, если он и болтался в его залитой черепушке, Куроо любил. Мнил себя чуть ли не гением, которому, вне всяких сомнений, просто выпала не та эпоха, как и всем знаменитым людям. Не останавливала даже полупустая зачетка. Зачёты? Для дураков. А вот несколько бутылок в черном пакете это — да, для гениев.       «Куроо Тетсуро — придурок?»       Чихнул. Вытер с верхней губы сопли и вновь опёрся о прохладную дверцу тумбочки. Угораздило же перепутать окна и вместо аудитории, в которой сейчас должна гудеть тусовка с литрами алкоголя и пакетом травы, который Куроо самолично покупал у анорексичного нарика в ближайшем публичной доме, он нюхал хлорку. Оставалось загадкой лишь одно — как можно было перепутать этажи?       Аудитория была на первом. Это он помнил точно — сам же воровал ключи у вахтёра и открывал окно, чтобы ночью не заниматься ерундой. А вот все лаборатории, как, впрочем, и эта, ютились на втором этаже. И после принятого для смелости бокала коньяка — и похер, что его нужно пить рюмками — чудесный взлёт до второго этажа становился полнейшей загадкой. Как и захлопнувшееся окно. Подкрадывалась мысль, что кто-то это сделал специально. Но тогда бы забрали бухло, а оно тут нежно, по-отечески прижато к груди.       Текила. Это слово разливалось по горлу обжигающей волной, чуть солоноватой, с горькой кислотой лайма, скатывалось в желудок, бурлило там, тлело, как угли в печке, и пропадало. Текилу Куроо любил даже больше себя, ведь, в отличие от неё, имел тридцать восемь градусов, лишь помирая от гриппа. А она, родимая, всегда была такой, а порой даже и на два градуса выше.       Бутылки звякнули, стоило Куроо подняться. В пакете было его спасение, и это точно было не шампанское для девушек и Кенмы. Кенма… Куроо глубоко вздохнул и водрузил на стол стеклянную бутылку. Сегодня он собирался развести своего лучшего друга, напоив его чем-нибудь покрепче игристого и накурив до неадекватного состояния. Хотелось экспериментов, до зуда в яйцах хотелось чего-то помимо мягких, как зефир, девушек. И Кенма, лучший друг со времён чуть ли не первых шагов, должен был простить его после. Дрочили же друг другу раньше. Чего бы теперь по-дружески и не присунуть?       Крышка отлетела куда-то под стол, и искать её мучительно не хотелось. Запах алкоголя, поднесенного к носу, вставлял похлеще хлорки, но нужно было блюсти традиции, и Куроо, отставив бутылку на какие-то бумажки, полез на разведку во все шкафы.       — Херня, херня, херня, — перечислял он, грубо отпихивая различные пробирки, склянки и приборы.       Но в шкафах, кроме них, ничего не обитало. И Куроо, надеясь на чудо, полез к небольшому холодильнику.       — Лимон! — он расплылся в улыбке, выкинул стоящие на пути плоские тарелочки — что такое чашка Петри, студент физфака не знал — и, наконец, выудил ярко-жёлтый фрукт.       Соли не нашлось от слова совсем. Вернее, он успел уже попробовать какой-то рассыпчатый белый порошок, но тот оказался настолько мерзостным, что один из углов лаборатории вместе с ни в чём не повинным фикусом был безбожно облёван.       Пришлось использовать канцелярский ножик, чтобы порезать лимон дольками. Роскоши в виде рюмок не наблюдалось, отчего Куроо, торжественно взяв бутылку в одну руку, а лимон — в другую, провозгласил: «За мексиканцев и их текилу!» — и отпил прямо с горла несколько глотков. Поморщившись, гортанно выдохнув, закинул в рот кусочек цитруса, но тут же выплюнул.       — Сладкий, как мёд, — протёр язык рукой и покосился на почти полную бутылку.       И вновь: «За мексиканцев!»

***

      Сказали бы Тсукишиме, что он, вылизав тряпкой всю свою лабораторию вечером, вернётся в заблёванную комнату со стойким ароматом алкоголя и пота, не поверил бы, рассмеялся фальшиво и попросил бы не шутить. Но сейчас было не до смеха. Совсем.       — Ты кто такой?! — взревел он, пиная спящего куда-то в районе печени.       Лежачий, которого всё же бьют, тут же дернулся, рыгнул и перевернулся на другой бок. Происходящее его никак не смущало.       — Что за херня тут происходит?! — следующий удар получился более прицельным: пострадали яйца и то, что к ним прилагается.       Взвыв, как щенок с прищемленным хвостом, Куроо тут же зашевелился, скукожился и попытался отползти от всё ещё давящей на пах ноги. Но ему не дали, ещё сильнее прижав хозяйство к коже.       — Хватит! Больно, сука!       — Проснулся, алкаш?! — Тсукишима хмыкнул, удовлетворенно убрал ногу и кинул прямо в сонное лицо швабру и ведро, не особо заботясь, чтобы те не попали в глаза. — У тебя полчаса, чтобы всё тут убрать до блеска. Или я пишу на тебя заявление за незаконное проникновение и хулиганство. И переоденься. Несёт, как от бомжа.       Тсукишима спустился вниз, обратно на вахту, и только там, возле открытой двери, смог свободно вдохнуть, согнуться и, не скрывая, задрожать.       Кто это, чёрт возьми? Почему этот странный студент оказался в полностью запертом помещении и именно в его лаборатории?       Вопросы жгли остальные мысли, пожирали их страхом и отпускали вниз, к сердцу, которое заходилось в паническом режиме. Удар за ударом. Так, чтобы выпрыгнуть из тесной грудной клетки, так, чтобы перестать гонять кровь по венам и артериям. Желудок сводило, хотелось выкинуть из себя резко потяжелевшие внутренности и, наконец, заставить содрогающиеся ноги работать. Но Тсукишима не мог.       Незнакомцев его заставляли бояться с самого детства. Водили с братом под руку, не отпускали в кружки и на дополнительные. После школы — домой. Сразу, не задерживаясь даже на пять минут, чтобы, подведи хоть раз осторожность, не попасться какому-нибудь извращенцу. Как тогда, в самом раннем детстве, которое Кей не помнил, а родители мечтали забыть. Говорят, его спасла соседка, волоком вытащившая из чужой машины и унёсшая домой. Что было бы с Кеем — неизвестно. Выжил бы он? Неизвестно.       Только свои страхи сам Тсукишима ненавидел. Лютой ненавистью, такой, что хотелось безбожно разодрать костяшки пальцев о стену, и ещё раз, уже в нынешнем возрасте, встретиться с тем мужиком, который выкрал его со двора начальной школы. Разбить ему нос, чтобы он захлёбывался в крови, отдавить яйца и оставить навсегда на полшестого. Чтоб не смел. Не портил жизнь другим, как это сделал Кею.       — Тсукишима-сенсей?       Он вздрогнул, рвано выдохнул и приподнял своё мертвецки бледное лицо на источник звука.       — Сенсей, вам плохо?       Рыжие локоны Хинаты болтались всего в паре сантиметров от его лица. Пытаясь заглянуть в глаза, этот мальчишка выгнул шею, и его шевелюра трепыхалась в опасной близости к грязному полу. Но сам он, судя по встревоженной мордочке и нахмуренным бровям, был заинтересован лишь в бледной поганке, неожиданно выросшей чуть ли не посреди холла. Прямо на плитке, да.       — Всё хорошо, просто ничего не ел, — отмазался профессор, и, опёршись на миниатюрное плечо, поднялся, — ты же, пока Кагеямы-сана нет, свободен?       — Конечно! — Хината чуть ли не засветился, услышав имя своего профессора, и Кей хмыкнув, поставил себе галочку, чтобы ещё раз выпытать у Кагеямы их с помощником отношения.       — Ты мне очень поможешь, если принесёшь мне в лабораторию два кофе, — подумав, добавил: — покрепче.       — Я мигом!       Удаляющаяся спина, наконец, привела профессора в чувства. Чего это он тут раскис? Уже раз яйца этому алкоголику прижал? Прижал. И второй раз прижмёт? Конечно, прижмёт, если на то будет нужда! Да и не похож он был на извращенца. Так, на обычного перепившего студента. Но номер охраны, висящий недалеко от главного входа, Тсукишима всё-таки записал.       Вернулся к себе, как и предупреждал, через полчаса. И, судя по сносно чистому полу, да и незнакомцу в одном белом халате, тот все указания, включая вонь от своего тела, выполнил. Сейчас же в позе раком пытался что-то выгрести из-под тумбочки. По вилянию задницы можно было предположить, что не шибко-то получается.       — Эй, — Кей громко откашлялся, привлекая внимание.       С размаху, а вернее, с испугу, что-то ищущий головой приложился о дно тумбы, вскрикнув, сматернувшись и выбравшись на белый свет уже с таким радостным выражением лица, что Тсукишиме хотелось двинуть ему по роже, лишь бы не видеть этой кислой морды.       — Простите меня. Меня зовут Куроо Тетсуро, студент третьего курса физической культуры, — сразу начал он, виновато опустив глаза, — и я это, перепутал окна.       — И поэтому заблевал мне тут всё? — Тсукишима цокнул и обвёл глазами кабинет. — Чёрт возьми, а что с колбами?!       — Я… это…       Но Тсукишима, заметивший, что в шкафах творится тотальный хаос, отмахнулся и полез на проверку, охая и кидаясь ошмётками в мусорный ящик.       — Нахрена ты мне всё тут переставил? Делать нехер было?! Перепутал он! — всплеснул руками, но тут же схватился за голову, увидев разодранный пакет. — А селитра тебе чем не угодила?!       — Что?       — Се-лит-ра, — как для тупого разжевал Кей и помахал перед носом у Куроо пакетом, — удобрение это!       Вместо очередной порции отмазок Тетсуро, сверкая охреневшими глазами то на пакет, то на раскрасневшегося профессора, схватился за живот и панически прикрыл рот, сдерживая очередной рвотный позыв.       — Не смей мне тут блевать! Ты что, жрал её?       Куроо кивнул, не отлепляя ладонь.       — Ты дебил или пришибленный?!       — Я думал, это соль, — тихо прошептал он, вспоминая, что не хило так нализался этой самой «се-лит-ры».       — Твою ж мать, какая соль в лаборатории?! — взревел Кей. Как же его бесил этот Куроо Тетсуро!       — Ну так лимон же был!       — Лимон?       — Лимон.       Неожиданно для себя атеист до последней извилины, Тсукишима, вспомнил все доступные молитвы. И молился. Вслух, на трясущихся ногах, со зреющей злостью в желудке, подходя к холодильнику. Взялся за ручку, в последний раз прошептал «Аминь» и дернул. Кошмар стал явью. Холодильник был пуст.       — Где. Мой. Лимон?       От такого тона и драматических пауз после каждого слова у Куроо по спине пробежал табун мурашек, заставляя волосы, включая и растрепанный визор на голове, встать дыбом, вжаться в стену и осторожно, трусливо проблеять:       — Съел.       — А семечки?       — Раздавил.       Все следующие пять минут Куроо потратил на уворачивание от ударов профессора. Тот, словно сожрал какой-то допинг, накинулся на него вместе со стеклянной розочкой. И как-то подозрительно верно тянулся с ней к сонной артерии.       — Ты сожрал мою докторскую, сука! — орал он, напрочь позабыв, что должен бояться незнакомца. Мозг выключили. Включили злость.       — Я не хотел! — выхода не было, дверь, будто предчувствуя, заперли, отчего пришлось схватить тонкие запястья, поднять их над головой, притянув к себе профессора, и прямо в лицо тому начать извиняться. Последнее, что успел сказать Куроо, прежде чем получил коленом по яйцам: — Я сделаю всё, что вы скажете!       — Завтра утром жду тебя тут. Насрать мне на твои пары и лекции, — Тсукишима набросил на скорчившегося его же грязную одежду, — а сейчас пошёл отсюда быстрым шагом!       И об пулей выскочившего из комнаты Куроо споткнулся Хината, выплёскивая под отборный мат весь кофе прямо на профессора.       — Кенма! — радостно заголосил полуголый Куроо, врываясь в столовую и отыскивая осветленную макушку. — Меня отымели!       Вообще, пока он шёл, в столовой царил гул. Студенты болтали, чавкали, стукали приборами по посуде и прочее. Но радостная фраза, которую, казалось, даже повара на кухне услышали во всей красе, повисла над залом куполом тишины. А Кенма, натянув капюшон, сполз под стол.       — В моральном смысле, извращенцы! — пояснил Тетсуро и направился к спрятавшемуся другу.       Рассказ о произошедшем получился коротким, но информативным. Кенма кивал головой, морщился, уткнувшись в экран смартфона, и хмыкал, в общем, выражал полнейшую заинтересованность. На стадии драки за обычный с виду лимон даже хихикнул.       — Ты бы видел, какой он красивый! — мечтательно протянул Куроо, забирая с подноса Кенмы салат, всё равно его друг не любил овощи. — Короткие, светлые вихры, медовые глазки! Ах, а какая у него шея, так и хотелось лизнуть кадык!       На этой фразе, не выдержав, Козуме поперхнулся рисом. Рядом с ним, в одном халате и трусах, сверкая волосатыми ногами, сидел самый популярный бабник вуза и говорил о том, что хочет облизать парня. Парня, несколько раз любовно вдарившего ему по яйцам. Нет, про его желание «попробовать» он слышал, даже несколько раз становился жертвой и поспешно ретировался до самого действа. Но вот так, чтоб сразу и хотеть? Где-то был подвох.       — Завтра пойду к нему сно… ик… ва.       А, вот и подвох. Отложив смартфон, Кенма попытался найти в друге трезвое звено, но шальные блестящие глаза намекали на пару глотков текилы. То, что Куроо любит именно её, не знал, пожалуй, лишь деканат.       — Удачи, — Козуме поднялся, забрав у горе-медика пустую тарелку, — тут я тебе не помощник.       Следующим утром подобных мыслишек у Куроо уже не водилось. Трезвый, вычищенный, он подпирал дверь лаборатории, пока в потоке студентов не заметил светлую макушку.       — Доброго утра, — вежливо поздоровался он, но в ответ получил лишь снисходительное «и тебе».       Сегодня в лаборатории снова стоял жуткий запах хлорки. Тут же потекли сопли, глаза заслезились, но всё внимание было приковано к миниатюрной теплице, разбитой на подоконнике.       — Простите… — начал было Куроо, но осёкся. Имени профессора он не знал.       — Тсукишима Кей, — тут же подсказал он.       — Тсукишима-кун, а…       — Сан, — перебил его Тсукишима и нахмурился, — я старше тебя, имей уважение.       — Хорошо, Тсукишима-сан, — гнусаво повторил Куроо, — вы что-то выращивать будете?       — А что мне ещё делать, если я — учёный-ботаник? Так, хватит вопросов, — Кей всучил ему в руки небольшую бумажку, — едешь сюда и забираешь все, понял, все зрелые лимоны! С ними возвращаешься сюда. У тебя час на всё.       — Будет сделано! — рыкнул Куроо, замечая, что Тсукишима мелко дрожал на протяжении всего разговора.       — Вот здесь всё, что есть, — молодой садовник, Ямагучи-кун, протянул Куроо пакет, напоследок окинув теплицу взглядом. Больше ничего ярко-жёлтого в глаза не бросалось.       — Спасибо, а то этот аспид меня убьёт, если я не вернусь к одиннадцати.       — Аспид?!       Звонкий смех Ямагучи отдавался тягучим эхом по всей теплице, но причину такого приступа Куроо не видел. Он не шутил, даже не кривлялся, тогда в чём причина? Но садовник, увидев удивлённого Куроо, разогнулся, протёр глаза от выступивших слёз и решил всё же пояснить.       — Мы с Тсукки… ой, Тсукишимой, дружим с начальной школы. Так что я его знаю получше тебя. Даже не представляю, что нужно было сделать, чтоб так его вывести, — он хмыкнул, протёр щеку там, где сверкала россыпь веснушек, — вся эта теплица высажена его руками. Терпеливо, дерево за деревом.       Здесь была минимум сотня деревьев, и Куроо, вновь поразившись, вдруг подумал, что, может быть, Тсукишима считается кандидатом чего-то там не потому, что носит очки, а из-за своей работы? Но зачем умному человеку два пакета лимонов? Непорядок. Нужно будет во всём разобраться по приезде.       — Да и вообще, — Ямагучи вдруг замер, грустно уставился в пол и пожал плечами, — он очень хороший, нежный, ласковый…       Немного подумав, Тетсуро, наблюдая за этим резким приливом розовых соплей, спросил:       — Ямагучи-сан, вы его любите?       — Что? Нет, что ты… я… ну… в общем, — залившись краской до кончиков ушей, он прикрыл лицо и сквозь руки пробубнил, — не говори, что я всё выдал, но мы с ним встречались.       «Встречались?» — Куроо ещё раз, для надежности, осмотрел садовника. Нет, точно парень, даже в штанах что-то выступает, и сам он угловатый, без намёка на грудь. Но если так, то выходит, Тсукишима-сан — гей?! Всё интереснее и интереснее.       — А почему вы расстались? — продолжал свой допрос Куроо, даже позабыв о времени и о тяжёлых пакетах.       — На восхищении долго не протянешь, — грустно усмехнулся он и чуть толкнул Тетсуро в грудь, вынуждая отступить к двери, — всё, уже много лишнего сказал. Тебе пора. Передавай там Тсукки… Тсукишиме привет.       Всю дорогу обратно Куроо размышлял о полученных сведениях. Множество вопросов возникало в его голове: «Сверху? Снизу? Девственник? Шлюха?» — но все оставались без ответа. И, вроде бы, влюбляться Тетсуро не собирался — чувства ему нужны были, чтобы не заморачиваться с презервативами — а вот любопытство манило полезть к Тсукишиме-сану. Хорошо так в пошлые фантазии манило.       В лаборатории, помимо профессора, обнаружился маленький рыжик, которого Куроо уже не раз видел в коридорах университета. Тот всегда был не один, а в компании серьёзного нахмуренного мужчины в перчатках. Как оказалось, Хината работал помощником в соседнем кабинете, а учился заочно на биологическом, где, собственно, и познакомился с тем черноволосым.       — Что застыл? — Тсукишима взглянул на него поверх очков, внимательно изучил пакеты и цокнул. — Почему так мало? Здесь хотя бы двадцать штук наберётся?       — Двадцать три.       — Всё равно мало, — оторвавшись от наполнения горшков землёй, Кей повернулся к Хинате, — помоги ему всё помыть, и возвращайтесь сюда. Прихватите в столовой ножик и тарелку.       — Будет сделано!       И, когда эти двое ушли, Тсукишима вздохнул, протёр взмокший лоб и приоткрыл окно. Всё же он не выдержал и позвал Шоё, чтобы тот помог ему своим присутствием справиться с незнакомцем. Да и, как оказалось, Куроо был знаменит на весь вуз. Он, как и несколько сокурсников, возглавляли список самых желанных парней вуза. Девушки радостно стелились под них, парни старались пробиться в друзья, чтобы побывать на их тусовках, где алкоголя и наркотиков было больше, чем в притоне, а деканат упрямо закрывал глаза, ведь вся его женская половина давно была в списках этих парней. Такую информацию выдал ему Хината, восхищенно улыбаясь, а Тсукишима кивал, потому что было у Куроо всё, чтобы считаться желанным. Разве что странная причёска у Кея вызывала противоречивые чувства, но это было некой изюминкой, да и терялись какие-то волосы на фоне накачанного тела. Так что, любопытство к этой персоне у Тсукишимы выросло в разы.       — Мы всё помыли! — радостно оповестил Хината и показал руками на таз, неизвестно откуда взявшийся, полный сверкающих лимонов, а потом продемонстрировал тарелку и приборы.       — Замечательно, — забрав, Тсукишима поставил всё это на пустующий стол в углу, придвинул туда стул и кивнул Куроо; тот, скептически приподняв одну бровь и прикрывая свои яйца для безопасности, сел. — Начинай.       — Что?       — Как что? — картинно всплеснув руками, Кей вытащил один плод и протянул его. — Есть.       — Что? Погодите, нахрена мне это есть?! — Куроо подскочил, скрипнул стулом и гневно зыркнул в сторону профессора. Тот, немного подрагивая, старался не отступать.       — Не «нахрена», а «зачем»! А вот нахрена ты тогда лимон мой сожрал?! Я его два года выводил, ты слышишь?! Два чертовых года я собирал сорта со всего мира, чтобы получить сладкий, устойчивый к холодам сорт! — злость всегда помогала Тсукишиме забыть про свои страхи, и теперь он снова напирал с ножиком наперевес. Хината уже давно сбежал из лаборатории от страха, так что последним свидетелем оставался бедняга-фикус. — Сейчас берешь свой рот, способный бухать и блевать, да засовываешь туда лимоны, пока не найдешь сладкий. И только, сука, попробуй отрезать кусочек, а остальное выкинуть, сразу же заявление накатаю!       Вместо ответа Куроо тут же опустился на стул, достал лимон и, стараясь не смотреть на профессора, стал его резать. Пьяным он не был, так откуда стояк, палевно торчащий в мотне джинс?! Он же не мазохист, так чего завёлся, когда в него плевались гневом и слюнями от слишком эмоциональных фраз? Сразу захотелось ещё раз вывести профессора и заломить его, такого раскрасневшегося, озлобленного, трахнуть хорошенько так, шлёпая яйцами о зад… Но на пути стоял рыжий предатель и тазик лимонов, который нужно было съесть.       Всю проблематику ситуации Куроо осознал уже к половине первого цитруса: рот сводило, горло жгло, как после залпом выпитой бутылки перцовой настойки. Или самогона, который в адекватном состоянии было невозможно глотнуть. Рыдалось, как под самый слезливый в мире фильм про бедную собачку, даже хлорка уже казалась такой милой и совсем не раздражающей. Но пришлось стойко переносить испытания и под гогот профессора вновь браться за лимоны, хотя в итоге Тетсуро осилил только три, которые утром ему икались лютой ненавистью. Проснувшись, он, как всегда, поплёлся в туалет, где на себе ощутил прекрасные ощущения от анального секса без смазки — из-за кислоты лимона жгло так, что даже получасовой прохладный душ не помог. Но это оказалось не всем счастьем: жопу в придачу ещё и высыпало, а слизистую рта сожгло под частую, что вся еда на вкус была похожа на картон.       — Тсукишима-сан, я сдохну, если буду есть их целиком. Разрешите хотя бы половину от каждого, а из остальных готовить! — молил профессора Куроо, подкрепляя слова пятнистой задницей.       — Натяни штаны! — Кей прикрыл глаза ладошкой и отвернулся. — Делай, что хочешь, но за это будешь мне помогать в остальном.       — И что нужно делать? — Куроо, поморщившись, вновь уселся за тот треклятый стол и выгрузил банку мёда, печенье и термос с чаем. Сегодня он был смел, готов, вооружен.       — Гонять свой зад по клумбам, приносить мне с каждой, ты меня понял? С каждой клумбы землю, и помечать, где взял. Сегодня пять образцов нужно взять.       — Ладно, сейчас схожу.       Конечно, перспектива превратиться в мальчика на побегушках не радовала, но и заявление, которым профессор продолжал ему грозить, тоже не было таким сладко-заманчивым. Отчего пришлось вставать, тащиться к завхозу за пакетами и лопатой да копать землю-матушку руками, которые тяжелее бутылок и девушек не держали ничего.       Вернулся Куроо к обеду, устало опустил мешки на пол, вытер лоб и только потом заметил, что Тсукишима в позе раком моет пол. Без халата, в настолько обтягивающих бежевых штанах, что хоть рви по шву и пристраивайся! Профессор Тетсуро не замечал, так и продолжал вилять булками, то сильнее прогибая поясницу, то, наоборот, похабно, как кот, потягиваясь. Вытерев слюну, Куроо всё же решил кашлянуть, привлекая внимание, но поднявшийся, взмыленный профессор в расстёгнутой рубашке уставился на него, кивнул на лимоны, мол, стынет еда, и упёр руки в бока, пока зачарованный розовыми сосками Куроо не отвис и не сел на своё место, где в прострации успел съесть почти десяток половинок. Хорошо, что рыжий довесок радостно улыбаясь умотал к своему «Кагеяме-сенсею».       Он же хотел экспериментов? Хотел. А Кенма был в таком же энтузиазме от предстоящего перепиха? Да, если побег из окон и дверей при первой возможности считался энтузиазмом. А профессор — гей, он же поймёт, как ему не понять мужика?       — Тсукишима-сан?       — Чего?       — Переспите со мной? — ляпнул Куроо, не задумываясь.       — Я не понял, — Кей повернулся к нему, хищно оскалился и потянулся к ближайшей колбе, — ты опять бухой?       Такие ролевые игрища, где партнёра прежде поцелуя убивают, Тетсуро были не особо по вкусу, и, как человек в таком не опытный, он всё же отступающе замотал руками, спрятал свой стояк под столешницу и торопливо отмазался:       — Шутки у нас такие, мол, проверка на смелость. Ха-ха, смешно же, да?       И под взгляд, полный отвращения, вернулся к лимонам, попутно собирая мысли в кучу и вспоминая, что ко всем недостижимым целям он подходил одинаково: сжимая в руках бутылку чего покрепче, лучезарно улыбаясь и предлагая выпить за здоровье.       Гениальный план спаивания родился в голове так же быстро, как кривило лицо от очередного лимона, и Куроо, прихватив оставшиеся плоды, полетел в общагу, чтобы там через знакомых найти необходимый ингредиент и выменять его на отличную закусь. И, к счастью, бутылка фиалкового ликёра, которым он всегда заинтересовывал жертву, отыскалась уже в четвертой комнате. Сбагрив ненавистные лимоны, Тетсуро побежал обратно в учебный корпус, хваля себя за гениальнейшее решение.       — По коридорам не бегать! — проорал вслед вахтёр, когда он, споткнувшись о порог, за малым не прочесал пол носом.       Но это сейчас было неважно, ведь впереди маячил прекрасный зад Тсукишимы и его ротик, скользящий по члену. Тяжело было не возбуждаться, чтобы вдруг, перекачанным гормонами, не забыть план. Влетев в кабинет, Куроо, устало выдохнув, встретился с удивленным взглядом профессора и сразу, чтобы не откладывать, приступил к действиям.       — Тсукишима-сан, тут ликёр фиалковый, не хотите выпить за успешное продвижение поисков?       — Нет, — отрезал он и отвернулся обратно к своим росточкам.       На этом гениальный план закончился. Профессор пить отказался.       На следующий день пришлось действовать не гениально, а хитро! Теперь-то в успехе сомнений не возникало, но, чтобы похвалить себя, пришлось вновь ждать вечера, жрать лимоны и бегать за образцами земли со всех клумб. К сожалению, сфилонить, а именно — тупо набрать земли под первым деревом, не получилось. Тсукишима сразу же всё понял и в наказание бросил собачье дерьмо прямо в Куроо. Хорошо, что в пакете.       — Тсукишима-сан, — начал Тетсуро, когда на часах оставались несколько минут до конца рабочего дня. Его рабочего дня; профессор, по обыкновению, оставался сверхурочно.       — Чего?       — Не хотите кофе? С лимонным пирогом, я вчера из оставшихся приготовил.       — Приготовил? — ошарашенно переспросил Тсукишима и, оторвавшись от тестов, взглянул на Куроо.       — Ну да, — спокойно ответил он. Всё равно все думы были заняты другим.       Хмыкнув, Кей сам с себя удивился. Готовил человек, что тут такого? Руки, вон, болтаются, не из жопы торчат, а из плеч, значит, теоретически всё возможно. Но вот практически…       — Давай, — любопытство взяло верх, и Кей решил, что от одного кусочка пирога никому хуже не станет.       — Пару секунд, профессор!       Не бежал, а летел Куроо к кафетерию, где уже давно договорился с баристой, что тот добавит в капучино секретный ингредиент — водку. И пирог, который, впрочем, пёк вчера полночи, дожидался его за барной стойкой.       — Я сахара и корицы положил побольше, — бариста поставил два картонных стакана в подставке на столешницу, — должны забить вкус спиртяки.       — Спасибо, чувак, — Куроо вместо купюр кинул в его руку небольшой пакетик с травой, — пришлось последние запасы отдавать.       — Игра стоит свеч, так что не жалуйся. Не стал бы ты такой хернёй страдать для страшной мадамы. Всё, иди, счастливчик.       Через несколько минут беготни он вновь был в лаборатории, где Тсукишима уже расчистил стол от образцов и теперь домывал его влажной тряпкой. Заметив Куроо, пригласительно подвинул стул, а сам уселся на своё крутящееся кресло.       — Это ваш, — Тетсуро протянул ему стакан и с упоением, некой дрожью стал наблюдать, как профессор делает первые глотки.       — Какой-то странный, — изрёк он, но тут же вновь присосался к стакану, — но вкусный.       Куроо ликовал! Алкоголь постепенно вливался в профессора, и главным сейчас было проконтролировать, чтобы он не особо налегал на пирог. Натощак пьянеют быстрее и охотнее. Это знали абсолютно все студенты, так как денег на большое количество выпивки не водилось.       — Пирога? — спросил он и протянул Тсукишиме тонкий ломтик, подходящий скорее вечно худеющей барышне.       — Спасибо.       Но, вопреки опасениям, тот откусил лишь раз, чему-то кивнул и вновь принялся за кофе. К счастью, в стакане Куроо был лишь карамельный сироп, отчего он несколько минут спустя решился действовать, не особо задумываясь над последствиями.       — Тсукишима-сан, — пустой стакан был нагло вырван из рук и метким броском выкинут в урну.       Профессор окинул лезущего к нему Тетсуро туманным взглядом, потом, выдохнув с какой-то безнадегой, бросил взгляд в сторону улетевшего стакана и раздраженно спросил, как делал это всегда:       — Чего?       — Вы меня боитесь? — озвучил Куроо первую догадку и залыбился, когда Кей сначала ошарашенно, а потом, отводя взгляд, начал мотать головой. — Признайтесь, что дрожите при виде меня.       — Неправда! — вскрикнул он и упёрся руками в грудь напирающего. — Что мне такие дебилы, как ты?       Оскорбления разбились вдребезги, стоило Куроо рукой провести по коленке профессора и уткнуться своим носом в его.       — Тогда почему дрожите сейчас? — промурчал он прямо в губы, борясь с навязчивым желанием их укусить.       — Я… Я просто замёрз! —- Тсукишима попытался отвернуться, но сильные руки зажали его щёки в тиски, вынуждая смотреть прямо в глаза без попыток улизнуть.       — Тогда давайте я вас согрею?       Ответа Тетсуро уже не ждал. Под недовольное шипение прижался к губам, всё же слегка прикусил их, вырывая приглушенный крик, и, руками надавив на щёки, скользнул внутрь языком.       «Победа!» — радостно заголосил он про себя, чувствуя горячее дыхание профессора и спустя секунду боль.       Язык был безжалостно прикушен, изо рта текла кровь, как и из пальцев, в которые впились острые ногти, а вечно страдающие яйца не успели сжаться, как чужая пятка накрыла их и попыталась, по крайней мере, превратить хотя бы в омлет. Куроо взвыл, отскочил, как от прокаженного, и упал на пол, не зная, за что хвататься.       — Ненавижу извращенцев, — Тсукишима подошёл к нему, нависая сверху, облизнул губы и тут же сплюнул остатки чужой крови, — у тебя десять секунд, чтобы исчезнуть. Раз, два, три…       В следующие две секунды от Куроо осталось лишь небольшое кровавое пятнышко, лимонный пирог и раздраженный профессор.       Утром Тетсуро заходил в лабораторию на дрожащих ногах и прикрываясь, как девушка, потерявшая полотенце после душа. Но профессор, копаясь в принесённых вчера мешках, абсолютно его игнорировал, даже задом вертеть не перестал.       — Тсукишима-сан… — Куроо застыл в дверях, затаился за косяк и уныло протянул приветствие, каясь, как смертник, во всех грехах.       — О! — воскликнул Кей, повернулся и совершенно спокойно, даже не дрожа, подошёл. — Ты чего опаздываешь? Лимоны пропадут! А ну быстро за образцами земли и за дело, удумал тут опаздывать!       «Не помнит!» — радостно выдохнул про себя Куроо и растянулся в улыбке.       Не помнит! Его жизнь спасена… По крайней мере, на сегодняшний день, ведь вчера, после случившегося, он ещё раз всё тщательно обдумал и понял: одной стопки было мало. Но даже немного водки существенно меняло вкус кофе, и в голове всё никак не рождалась гениальная идея, как влить в профессора как минимум пол бутылки. Отчего, задумавшись, он и не заметил, как вернулся в лабораторию с нужными пробами.       И, пока Куроо, нарезая уже приевшиеся плоды, продолжал обдумывать различные идеи, Тсукишима прятал раскрасневшееся лицо чуть ли не в самом горшке с землёй. Конечно же, он помнил всё! Не могло же его ушатать до беспамятства с той дозы спирта в кофе. Но он всё равно дурак. С первым глотком почувствовал знакомую горечь, которую никаким сахаром не спрячешь, но списал на корицу и пережаренные орехи. Не будет же этот малознакомый студент его спаивать? Будет. Ещё как будет. А потом ещё и в рот полезет, да так, что придётся выгрызать путь к спасению и превращаться в каннибала. Перспектива не заманчивая, но, когда вчера Куроо сбежал, позорно поджав пострадавший член, профессор, заедая стресс безумно вкусным пирогом, проклинал себя, материл и обзывал, пока всё же не принял разочарование, копившееся в нём. Страх перед Тетсуро улетучился, стоило осознать: себя спасти Кей сможет в любом состоянии — а вот любопытство… Куда же без него, когда до тебя домогается мечта всех девушек университета?!       В общем, сегодня в лаборатории обитали два дурака. И оба ждали вечера и будущих событий.       — А я тебе говорю, он мне язык прикусил! — жаловался Куроо баристе. Сегодня он решил сходить на лекции, но, не найдя там ничего интересного, завернул в кафетерий пожаловаться на нелёгкую.       — Погоди, — молодой парень рукой огладил короткие тёмные волосы, нахмурился, изображая длительные мыслительные процессы, и ошарашенно уставился на Куроо, — он?!       — Ой, — отмахнулся тот рукой и снова растёкся по столешнице унылой кучей, — неважно. Главное, что мне его нужно в дрова, а пить добровольно отказывается!       Бариста, имя которого Тетсуро так и не потрудился прочитать на бейджике, замер, кривясь. Ему, конечно, вся эта муть с парнями не нравилась, да и Куроо, умудрившийся развести когда-то зам-декана с четвёртым размером, на педика тянул в очень последнюю очередь, но убивался секс-символ вуза сейчас так, словно от траха какого-то энного чувака ему могло перепасть божественное благословение. Или пришельцы, увидев такое зрелище, решили бы не нападать на Землю. В общем, важно ему это было теперь — дойти до цели.       — Эй, рохля, трава ещё есть?       — Нет, — он заинтересованно поднял голову, — но могу достать.       — Отлично. С тебя такой же пакет, — бариста нагнулся через стойку, — есть, короче, одна штука. Бухали как-то с чуваками, да у одного после первой рюмки зуб заболел. Он и полез за таблеткой, выпил, а через десять минут его развезло так, словно бутылку выдул разом. Сечёшь?       — Не наркота? — на всякий переспросил Куроо. Подсаживать профессора он не собирался.       — Нет, говорю же, от зубной боли таблетка. Я сегодня в кофе ему раскрошу такую вместо корицы. Унесёт твоего красавца с первых глотков.       И вроде совестно должно было быть Куроо, что он малознакомого мужика споить собирается, а потом и вообще, при хорошем расположении звёзд, — трахнуть. Но потом перед глазами вставала вихляющая задница, похабный рот, ухмыляющийся с его страданий, и горячий язык, скользящий по его собственному. И куда тут отступать?       Вечером Тсукишима вёл себя злее, чем обычно. Ругался на Куроо, когда тот скрипел, поворачивался, говорил, слишком громко дышал и вообще существовал в данной комнате. Такое поведение Тетсуро списал сначала на ПМС, но, вспомнив, что у профессора в штанах немного другая штука, решил, что тот страдает от недотраха. И поспешил это исправить, предложив кофе.       Кей смотрел на него молча. Долго изучал взглядом, не давая опустить глаза, отшутиться и продолжить разговор. Хмурился, цокал непонятно чему, пока всё же не кивнул и не упал обратно на своё кресло, закрывая голову руками. ПМС, ой, вернее, недотрах.       — Тсукишима-сан?       — М-м-м-м.       — Вам плохо?       — М-м-м-м.       — Можно я подойду?       — М-м-м-м.       — Да поднимите вы голову, а потом отвечайте! — вспылил Куроо, уже третью минуту пытающийся заставить профессора оторвать голову от стола.       Бариста не соврал. Прошло всего двадцать минут с первого глотка, а Тсукишима уже плохо отвечал за себя и свои поступки. Скукожился в кресле, спрятал голову в руках и уткнулся в столешницу, что-то мыча себе под нос. Пришлось насильно разматывать этот клубочек, пока раскрасневшееся, нахмуренное лицо не оказалось прямо напротив него.       — Отпусти, — нерешительно проблеял он, пытаясь вырвать свои руки из крепкой хватки Куроо. Но тот был трезв, чтобы так просто отпустить пойманную добычу.       — Нет.       — Отпусти, извращенец!       Куроо не слушал и приближался. Поднял руки на спинку кресла, перехватил запястье одной, вторую опустил к лицу Кея, прихватив того за подбородок. Тсукишима рыпался, пытался вырваться, но алкоголь не подкачал, и у профессора получалось лишь забавно трепыхаться, как приколотая за крылья бабочка.       — Я не хочу, — он толкнул Куроо нерешительно, даже не надеясь на спасение.       — Я немножко, правда.       В этот раз Тетсуро целовал нежнее, не кусался, рукой успокаивающе поглаживал затылок, пока толкался языком в чужой рот. Горячо, рвано, боясь зайти дальше, он вылизывал податливые губы, углубляя поцелуй, когда казалось, что уже невозможно сделать его возбуждающее. Дальше, за зубы, сплетая языки. Куроо чувствовал алкоголь, жадно собирал его пары, капли; пьянел медленно, одурманенный поцелуем, мычал в чужие губы, пока не перехватило дыхание, а голову не вскружило.       — Тсукишима, — проурчал Куроо, отпуская руки и тут же сминая мягкое тело в объятия.       Профессор тяжело дышал, вертелся, утыкаясь лбом в плечо, слюнявя его, обтирая губы.       — Вали, — резко осипшим голосом прошептал профессор.       — Тсукиши…       — Вали! — перебил его Кей криком, и Куроо уже несколько раз переходил границы, чтобы сейчас не уступить и не выполнить просьбу профессора.       — До завтра, Тсукишима-сан, — разочарованно бросил он, выходя из лаборатории.       Но свернул он не к главному выходу, а к туалету, потому что после такого поцелуя было невозможно передвигаться спокойно.       Утром Тсукишима снова делал вид, что ничего не помнит, Куроо ел лимоны, с горечью пересчитывая оставшуюся шестёрку, и думал, что может отнести баристе за сегодняшний вечер. То, что он будет — не сомневался.       Профессор чувствовал себя паршиво с самого пробуждения. Около часа обнимал унитаз в различных позах, плескал холодной водой в лицо, но штырило так, словно ему как минимум сорок, а не двадцать пять. И подкрадывалось такое смутное сомнение, что в кофе была не только водка.       После вчерашнего пришлось многое обдумать. Кто они друг другу? Почему Куроо трусливо спаивает его, вместо того чтобы пригласить на свидание? Что ему нужно? Хотя последний вопрос становился всё прозрачнее, стоило Тсукишиме выпить, а Тетсуро — приблизиться к нему. Но блядством Кей не страдал и не собирался, о чём думал в те моменты — не представлял даже сейчас, в трезвом и адекватном состоянии, оставалось лишь вспоминать школьный курс биологии — разыгрались гормоны, пришибло голову спиртом и спермой. Ни логики, ни романтики в его решениях не было. И адски тяжёлая голова, немного поразмыслив, изрекла единственно-гениальную мысль: необходимо ту «романтику» создать. Жаль только, не придумали пока учёные каких таблеток для этого, и приходилось по старинке мучиться свиданиями, комплиментами и лживыми обещаниями.       Опыт у Тсукишимы в этом имелся. Хоть и недолго, но он встречался с Ямагучи. Подарил тому первый поцелуй, неловкие ласки и много нежности, несмотря на то, что в итоге они так и замерли на том месте, где начинали. Расставание стало для обоих глотком свежего воздуха. Только там было всё проще, а главное — трезво. Что делать с этим чёртовым цыплёнком, который даже посмотреть на него адекватного не может, понятия не имел. Оставалось лишь поддаться эмоциям, да ляпнуть:       — Куроо, не хочешь в кино?       Он мог поклясться, что за спиной поперхнулись, закашлялись и панически заскрипели на стуле, прежде чем неуверенно вякнуть:       — Х-хочу.       Дальше, как в страшном сне, Тсукишиме пришлось лепетать что-то про бесплатные билеты на обеденное время, которых, конечно, у него не наблюдалось, про то, что затёк он сидеть над землёй и это вообще работа почвоведов, а не его, бедняги-ботаника, да под этот не замолкающий трёп вести ошарашенного Куроо через кампусы в кинотеатр. Сеанс выбрал ближайший и попросил кассиршу быстрее выбивать билеты, пока отослал ничего незнающего Тетсуро за поп-корном.       Фильм, к счастью, оказался типичной комедией, поп-корн — вкусным, а Куроо — спокойным. Даже после кинотеатра, когда они решили прогуляться до лотка с мороженным, больше не походил на статую: о чём-то весело рассказывал, спрашивал у Тсукишимы, что тот любит, и проявлял полнейшую заинтересованность в его персоне. Складывалось впечатление, что в его стакане с колой было и виски. Но проверить это Кей уже никак не мог.       Вернулись оба с улыбками, заполнили лабораторию разговорами и смехом. Говорили обо всём, словно только дорвались друг до друга, и Тсукишима, в конец забывшись, выдал ему историю про извращенца, пытавшегося его украсть. Тогда Куроо замолчал, подобрался и уткнулся в лимон, что-то соврав про усталость.       Напряжение и неловкость возросло, стоило стрелке часов подползти к шестерке. Кей не знал, что будет этим вечером, терялся в догадках и мерно стучал пальцами по столу, отсчитывая каждую секунду. В голове роились, шумели и сгорали мысли. И страшнее становилось оттого, что не было того чёткого осознания: хочет ли Тсукишима вновь услышать привычную фразу или нет?       — Тсукишима-сан.       Голос Куроо, как ведро холодной воды, резко вырвал его из размышлений обратно в реальность.       — Чего?       — Вы… не хотите ли кофе?       — Тсукишима-сан, — Куроо пристроился сзади и вновь прижал к себе профессора, губами вырисовывая на теле влажную дорожку, — вы знаете, как мило смеетесь?       — Мха-ах, — руки Тетсуро опустились ниже, подлезли под футболку, вызывая прохладными пальцами мурашки на бледной коже.       — Вы такой нежный, — он приподнял его голову и поцеловал в лоб, не переставая одной рукой блуждать под футболкой.       Несколько минут назад профессор хотел открыть окно. Перегнулся через стол, рукой пытаясь достать до рамы, но не успел. Куроо подошёл слишком быстро и тут же, не медля ни секунды, сгрёб худое тело в объятия. Шептал, без остановки, не повторяясь, кучу комплиментов на ушко, опаляя его своим горячем дыханием и заставляя краснеть, признавался в симпатии, вновь сжимал Кея, пока не упёрся пахом в выпяченную задницу и хорошенько её не облапал.       — Тсукишима-сан, — выдохнул, потёрся о шов и вновь опустился к шее, вызывая довольное мычание.       Профессор и сам не отставал: вилял задом, задевая похабно оттопыренную ширинку и негромко постанывая. Молил прекратить, а сам жадно целовался. Отталкивал и снова вжимался спиной в широкую грудь, подставлялся под мягкие ладони и таял, как пломбир на жаре.       — Признайся я вам в жизни, снова бы сочли меня бухим?! — прорычал Куроо ему в ухо и больно прикусил мочку под сладостный стон.       Рука Куроо выскользнула из-под майки, опустилась ниже, пощекотав дорожку светлых волос на животе, упёрлась в пояс брюк и плавно сползла ниже, на стояк, где и замерла. Но через секунду вместо ласк, что требовало тело Кея, Тетсуро выпрямился, отошёл и, сказав что-то неясное, вылетел из лаборатории, оставляя стояк, профессора и остывший кофе решать их проблемы наедине.       Никогда Куроо не чувствовал себя паршивее, мерзостнее, чем сегодня. Лабораторию обходил стороной, ходил на лекции, защитил пару курсовых и не отлипал от Кенмы — в общем, делал всё, чтобы не видеть профессора.       И на кой-чёрт его дёрнуло полезть тому в штаны?! Неожиданно нащупанный член, чуть ли не такой же, как его, вверг в ступор. И не потому, что его тут не должно было быть, — до этого момента вся эта чухня с экспериментами и разнообразием казались мечтаниями: Кенма отлично сбегал каждый раз, да и Куроо не старался искать партнёра. А тут — Тсукишима. Угловатый, но мягкий там, где нужно, такой блядски сексуальный, что вставало от одной мысли! Чёрт возьми, и у него вставало! Это стало каким-то открытием: вот оно то, что хотелось, — бери, пользуйся… Но рука не поднималась просто взять и оттрахать. От всех этих пошлых мыслей сжималось сердце, а в голову лезло куча предположений, среди которых, неожиданно, он встретил о возможной симпатии.       В туалете, куда Куроо зашёл за Кенмой, оказалось немноголюдно. Стоило им пристроиться к писсуарам — остались вдвоём. На протяжении всего незатейливого действа Тетсуроо не отрывал взгляд от члена Кенмы и думал, пока его друг с отвращением не поинтересовался, что ему нужно.       — Да вот думаю, что я твою сосиску ни при каких условиях в руки не возьму, — огласил свой вердикт Куроо, добавив: — Чем только в детстве думал? М-да.       Казалось, что скривиться Кенма больше не может, а нет, по его лицу было сразу понятно: сдерживается, чтобы не вырвать прямиком на друга.       — А вот его бы взял… — прошептал он уже тише, мыля руки.       Пришлось всё же брать себя в руки, молиться, не забывая каяться в своих грехах, и идти в лабораторию. По пути он встретил Хинату, тот, улыбаясь, цеплялся за Кагеяму-сана, что-то рассказывал и вновь радостно обнимал руку в кипельно белом халате. И Куроо, сглотнув, понял, что вот это — нормальные отношения, пускай и через минуту профессор разразился криком: «Болван! Смотри под ноги!» — а у них с Тсукишимой… Да их просто не было! Даже не нормальных — никаких. Но будь неладен вчерашний поход в кино, из-за которого этот вопрос начал его волновать.       Он же не гей. Всегда любил девушек, встречался с ними, спал. Но назвать себя натуралом, презирающим однополые отношения, не мог ни в коем случае. Появлялись же мысли о сексе с парнем. Или здесь как в той присказке про один раз, который в пидораса не превращает? Куроо вздохнул. Нет, в его случае одним разом всё не окончилось; после поцелуя побежал не блевать, а дрочить, басистые, хриплые стоны ловил с удовольствием, а вызывал с безумным азартом. Было сложно понять, чего хочет его мозг, а чего — его член, но тяжелее становилось, когда эти две вещи совпали.       Тсукишима встретил его совершенно спокойно, даже пошутил над его привычкой жаться к стене. А Куроо, как нашкодивший пёс, чуть ли не ластился на каждое слово, брошенное в его сторону, пока не обнаружил, что осталось всего два лимона.       Между ними не было ничего, кроме этой лаборатории. Стоит кончиться причинам приходить — закончится и вечерний кофе, а Куроо, только нашедший способ безопасно целовать профессора, останется с носом. От мысли признаться на трезвую, попросить о свидании или отношениях сводило желудок. Он не рискнёт, не пойдёт на такой позор, пока не уверится во взаимности и в том, что готов к этому. И максимум его нынешних возможностей — пригласить на прогулку.       — Тсукишима-сан, не хотите сходить в новый цветочный? Говорят, там какая-то редкая трава продаётся.       — Это который на перекрестке? — заинтересованно спросил Кей, забросив свой позавчерашний поход туда в самые далёкие уголки памяти. Ничего, сходит ещё раз и посмотрит на «редкую траву», которая на самом деле была обычной фитонией.       — Да-да, тот самый. У меня уже все пары кончились, я могу хоть сейчас.       — Давай, я только оденусь.       Сегодня Тсукишима не ждал Куроо совсем. Вчера, схватившись рукой за член, он позорно сбежал, словно ожидал, что если парня поцеловать — его хозяйство пропадет. И такая реакция была вполне нормальна для натурала, который вдруг польстился на парня, но вот Кею было не так радужно приятно от подобного. Хотелось привязать Куроо к стулу и насильно провести лекцию о мужской анатомии, чтобы таких ошибок он больше не совершал. И мирную жизнь своим появлением не портил. Но ведь он вернулся.       И всё же Кей злился на него весь путь к магазину. Над шутками не смеялся, пинал камушки по дороге, что-то бурчал вместо полноценных ответов, пока в самом магазинчике Куроо не появился позади и не окликнул.       — Тсукишима-сан, — он смущенно опустил глаза, рукой смахнул нависшие черные пряди и, выдохнув, вытянул вперёд горшок, — это вам.       Над протянутой фиалкой хотелось то ли расплакаться, то ли рассмеяться, но лишь потому, что внутри всё горело, и этот жар выходил через щёки и уши, заставляя позорно краснеть, прятать улыбку и восстанавливать сбитое дыхание.       — Вы не переживайте! — засуетившись, Куроо подскочил к Тсукишиме и, чуть ли не уткнувшись в него, тихо добавил: — Я её уже купил.       Хотелось спросить его о причине, о том, какие ошибки он пытается перекрыть цветочком, но это бы безбожно испортило момент, сбило лёгкую романтическую неловкость и до невозможности натянуло бы их отношения. А такого милого, отважного в каком-то смысле Куроо отпускать не хотелось.       — Спасибо. Я буду заботиться о ней.       И оба застыли, отводя глаза и вспоминая, как общались до этого.       После возвращения в лабораторию казалось, что вновь вернулись в первый день, когда не говорили и не смотрели друг на друга, ютясь в своих углах. Но стоило кому-то повернуться, как взгляды — конечно же, неожиданно — встречались. Оба тут же вздрагивали, замирали на пару мгновений и резко, даже для такой ситуации слишком, отворачивались к своим столам. Теперь даже Тсукишиму пробрало, и он, не переставая, думал о происходящем, а главное о том, сколько ещё сможет играть амнезию.       — А кто у вас умер?       Звонкий голос Ямагучи просто спас их. Ещё немного — и Куроо, не выдержав, сбежал бы, а за ним бы ретировался и сам Тсукишима, прихватив фиалку. Теперь он её точно нигде не забудет.       — Умер твой такт, — Кей поднялся, вновь бросил взгляд на Куроо, и, выдохнув от широкой спины вместо лица, пошёл к двери.       Своего бывшего парня он позвал сюда не просто так. Ни один же Тетсуро умел считать до двух и проводить логические цепочки от лимонов к их отношениям, которых, собственно, пока ещё нет. Но Тсукишима был настроен серьёзно, по крайней мере до побега Куроо, отчего вчера заказал у Ямагучи очередную партию цитрусовых, которые тут же отдал счастливому до безумия Тетсуро. Тот уже понял все перспективы и теперь, улыбаясь, зарывался в шуршащий целлофан.       — Тсукки… — Тадаши, скривившись, уставился в глубь лаборатории, где Куроо, вытаскивая плоды из пакета, доедал те два оставшихся. Вгрызаясь в половинки, как в яблоки. — Почему он ест лимоны?       — Это его наказание за то, что изгадил мою лабораторию и сожрал то, что не следовало.       — Погоди, — испуганно посмотрев на принесённую сумку, Ямагучи схватил его за руку, — только не говори, что он тебе так ищет сладкий?! Это же потеря времени какая!       Тсукишима хихикнул, потом, встретив всё ту же панику на лице друга, рассмеялся уже в голос, чем привлёк внимание и Куроо.       — Да я их все в первый же вечер проверил, не было там сладкого.       Если раньше Ямагучи просто запутался, то сейчас его мозг категорически отказывался принимать полученную информацию. Перед ним стоит кандидат в доктора биологических наук, которого ещё на учёбе считали чуть ли не гением, и рассказывает про лимоны, которые совершенно бессмысленно заставляет есть этого беднягу. И всё это можно было тут же списать на усталость и неадекватность, если бы Тсукишима не следил взглядом за этим студентом и не улыбался. Так же тепло, как и ему в старшей школе. Но напрягало, что стоило тому повернуться, как Кей тут же отворачивался и хмурился.       — Тсукки, может, перестанешь мучить себя? — рука, всё ещё сжимающая предплечье, напряглась. — Это же из-за него, да?       Наверное, они стали лучшими друзьями и продержались столько благодаря этой странной особенности Ямагучи чувствовать состояние Тсукишимы, даже когда тот молчит и просто хмурится. Сам Тадаши никогда не видел ничего «странного» в этом. «Я просто всегда смотрю на тебя» — такую причину он называл раз за разом, это и позволило им остаться друзьями. Он предложил это первым, но оба знали, что не разлюбил. Просто Кей, плывя по течению, стал напрочь забывать, что чувства должны гореть и взрываться, а не тлеть, угасая.       — Не во мне проблема, — только и ответил Тсукишима.       — Как же всё сложно, — выдохнул Ямагучи и, убедившись, что Куроо их не видит, протянул из кармана небольшой лимон, — он только созрел, но я собрал его с той же ветки, что и предыдущий.       — Сладкий? — Кей тут же опустил его в карман и улыбнулся. Предчувствие не могло его обмануть — это был тот плод, что он искал. — Спасибо.       — Да не за что, Тсукки, — Ямагучи наконец отпустил его руку и, попрощавшись с Куроо, ушёл, оставив их снова вдвоем.       На протяжении всего разговора Тетсуро не находил себе места. Сначала просто из любопытства пытался прислушаться к полушёпоту, разобрать причину его прихода, но, стоило Ямагучи протянуть руку к Тсукишиме, чуть ли не подскочил на месте. Почему его профессора кто-то трогает?! Удержать себя от поспешного вмешательства помогала всё та же нерешительность, что воспалялась в нём по вечерам. Вот бы сюда текилы, тогда да, отвоюет своё одной левой. Но её здесь не водилось, отчего приходилось скрипеть зубами, стулом и молча смотреть.       Это было пыткой — смотреть на то, как Кей, всегда нахмуренный, смотрящий поверх очков, как на всё то же собачье дерьмо с клумб, улыбается и смеётся, чуть подавшись вперёд. Искренне, так, как никогда не позволяет себе в присутствие Куроо. И тогда чей он?       Чей?       Он поймал себя на этих мыслях слишком неожиданно для себя же, вздрогнул, ещё раз посмотрел на болтающую пару, убедившись в нарастающей злости, и опустил взгляд на столешницу. Его профессор? Когда подобный ярлык возник в его голове и просто обосновался на очках Тсукишимы? Когда Ямагучи, будучи не простым садовником, стал источником ярости и… ревности? Куроо не знал. Просто не помнил, что произошло с его утренними сомнениями по поводу члена в штанах профессора и куда они улетучились. Но мог точно сказать и даже заверить Кенму, что пол Тсукишимы важен теперь настолько же, насколько количество геля для волос, что Тетсуро по утрам выливает на свою чёлку. Главное — принадлежит ли он Куроо полностью. Даже его раздраженный взгляд и едкие комментарии насчёт интеллекта собеседника — всё хотелось забрать себе, спрятать и не показывать всяким там Ямагучи.       Но Тсукишима, как назло, руку на своём предплечье будто не замечал, позволяя ей то расслабленно висеть, то крепко сжиматься, сминая халат под собой. Жгучее желание подойти и скинуть уже болезненно давило на голову, заставляя постоянно сжигать взглядом этого садовника, его веснушки и звонкое «Тсукки». Сердце стучало всё быстрее, кулаки сжимались сильнее, ещё немного, как закончится предел терпения и вся неуверенность, робость пойдёт коту под хвост, а Ямагучи, пусть ни в чём и невиновный, познакомится с полом. Однако скорый уход скрытой жертвы немного отрезвил Куроо. Немного, но не настолько, чтобы тот, разгоряченный посягательством на в перспективе его, не пошёл в кафетерий за очередным стаканом, который после не предложил Тсукишиме, а поставил перед носом и чуть ли не рыкнул: «Пей!»       — Вы меня дразнили? — строго спрашивал он, руками изучая все впадинки и выступы профессора, заставляя его не то, что не отвечать, — закрывать рот руками, сдерживая слишком шумные выдохи.       Сегодня они обосновались на кресле Кея, в обычное время недоступном для других. Но Куроо, наплевав на все запреты, уселся на него, притянул к себе Тсукишиму и, как маленького, усадил на колени к себе спиной, чтобы потом, закинув его ноги на свои колени, похабно развести их в сторону. Благо, за то время, пока он бегал и мыл тарелки под прихваченное для закуски печенье, картонный стакан Кея опустел, а сам он, с чуть розоватыми щёчками, туманно пялился в окно.       — Я не дразнил, — он откинул голову на спинку, позволяя горячим губам пройтись по шее, опуститься ниже, к ключицам и оставить там красный, немного пульсирующий засос.       — Дразнили, — заверил его Куроо, руками поглаживая пресс на животе и вычерчивая на груди замысловатые узоры, — вы разрешали ему трогать себя.       Была бы его воля, Тетсуро бы уже давно накинулся на Тсукишиму, нагнул его прямо здесь, в лаборатории, и показал, что значит иметь отношения с ним. Но чем тогда он был лучше того извращенца, испортившего во многом жизнь ещё маленькому Кею, чем его отношение будет отличаться от потребительского? Этого не хотелось так же, как и отдавать кому-то нарытое сокровище, позволяющее ему сейчас задирать майку и гулять прохладными пальцами по бледной коже. С Тсукишимой хотелось быть нежным, хотелось доставить ему удовольствие и в этой дурманящей неге молить не давать другим повода покушаться на себя, что Куроо и делал.       Белоснежный халат скомкано валялся в каком-то углу, футболка, чуть ли не рвущаяся под суетливыми, рваными действиями Куроо, похабно оголяла соски, а тесные штаны — по-блядски приспущены и расстёгнуты.       — Вы же умный, — Тетсуро, опустил руку к болтающемуся ремню, выдернул его из брюк и откинул куда-то в сторону, чтобы уже свободно, чуть подминая к низу, пройтись по кромке ткани, — а врёте.       — Не вру! — выдохнул Кей, но Куроо покачал головой и, убрав очки на стол, притянул его к себе, сминая сухие губы своими.       Руки уже вольготно оттягивали джинсу, щекотали светлые короткие волосы и, стоило Тсукишиме сладостно замычать под напором горячего языка, как Тетсуро рукой скользнул под резинку трусов.       — Не надо, — панически зашептал Кей, разрывая поцелуй и пытаясь вытащить ладонь, — не надо, пожалуйста!       Куроо был слишком возбужден, чтобы понять причину такого поведения, отчего списал на смущение и тут же второй рукой обнял Кея, поцеловал в висок, успокаивающе шепча:       — Т-ш-ш, всё хорошо.       И Кей поверил, потому что Куроо не сбежал, стоило ему почувствовать член, рукой размазать выделившуюся смазку по головке. Он толкнулся в кольцо рук первым. Нерешительно, давая возможность убежать и превратить всё это в плохой сон голубого извращенца, чтобы потом уже никогда не держать в руках чужое хозяйство. Но Куроо, чуть сжав пальцы, начал медленно двигаться, губами впиваясь в нежную кожу плеч, шеи, оставляя на них кровавые подтёки и позволяя мычанию прорасти в полноценные стоны. Пошлое хлюпанье, выдохи, сумбурный шёпот — всё смешалось в голове, превращая мысли в разгоряченную кашицу. Кей позволял себе плавиться, позволял моляще ловить чужие губы своими и выгибаться навстречу ласкам, всё быстрее толкаясь во влажную ладонь, пока тело не сковали судороги, а Куроо, ухмыльнувшись, не вытащил испачканную руку.       — Не позволяйте никому касаться себя так, — проурчал он в ухо, чуть прикусывая его, — я всегда буду к вашим услугам.       Только сейчас он отпустил из своей хватки Тсукишиму, поставив его на свои ноги, хотя те отказывались нормально держать расслабленное тело. Но Куроо, снова нашкодив, спешил сбежать.       — Тсукишима-сан, — приобнял Кея, чуть наклонился вперёд, расстроенно положив голову на плечо, — подождите немного, и я смогу признаться вам трезвому.       И, напоследок поцеловав в красную щёку, ушёл, оставляя, как и всегда, Тсукишиму наедине со своими мыслями, которые сейчас орали, как пришибленные, и в панике носились в голове, ведь уже второй раз тот хмельной кофе пьёт не Кей, а фикус. Но второму от этого только хорошо — ни от похмелья не мучается, ни от стыда, а вот Тсукишиме, только что кончившему от рук студента на несколько лет младше его, от рук самого известного бабника, который только что перебил хлорку запахом спермы и пота, было несладко.       Он давно перерос тот возраст, когда отношения начинаются с секса, а Куроо —нет, наоборот, только занырнул в него с головой. И банальное свидание для него становилось большим испытанием, чем полезть в трусы к мужику. Тсукишима вздохнул. Очень уж знающе полезть.       На подрагивающих ногах он дошёл до холодильника и открыл скрипнувшую дверцу. Лимоны мирно желтели на полке, а в углу, спрятанный за остальными, лежал сладкий. На самом деле Кей уже давно считал, что Куроо наказан за своё пьянство с головой, хватило того первого дня, после которого он припёрся с голым задом и стал всем демонстрировать свою сыпь. И держал он Тетсуро по глупой для кандидата причине — банальной симпатии. Но тот оказался настолько нерешительным, что приходилось пьяно икать каждый вечер, да по утрам удивляться с его наивности и безоговорочной веры в то, что человек, сумевший добраться до дома после их развлечений, да ещё и в адекватном состоянии вместо похмелья, был вчера в дрова. А Куроо верил в это, наверное, потому, что верить хотелось.       — Пора заканчивать, — выдохнул Кей и передвинул искомый лимон на самый край, чтобы завтра его нашли и вся эта канитель либо закончилась, либо набрала новые обороты.       Куроо не отрывал взгляд от Тсукишимы с самого прихода в лабораторию. Улыбался над тем, как он морщится, копаясь в земле, радовался вместе с ним какой-то проросшей траве в миниатюрной теплице и превращался в счастливого ребёнка, когда Кей рукой поглаживал листья подаренной фиалки. Теперь никто из них глаза не опускал, стоило встретиться взглядами: молча замирали на несколько секунд, вглядывались друг в друга, и возвращались к своим делам, Тсукишима, как всегда, хмурясь, а Куроо — улыбаясь.       Есть лимоны для Тетсуро стало каким-то перекусом. Он разрезал их пополам, вынимал все семечки в отдельную тарелку, которую в случае неудачи тут же выкидывал, с одной половинки счищал кожуру, другую откладывал обратно и кусал сочную мякоть, словно та была хотя бы не такой кислой. Рецепторы уже давно были сожжены, слизистая привыкла, а желудок стал извлекать из этого пользу, отчего после еды Куроо не чувствовал тяжести и вздутия, возможно, помогала кислота, но и без самовнушения тут не обошлось.       Почистив себе уже третий плод, он укусил его, наблюдая за спиной Тсукишимы. Тот, нагнувшись над горшками, чем-то их сбрызгивал, рукой периодически хватаясь за поясницу и выгибаясь от ноющей боли, как кошка. Куроо вытер потёкшие по подбородку слюни с соком, ругнулся, когда несколько капель всё же попали на футболку, и облизнул пальцы.       «Приторно как», — недовольно прошептал он и вновь укусил мякоть.       Пережевал, глотнул и уставился на оставшийся кусочек.       «Да что ж такой сладкий!» — ругался он про себя, слизывая бегущий сок.       Осознание пришло к нему, когда он закинул оставшуюся дольку в рот. Лимон был сладким!       — Тсукишима-сан! — Куроо, выплюнув пожёванный кусок, подскочил, с грохотом отбросив стул на пол, схватил тарелочку с семенами и понёсся к профессору. — Сладкий! Он сладкий был!       — Правда? — искренне удивился профессор и, макнув палец в семечки, всё ещё влажные от сока, облизнул. — Да, это тот, что нужен.       Куроо, открывший рот от картины посасывания пальца, бездумно закивал.       — Поздравляю, — Тсукишима хлопнул его по плечу, — теперь ты свободен.       Последняя фраза всё же вернула Куроо в реальность. Он и забыл, что именно этот маленький поганец их связывал, что теперь, найдя его, лично разрушил возможность общаться с Тсукишимой, спаивать его по вечерам и бессовестно целовать. Значит, всё?       — Тсукишима-сан, — выдохнул Куроо, не представляя, что будет говорить.       — Да? — заинтересованно уставился профессор прямо в глаза, словно ждал чего-то.       — Я… Вы… — мямлил он, перебирая в голове все фразы и то, что может последовать после, — ну, в общем…       — Я слушаю, — Кей смотрел на него, такого мнущегося, отличного от вечернего и пытался сдержать улыбку.       — Удачной работы, — сдавшись, выдохнул Куроо, всучил миску с семечками и развернулся обратно, чтобы забрать свою сумку и позорно уйти.       Не смог. Струсил. Не решился спросить напрямую и получить отказ. Возможно, будь хоть кто-нибудь из них пьян — всё было бы проще, но сейчас оставалось лишь отступить.       Тсукишима уже перерос возраст, когда каждая фраза становилась чуть ли не решающей будущее мира. Он не боялся слов, не боялся и последствий, что они могут повлечь, так же, как и не боялся Тетсуро.       — Куроо, — окликнул он его, заставив вздрогнуть.       — Да?       — Может, отметим найденную докторскую двумя стаканчиками прекрасного капучино?       — Кофе? — внезапно осипшим голосом уточнил он и, повернувшись, вновь приблизился к Кею, остановившись всего в шаге от него.       — Да.       — И… сейчас? — уже более воодушевленно спросил Куроо, рукой от радости сжимая лямку рюкзака.       — Если у тебя кончились пары, то можем сейчас.       — Тогда я мигом! — заверил его Тетсуро, стартуя в сторону уже родного кафетерия.       — Только, Куроо, — Тсукишима окликнул его уже в дверях и, подавив смех, строго наказал: — без спиртного в моём стакане. Хорошо?       И всё же смех не сдержал, когда на него уставились два ошарашенно-испуганных глаза. Застыв, как пойманная мышь, Куроо, ртом хватая воздух, залился краской и, стыдливо опустив глаза в пол, рукой прикрыл лицо.       — Простите, — шмыгнул он носом, — я не хотел. Вернее, хотел, но не в плохом смысле, и я бы всё сделал иначе, будь…       — Хватит, — перебил его Тсукишима, подойдя. Тетсуро всё отходил назад, пока не уткнулся спиной в дверь и испуганно не поднял голову, так и моля: «Не убивайте меня, пожалуйста!» Но Кей никого калечить не собирался, просто поднял руку и огладил чёрные, пушистые волосы, тихо добавив: — Оба не с того начали, поэтому дуй за кофе, и будем решать, что делать с нашими отношениями.       — Отношениями? — сглотнул Куроо. — То есть они могут быть?       — Ну, — Тсукишима улыбнулся, — если ты мне в глаза скажешь то, что шептал теми вечерами, то я подумаю.