«мне плевать, мне плевать, переоценили ли тебя, смотришь ли ты на край света. помни, что у меня воспаленный взгляд с расплывчатым зрением. но я вижу, да, это должна быть та любовь, о которой я мечтал, и, если мы взобрались так высоко, я клянусь, мы никогда не умрём».
Первым странности за Стайлзом замечает шериф. Он слышит глухой удар, словно что-то упало на пол или ударилось об стенку, и поднимается вверх по лестнице в комнату своего сына, чтобы убедиться в том, что он в порядке; тот выныривает из своей комнаты как-то слишком быстро, придерживая дверь закрытой. Джон настораживается, но своим видом никак того не выказывает. Короткий диалог — и дверь закрывается. Старший Стилински тем не менее не уходит, выжидает еще несколько минут и вслушивается: Стайлз с кем-то говорит, однако в ответ — тишина. В его словах мелькает имя, Дерек, и Джон искренне надеется на то, что у его сына появился просто немой приятель, которого пока знакомить с отцом рано или попросту неловко. Но спустя неделю, когда к нему приходит Скотт, не на шутку перепуганный «слишком странным для него, мистер Стилински» поведением, шериф понимает: его сын медленно и верно сходит с ума. — Он считает, что меня укусил оборотень. После школы мы пошли прогуляться в лес, где, ну, помните, я потерял свой ингалятор, когда мы… — Скотт закусывает нижнюю губу, смущенно чешет затылок, а Джон говорит за него: — Искали вторую часть трупа Мэнди Нэльсон. — Да, да. И, в общем, в один момент он остановился и стал с кем-то говорить. Когда этот некто, кого я не видел, ушел, он пихнул меня локтем в бок и сказал: «Чувак, это же Дерек Хейл. Он старше нас всего несколько лет, почти вся его семья сгорела в пожаре». Но семья Дерека сгорела не «почти», а вся, включая его самого. И было это двадцать лет тому назад. Сначала я подумал, что он шутит, но и дальше я подыгрывать ему не могу, потому что… Шериф кивает, не заставляя лучшего друга своего сына признавать вслух, что тот сходит с ума, благодарит за то, что поделился этой информацией, и, пропустив пару бокалов виски, едет в дом Эйхена.***
— Пап, ну разве это обязательно? — Стайлз нервно улыбается, думая, что, возможно, еще сможет убедить отца не делать этого; еще сможет убедить его заставить развернуться и поехать обратно домой. Но это не тот случай. Сегодня это не сработает. Сегодня обещание больше не косячить не прокатит. Стайлз знает это, мнет край толстовки пальцами и думает: неужели это правда? Неужели он действительно сходит с ума и видит человека, которого давным-давно нет в живых? Неужели Дерек Хейл — всего лишь плод его больного воображения? Неужели… — Мы приехали. Голос отца непривычно строгий. Стайлз знает — напускное. Стайлз понимает — ему тяжелее. Потерял жену, а теперь и сын медленно сходит с ума и, возможно, больше никогда не покинет психдиспансер. Шизофрения не лечится. Внутри дома Эйхена жутко, и Стайлз мысленно просит: «Ну пожалуйста, пусть все это будет только шуткой. Глупой, очень неудачной шуткой». Но все находящиеся здесь люди реальны. Его койка в камере — назвать это комнатой просто язык не повернется — тоже реальна. Все реально, кроме Дерека Хейла. В этом его день за днем убеждают врачи, пуская в кровь внутривенно какие-то препараты. Стайлз не знает их названий и знать не хочет. Хочет только, чтобы это все поскорее закончилось. Хочет, чтобы все просто оказалось сном, затянувшимся ночным кошмаром.***
— Тебя долго не было, хэй, куда ты пропадал? — Стайлз рад, безумно рад наконец-то проснуться. Наконец-то снова увидеть Дерека, пожать ему руку, такую крепкую и теплую, с проступающими через смуглую кожу венами. — Искал тебе подарок получше на восемнадцатилетие, — Дерек улыбается, тянет мальчишку на себя, крепко обнимая, а затем протягивает ему небольшую коробочку, обернутую в красную упаковку. Стайлз быстро сдирает ее, улыбаясь, и… — Господи, охренеть, Дерек! Они же, наверно, кучу бабок стоят! Массивные Rolex Cosmograph Daytona смотрятся на хрупком мальчишеском запястье громоздко, Стайлз всей рукой ощущает непривычную тяжесть. Но он благодарен, искренне благодарен за подобный подарок. Дерек говорит: — Так и будем стоять тут, Стилински, или наконец пойдем отмечать?***
Границы реальности медленно размываются под набегами волн больного воображения, которые слизывают последние песчинки с берега здравого ума. Стайлза уже не убедить в том, что Дерек Хейл давным-давно мертв, что его попросту не существует. Ведь они вместе выпивают по вечерам пятниц, выпивают на выходных, они много разговаривают, гуляют по ночному городу. Стайлз знает, что Дерек любит читать, у него никогда не было домашних животных, но он бы очень хотел когда-нибудь завести собаку; Стайлз знает, что Дерек семь лет занимался боксом и что у него есть маленькая тайна, их тайна, о которой Стайлз, как самый настоящий друг, обещал больше никому не сообщать. А еще он знает, что пока он не спит, они не могут встретиться с Дереком. Черт бы побрал этих докторов и эти препараты… — Стайлз. — Дерек непривычно хмурый, сжимает обнаженные запястья мальчишки слишком крепко, до боли; по его лицу ходят желваки, он злится. А Стайлз только и может, что пристыжено смотреть себе под ноги. — Какого черта? — Я… Я просто… Я думал, что так мы могли бы видеться постоянно, и… — Стайлз, ты идиот. Никогда, слышишь меня, никогда больше даже не думай покончить с собой. Ты меня понял? — Они говорят, что тебя нет. Что ты мертв. И если так, то если бы я… — Нет. Никаких «если бы». Дерек отпускает руки Стилински, и тот чувствует себя брошенным. Он не знает, почему Дерек так злится и как теперь загладить свою вину, потому только и может, что смотреть уходящему ему вслед.***
— Стайлз, ты все еще видишь Дерека Хейла? — голос доктора мягкий и успокаивающий. Стайлз отвечает предельно честно и вместе с тем расстроено: — Нет. — Когда ты в последний раз его видел? — Я не… Я не знаю. Не помню. Давно. Время стало для Стайлза пустым звуком. Он смотрит на руку, где должны бы быть Rolex. Должны бы быть, должны, должны, но их нет. Как и того, кто их подарил. И последнее заставляет сердце обливаться кровью. Доктор кивает, делает в своем блокноте какие-то пометки, а затем говорит: — Что ж, молодой человек. Я считаю, что лекарства возымели, так сказать, свой эффект, и, если продолжать курс лечения, мы, конечно, побороть Ваш недуг не сможем, а вот не дать ему полностью завладеть Вашим рассудком и отправить Вас домой, к отцу, который наверняка соскучился — вполне.***
— Сын, я рад, что ты наконец-то.. вернулся, — шериф улыбается, крепко обнимает своего сына, спустя целых полгода разлуки. Врачи категорически запрещали Стайлзу видеться с кем-либо из родственников или друзей и каким-либо образом с ними общаться. Но теперь уже можно. Теперь ему вернули все его вещи, включая телефон и шнурки для кроссовок, на которых бы он, ей-богу, повесился бы или хотя бы попытался. — Хочешь куда-нибудь заехать? — спрашивает старший Стилински, поглядывая на сына. — Не-а, пап, домой хочу, — отвечает Стайлз, стараясь не улыбаться, смотря в экран своего телефона, где высвечивается одна-единственная смс-ка:«Напьемся? Д.Х.»