Ты болен

Он прекрасно знает, что ему нужно. Он так сильно его ненавидит, но он - единственный, кто ему нужен. Тор знает, что Локи - единственный, кто ему нужен, и что он сам - единственный, кто нужен Локи. Но их любовь больная, такая, что на языке оставляет привкус ядовитой ненависти, это и есть поцелуй. И на губах нет улыбок, только ухмылки, предвещающие наслаждение, или оскал - последствия физической, а может и не только, боли. Одинсон уже много месяцев ест на завтрак депрессию, и добавляет её в кофе, вместо сахара. А закусывает табачным дымом, а может - остатками алкоголя, если повезет. И по ночам не спит, пытается писать стихи, на кой чёрт они Лафейсону, если только захочется нож воткнуть себе прямо в солнечное сплетение, или поковырять им виски, это и то менее противно и больно, чем читать срифмованные, а иногда и не срифмованные строки, больше похожи на осенние листы или предсмертные записки, которых накопилось штук семьдесят. Тор ему вторит, что тот играет с дьяволом, а он не верит и не пускает его. Надо же, снова делает вид, что ему не всё равно, а в прочем невозможно запомнить все его маски, невозможно увидеть в Локи то настоящее, что обычно бывает в людях. А в нем есть только что-то неуловимое, что заставляет возвращаться, и брать нож, и делать себе лоботомию, потому что любовь к нему больная. И сквозь толщу ежедневных порций саморазрушения, он слышит: - Тор, ты болен. Он и сам это знает. Но никакого лечения нет, и потому он по ночам сидит за столом со своей подругой-бутылкой, и его знобит то ли от холода, то ли от чувств своих, плюётся, слишком это звучит счастливо, хотя чувства и бывают не только счастливыми, только всё равно как-то противно от этих слов и мыслей, и потому он их сдабривает пеплом от десятка выкуренных сигарет. Его наркоманит и пепелит, и чернила как будто въелись в пальцы так, что придётся жить с этим, хотя порой думаешь, что жить уже не стоит, и лучше оставить всё это к чёртовой матери и уйти самому, и сломать свои ребра, и вытащить оттуда Лафейсона, чтоб не мучил и жил свободно. Потому что Тор хочет свободы для Локи, но всё равно его не пускает, не может, запечатывает воспоминания за семью печатями, увековечивает их в своих словах, которые, в прочем, Лафейсону нахрен не сдались. И Локи опять наденет свои наушники, и заправит темные пряди за уши, чтобы не выбивались, и на деле нет в нем ничего супергеройского, потому что супергероев, как и хэппи-энды, придумали люди с хорошей фантазией. И они оба знают, что ничего не могло выйти, ничего и не вышло, но боже, им плевать! Поэтому Тор приходит к нему, возвращается, или ему кажется так после бутылки вина, очередной, или слишком много перечитывал он свои записи, где писал в беспорядке всё, что их связывало когда-то, потому как сейчас их связывает хрип и стоны, и кровь на рубашке и порезы по всему телу. Они так сильно любят эту сестру любви, может даже, чуть больше, чем её саму - боль. Такая сладкая и липкая, иногда приторная, но есть в ней что-то наркотическое ядовитое, что заставляет возвращаться к нему, к боли, к наслаждению, что течет по венам. Поэтому он оставляет порезы на ключицах, и дальше - вниз, и немного вправо, от плеча несколько маленьких порезов, а потом наливает текилу в рюмку, и залпом её выпивает, языком слизывает капельки крови, и Лафейсон хватается за плечи Одинсона, потому как спирт жжет раны, и потому что это Тор прикасается языком к его коже. Он тянет его за волосы, и ртом хватает раскаленный воздух, но под Локи опора словно рассыпается, как неустойчивый пазл, так что и постель куда-то исчезает, он падает в открытый космос, падает ВВЕРХ, вообразишь? - Локи, ты болен. Лафейсон давит туда, где у Одинсона точка солнечного сплетения, а потом ведет немного вниз, и чуть прикрывает глаза от удовольствия, когда капельки крови выступают на бледной коже. У Тора там треплются птицы, они рвут легкие, желая вырваться наружу, и Локи их чувствует, он пальцами касается раны, и там клювом отбивают птицы свой неровный ритм, только люди называют это сердцебиением, но у этих двоих нет сердец, там металл, наверное, там от сердца осталась металлическая стружка, которая никак не даёт покоя, которая вызывает внутреннее кровотечение. Это как падение с восьмого этажа. И они оба это знают, верно? Они оба были там, только и поймать не получается, и столкнуть тоже, а остаётся бесконечно падать, и в любом случае, зацепиться за окно, за крышу не получится, нужно дна достигнуть, а там либо умереть, либо осознать, что мертв уже давно. У Тора сердце-пепельница, а Локи заядлый курильщик, заядлый садист, тот, кто занимался тем, что калечил неизраненные души, пока не нашел Одинсона, того, кто этого ждал, и кто слишком сильно любил боль, может даже больше, чем самого Лафейсона. И вот он - Конец света; и вот он - шепот во мраке, знаменующий конец.