Главная жертва копенгагенов.

Чудесным утром раннего лета Хоббитании Профессор любовался королевскими лилиями. Огромные розовые, белые и золотистые раструбы источали тонкий, но сильный аромат. Облепившие их росинки переливались радугой не хуже алмазов самой чистой воды. Стряхнув с брючных отворотов капельки утренней влаги, автор истории Средиземья отправился завтракать. Но у самой двери его заставили притормозить странные звуки. Из кухонного окна доносились басовитые мужские рыдания, на фоне которых, как скрипичное соло поверх гобоев, звенели нежные всхлипы явной эльфийки. В кухне обнаружился Карнистир, яростно болтавший веничком в большой кастрюле. На молчаливый вопрос он только мотнул головой в сторону большого кабинета и буркнул: - Берен с супругой по вашу душу. Неповторимый герой Первой эпохи сидел за столом и утирался длинным домотканым полотенцем. Профессор успел отметить сложную вышивку красным и черным на обоих концах. Лутиен пользовалась платочком из почти прозрачного льняного газа. Узрев своего творца, беоринг пал на колени и возопил: - Спаси и сохрани! - Читатели? – уточнил знакомый с ситуацией автор. - Чита-атели! - мелодично простонала Тинголиэн. - Вот такие вот читатели! – Берен с ненавистью скомкал иссопливленный рушник и пульнул далеко в угол. – Насмехаются над каждым моим шагом, гады! Лутиен тут же вскочила, принесла полотенце обратно и подсунула мужу сухой его конец. - Ну вот, опять! – дортонионец окатил жену взглядом, полным страдающей ненависти. – Так и зовут меня подъюбочником! Чужеспинником! - Как-как? – в авторе проснулся профессиональный интерес. - Чужеспинник – диалектное русское выражение, означающее переносно «ездящий на чужой спине», а фактически «прячущийся за спины других в трудных ситуациях», - деловито пояснил появившийся с большим блюдом в руках Карнистир. – Блин… - Да я тебе! – взвился Берен, но тут же вспомнил, что находится в «непредпетой» ситуации и присмирел. – Что? - Блин, говорю, со сметаной или с вишневым вареньем? - Все давай, - буркнул беоринг, придвигая тарелку. - Еще есть выражение «захребетник», означающее «снявший с себя обязанность отвечать за последствия своих действий», - Феанарион поставил на стол большую крынку сметаны и лагун с вареньем. - Захребетники - категория феодально-зависимого населения в Русском государстве 15-17 вв. Захребетники не имели своего хозяйства, жили у крестьян или посадских людей, работали у них в хозяйстве и не платили гос. тягла. Иногда несколько крестьянских дворов имели одного общего захребетника. Карнистир, державший в Первую эпоху восточную границу и контачивший со всеми пришельцами из-за Синих гор, нахватался массы выражений из всевозможных языков. Тигровые лилии, скажем, звал саранками и царскими кудрями. Желтые лютикоиды то жарками, то купавками, то вообще луговыми розами. Аконит – и борцом, и шлемником. Седельные сумки – саквами и чемоданцами… Однажды, выглянув в окно, бывший лорд Таргелиона сообщил, что будет дождь – небо насаурилось. Чудесное выражение оказалось идиомой русского языка из окрестностей Москвы. Но происходило от скифского «сауран», что значит «темно-серый». А уж если начинал кого-то ругать, то выводил десятиуровневые кеннинги, так что объект обругивания далеко не сразу догадывался, что Феанарион конкретно о нем думает. Кроме того, он повадился читать все подряд. - Вот, даже матюкают этим зах… - Берен осекся, вспомнив о присутствии супруги. - Варенье без косточек, - уточнил Феанарион, исчезая в сторону кухни. Несколько минут слышалось только мощное жевание и чмокание зачерпываемого варенья. Потом беоринг чуть расслабился и снова вернулся к своим несчастьям. - Вот, еда, например. Зачем вы сделали меня радикальным вегетарианцем? Читатели мне такие диеты прописывают! А мне приходится их на себе испытывать! Вы когда-нибудь липовую заболонь толченую ели? Сердцевину осота? Аирный корень – он же слабительный! Конский щавель – еще хуже! Не доешь – понос, переешь – запор! Зимой вообще одни шишки сосновые! И на таком рационе мне по сюжету положено носиться по Дортониону как… - Электровеник, - подсказал вновь объявившийся Карнистир. – Ваша овсянка, Профессор. - Убью! – рявкнул беоринг, но тут же поправился. – Моргота, конечно. Феанарион фыркнул и удалился. Автор посыпал кашу карамелизованным сахаром: - Видите ли, ваша история в «Сильмариллионе» символизирует чистоту помыслов и убежденность в борьбе с Искажением. - Согласен, помыслы мои всегда чисты, как ледниковый ручей. Но почему таким же должен оставаться желудок?! А поганцы-читатели уже строят версии, что я ходил на зиму в Химринг и там же запасался продуктами! - Нет, это далеко и опасно. Все же осажденная крепость. Хотя… - Профессор принялся чертить ручкой на салфетке абрис Химлада. - Ладно, еду пока отставим. Главное – моральные принципы. Меня обвиняют в никчемности и уверяют, что за меня все сделали другие. А больше всех – моя бесценная супруга Лутиен! - Дорогой, что ты, я же только помогала тебе в меру своих сил… - Помолчи! Побереги речи для Намо, а здесь мужской разговор! Эльвэн послушно отсела в уголок. - Короче, можете вы кое-что переписать? Скажем, что я не пошел в Нарготронд, а сразу отправился к Морготу, вызвал его на поединок и… А уж потом Лутиен упросила Намо дать нам отсрочку за такой подвиг? - Так вы не желаете стать добытчиком Сильмарилла? - Почему же? – возвысил голос Берен. – Всей душой! Пусть Моргот во время сражения споткнется, треснется башкой, и один сильмарилл подкатится ко мне. Потом прилетит орел и отнесет меня домой. И чтоб моя Луша ждала меня дома. - Споткнется и ударится?.. - Ну, да. Красивее видеть меня лежащим перед вратами Ангбанда, а не носом в пыль перед троном Моргота. И потом… Вы представьте себе – мне, едва отошедшему от шока, предписано бежать по всем лестницам и коридорам Ангбанда. Я же благородный беоринг, а не какая-нибудь костлявая черная стайерша. Приходится раз десять тайком от читателей остановиться и перевести дух. - Видите ли, на поединок с Морготом я определил Финголфина. - Пусть дома сидит, королевством правит. Но в воображении высокопрофессионального филолога замелькали: Нуаду в поединке со Сренгом, Луг, поражающий Балора, Морриган – победитель Индеха… - Нет, уважаемый Берен. Ваша судьба абсолютно уникальна, и вам не надлежит встревать в поединок королей. - Ну, тогда напишите, что я спас Финрода. Читатели повадились попрекать меня десятью трупами нарготрондцев и особо – их короля. Говорят, что завел их в западню, а сам вывернулся, за их счет уцелел. Переделайте. Будто я свернул шею этому варгу, и мы бежали. А моя Луша ждала меня дома. - Самопожертвование Финрода ради смертного дарует эстель всем Детям Эру. Не одолев Саурона в Песнях силы, он побеждает Искаженного чистотой духа и самоотверженностью. - Ну, хотя бы припишите, что я тоже душил волколака. Вы же в поэме о Лейтиан указали, что я однажды покалечил самого Саурона! А при личной встрече, выходит, молчал, как рыба об лед? Даже не послал его куда следует – а я это умею! - Ну, во-первых, в поэме не сказано, что это сделали именно вы. Что Саурон был однажды ранен, а в Друне вспыхнул пожар, у меня шепчутcя жители Дортониона… - Короче, слухи среди населения оккупированной территории приписывали данные действия именно тебе, - Феанарион поставил на место тарелки с остатками каши сковородочку с шипящей глазуньей. - Карнистир! – с упреком произнес Профессор. - Я только хотел заметить, что по Саурону мог сработать заранее настороженный самострел. А поскольку не указано, где он был насторожен, можно предположить, что Тху отошел в кустики с проезжей части… - Луша, не слушай этого пошляка! - Уважаемый Берен, если бы вы начали… гм… беседу с Сауроном, не состоялся бы поединок песен. А там такие прекрасные стихи! - Не можете приказать этому негодяю зажарить яичницу и мне? А то все блины да блины. Начинаю подозревать, что это особая форма издевательства… Из четырех яиц, с ветчиной, и глазки чтоб не растекались. - Как же вегетарианство? – коварно усмехнулся Феанарион. - Ну, я этого поросенка не резал и кур не обкрадывал! И неэтично пренебрегать дарами Валар, если они уже на кухне! Кстати, свежего масла принеси побольше. Берен уничтожил последний блин и снова поднял печальные глаза на автора: - Еще: эпизод с Келегормом и Куруфином. Вот такие, - страдалец снова ткнул мокрый насквозь рушник, - уверяют, что лошадь на скаку никого топтать не станет, только плечом отшвырнет. Сыплют вастачьими словами «выпад», «пиаффе», «крупада». И пишут, что феаноровы поганцы меня в грош не ставили как бойца, потому что даже побрезговали с седла стукнуть по макушке рукоятью меча! - Понимаешь, - профессор собрал корочкой остатки желтка, - согласно «Законам и обычаям эльдар» нельзя убивать того, кто не напал первым. - Этот, - Берен указал в сторону кухни, - мне тут кино показывал. «Застава в горах», называется. Так там все до одного на коня на ходу прыгают. А в другом кинЕ скачут, стоя на седле, на скаку пересаживаются с одной лошади на другую, свешиваются на конский бок, как убитые, и все такое… Один вастак вообще, вися у лошади под брюхом, на гармошке наяривает! - Не вастак, а казак, - уточнил Карнистир, ставя перед беорингом большую сковороду. – Кубанский. Это у них спортивный праздник такой – с джигитовкой. - Вот! – Берен взмахнул вилкой. – Я же вскакиваю на лошадь этого Куруфина и тут же падаю вместе с ним и моей дорогой Лушей! Но при всем при том вы пишете, что этот мой прыжок прославлен среди людей и эльфов! - Потому что, шмякнувшись, ты не превратился в отбивную с косточкой, - заметил Феанарион. - И не пришлепнул насмерть Тинголиэн. Эти «люди и эльфы», видимо, считали, что как джигит ты не лучше мешка натурального органического удобрения. Берен замер с открытым ртом, врубаясь в характеристику. - Карнистир! Завари чай! – холодно приказал Профессор. Едва скандалист скрылся за дверью, автор повернулся к начавшему багроветь беорингу: - Понимаешь, ты же горец. Лошадей у вас мало, в основном пони. И ровного места для скачек нет. С седла вы не воюете. Потому все эти степные приемы у вас не в ходу. - А как же в том кинЕ по горам скачут? Перепишите, что я сбросил только Куруфина, а сам с Лушей ускакал от них! - Но тогда ты не добыл бы Ангрист и не смог бы расковырять корону Моргота. Берен задумался и проворчал: - Еще плетут, что боевой конь мне бы не дался сесть. Загрыз бы или пришиб. И в кинЕ – другом – такой вороной за одним гонялся, вытянув шею, пока тот в яму не спрятался. Пусть у нас и пони – но я знаю, как они грызануть могут или задними ногами наладить в живот. - Конь-то смирен? – Как корова! Мне и надобно такого! – хохотнул Карнистир, расставляя чашки. – Радуйся, что уважаемый Профессор не столкнул тебя с каким-нибудь Серым из Махи. - Конь подчинился тебе, почуяв твою исключительную благость, - строго глядя на Феанариона, сказал автор. – Так же, как Хуан. Но вот у искаженных тварей это чувство вызывало ярость. - Значит, Даэрон и Тингол были искаженными тварями, - продолжал наглеть Карнистир. – Один при виде тебя дернул бежать, как ошпаренный, а второй собрался утопить в болоте. Не прозрели благости, короче. - Может быть… - начал гневно автор. - Уважаемая Эльвэн, ты не съела ничего. Может быть, принести горячие сандвичи с сыром? Лутиен робко кивнула и придвинула к себе почти остывший чай. - Еще эти въедливые читатели просто житья не дают: почему я вцепился в сильмарилл – это они говорят! – как обезьяна в орех, и не догадался даже за пазуху сунуть. И Кархарота кукишем напугать пытался, как старуха домового, потому что боялся руку разжать, чтоб какое ни то оружие подобрать! - Я считаю… дело в том, что ты думал исключительно о Лутиен, обессиленной поединком с Морготом! Так старался ее спасти, что позабыл все вокруг. - Именно! – возликовал Берен. - Я спасал свою невесту! Не все же ей меня спасать, я как-никак мужик! Лутиен усиленно закивала. - Напишите еще, что я там, в Дориате, успел разок пырнуть Кархарота. А то сволочные читатели говорят, что Кархарот, мол, меня распробовал и так заценил вкус, что и не посмотрел на Тингола, как бросился меня доедать! - Кархарота терзала огненная боль от проглоченного сильмарилла. Напал он именно на тебя, чтобы отомстить за свои мучения! - Ага! Ну, это совсем другое дело! – расцвел беоринг. Стянув с тарелки Лутиен два сандвича, он запил их чаем и принялся мазать на булку варенье. Но радость его была недолгой. - Еще напишите подробно, как я миновал Нан-Дунгорфеб. Скажем, отгоняя искаженных тварей факелами. - И где ты их брал среди скал и курумников? – снова возник Карнистир с целым блюдом запеченных в яйце гренок. – Или факелы были газовыми? Лутиен прикрыла губы ладошкой и виновато глянула на мужа. - Ты никогда не рассказывал, как миновал это место, потому что не хотел травмировать окружающих пережитыми ужасами! – Профессор против правил английского этикета ткнул пальцем в сторону Феанариона. – Ведь и Арэдель не изложила свои воспоминания о путешествии через это место! - Пенголоду не изложила, - нахально заявил тот. - Нам могла и рассказать. Из хроник Восточного Белерианда почти ничего не дошло до этого летописца, не так ли? Или он преднамеренно пренебрегал сведениями, противоречащими основной установке? - Карнистир! Твое дежурство закончилось полторы минуты назад! Изволь уступить место Туракано! Феанарион церемонно поклонился присутствующим и выскочил в открытое окно. Берен обмахнув бороду платочком Лутиен, встал из-за стола. - Сердечно благодарю вас, уважаемый автор, за разъяснения. У меня остался последний вопрос: в вашей биографии сказано, что вы считали своим… этим… альтерэгом в Арде именно меня. Но вот дело своей жизни – языкознание – вы отдали ужасному нераскаянному преступнику Феанору. А мне оставили только любовь, что движет солнце и светила. Почему? - Это великая тайна творения, дорогой мой. Глядя вслед удаляющейся парочке, Профессор думал: «Лучше бы Кристофер вставил в издаваемый текст вариант с Береном-номом и кошачьим королем Тевильдо. Там бы никаких вопросов не возникало»…