Useless

Инахо делает ещё один резкий толчок и тихо, протяжно стонет, всем весом прижимая податливое под ним тело к кровати. На подозрительные скрипы и недвусмысленные звуки могут сбежаться дежурящие в коридоре охранники, поэтому Слэйн заботливо подставляет ему своё плечо, в которое тот незамедлительно вгрызается зубами. Инахо не понимает, как Троярду хватает сил и сдержанности не стонать и не кричать, а лишь хрипло дышать ему на ухо и кусать его за шею. Он прижимается к нему так близко, как только может, трется возбужденной плотью о его живот и зарывается пальцами в копну темных волос, до одури приятно массируя кожу головы. Инахо слишком трудно справляться со своими животными желаниями и порывами поиметь его грубо, по самые гланды, как он всегда и хотел, но как никогда не позволяли условия, ограничивающиеся крошечной камерой с единственной узкой и до безобразия скрипучей койкой, о чем даже Слэйн не догадывался первые годы заключения. Троярд утыкается носом в его щеку и глубоко, неровно дышит, блаженно прикрыв глаза. Инахо задирает его тюремную футболку до самых ключиц, оглаживает его живот и сжимает пальцами соски, отчего тот беспокойно ерзает на помятых простынях и кусает его за мочку уха. — Тебе… этот цвет волос достался от отца? — Инахо не знает, для чего ему в эту самую секунду понадобилась эта ненужная информация, но он не может заставить себя оторвать взгляд от этих белоснежных растрепанных волос и не коснуться одного из мягких, запутанных локонов. — Да… — тихо хрипит Слэйн и кусает его за плечо, сдерживая рвущийся из груди сдавленный стон. — А у мамы какие были? — Оранжевый, заткнись… Инахо делает ещё несколько глубоких резких движений и кончает в горячее нутро, Слэйн припадает губами к трепещущей жилке на его шее. Кайзука тяжело дышит и из-за ограниченного пустого пространства на кровати падает на него, но почувствовав, как жаркое тело под ним упорно пытается спихнуть его с себя, встает, застегивает штаны и устало садится рядом. Слэйн натягивает на себя одеяло, вытирает краем простыни сперму со своего живота и любопытно глядит на Инахо, деловито поправляющего пострадавшую в порыве страсти новую военную форму. — У моей мамы были каштановые, — отвечает Слэйн и кладет ногу Инахо на колени. — Зачем это тебе? — Ты никогда не говорил о своей семье. — А с чего это тебя вдруг заинтересовало? Инахо молчит. Говорить ли о том, что ему резко становится интересно послушать о кровных родителях объекта своего вожделения, по счастливой случайности оказавшегося главным тираном недавно закончившейся Межпланетной войны, или просто сказать, что ему нравится его красивый и необыкновенный цвет волос? Выдать себя с потрохами или, как обычно, немного приврать? — Я расскажу, — у Слэйна хитро блестят глаза, — в обмен на прогулку по побережью. — Уже почти стемнело, — хмурится Инахо. — В принципе, как хочешь. Я заставлять не буду. Хочет, ещё как хочет, но это придется снова разговаривать с надзирателем «по душам», напоминать о своём высоком статусе и не пренебрегать полномочиями, позволяющими ему приехать сюда посреди ночи и безнаказанно пустить Троярду пулю в лоб, не говоря уже о том, чтобы вывести его на вечернюю прогулку к морю. Слэйн знает, как вынудить грубого и непоколебимого Кайзуку принести ему очередную книжку, вкусные сладости и какой-нибудь мягкий плед, чтобы холодными осенними ночами ему было чуть теплее, чем обычно. Всего-то нужно с ним переспать и очень хорошо его попросить. — В прошлый раз надзиратель и так с трудом разрешил мне вывести тебя на улицу. В этот раз я могу его и не уговорить. — Ты всё можешь, — подмечает Слэйн и упирается пяткой в его ширинку. — Разве нет? При желании Инахо может и горы свернуть, это факт, но горы — не ответственный надзиратель, чистосердечно выполняющий свои прямые обязанности, его просто так не сломаешь, но Кайзука нагибал и не таких упертых, чтобы застопориться перед подобной преградой. — Одевайся, — Инахо выходит из комнаты, слышит за спиной громкий скрип кровати и идет в кабинет к надзирателю, где его встречают не с самым добродушным выражением лица. Догадались уже, что он хочет. Как только Кайзука скрывается за дверью, Слэйн тут же подскакивает со своего места и несется к тумбе, по дороге подбирая с пола тюремные штаны и нижнее белье. Он вытаскивает всю припрятанную теплую одежду, которую Инахо когда-то ему купил, несколько секунд внимательно рассматривает свой бежевый свитер и принимается одеваться, попутно вспоминая, как там правильно надо застегивать тот неудобный ремень на джинсах, даже с ним спадающих с его узких бедер. Когда Кайзука заходит обратно в камеру, Слэйн уже полностью готов и собран. — Пойдем, — он пропускает Троярд вперед, мягко запускает пальцы в его волосы и опускает их вниз, когда тот выходит в коридор. — Что? — недоуменно спрашивает он. — Запутались, — обгоняет его и идет к входу, где охранник услужливо распахивает перед ним дверь. Отвыкший от лестницы Слэйн аккуратно преодолевает две страшные ступеньки и неуверенно встает на твердую землю, после чего тут же отпрыгивает в сторону, испугавшись собственной тени. Вокруг единственного в округе фонаря летают бабочки. Инахо не смешно шутит о межпланетном преступнике, боящемся самого себя, но Троярд его не слышит и радостно скачет в сторону набережной. Один из охранников уже по привычке собирается ринуться за ним, но Кайзука жестом усмиряет его пыл и прогулочным шагом двигается за Слэйном. Троярд не может оторвать взгляд от ярко-лилового цветастого небосвода. За плывущими на север пушистыми облаками неумолимо следует самолет, оставляющий после себя не менее пушистый белый хвост. Слэйн, как ребенок, бегает за каждой бабочкой, ловит всех попадающихся на пути цикад и недовольно бурчит, когда Инахо оттаскивает его от каждого большого паука, которого тот находит в траве. — Они ядовитые, — утверждает он. — Так и что? Высосешь яд — и все дела! Слэйн разве что в земле не роется, а выдавшейся прогулке радуется, как ребенок. Инахо почти не поспевает за ним, когда он несется вниз по склону и чуть ли не катится с него навстречу свернутой шее, и теряет его из виду, когда он скрывается за невысокими скалами и спускается к морю. — Стой! — зовет Инахо и закрывает глаз рукой от ярких лучей заходящего солнца, двигаясь почти на ощупь. Он придерживается за холодный камень и делает шаг вперед, но не удерживается на месте, когда его нога соскальзывает со скалы и падает вниз. — Поймал, — Слэйн улыбается и крепко держит его в объятиях, просунув руки подмышками и сцепив их у него за спиной на уровне лопаток. — Теряешь форму, Оранжевый. Прежде, чем тот успевает возмутиться, Троярд отпускает его и несется дальше, аккуратно ступая по мягкому песку. Инахо смотрит на волны, с водой заносящие на берег бурые водоросли. Вокруг витает запах соли и йода. Кайзука не любит море и его синеву, но его любит Слэйн, потому он молча продолжает следовать за непоседливой Чайкой и делать вид, что лишь вышел на прогулку с обычным непоседливым ребенком. — Догоняй, Оранжевый! — Троярд кричит ему издалека, его голос тонет в шуме прибоя. Сильный порыв ветра срывает с Инахо повязку и он ловко ловит её в воздухе. Что мешает Слэйну сбежать прямо сейчас? В таком положении Кайзука не сможет догнать его раньше, чем он достигнет леса, а там поиски без спецслужбы будут бесполезны. Разве свобода ему не нужна? Что всё ещё удерживает в этих четырех сырых стенах промерзлой тюрьмы? Инахо может об этом разве что догадываться. Троярд останавливается и ждет, пока его догонят. Кайзука не спешит, да и Слэйн не торопится, наполняя легкие свежим морским воздухом и любуясь алым закатом. С противоположной стороны горизонта, от которой солнце находится дальше всего, небо темное, синее, как морское дно. Троярд разрывается между двумя палитрами, не зная, на что смотреть дольше, и совершенно не замечает любопытно наблюдающего за ним Кайзуку, пока тот его не окликает. — Дальше не пойдем, — говорит Инахо и садится на холодный песок в знак своего протеста. Слэйн дуется всего секунду и усаживается рядом. Высоко в небе летит небольшая стая чаек. Троярд замечает её первый и не отрывает от неё взгляд до тех пор, пока она не исчезает из виду под тихий плеск беспокойной воды. — Хотел бы и я среди них быть, — мечтательно говорит Слэйн и кутается в осеннюю куртку. Инахо не умеет смеяться, но подобная мысль, возникшая в голове взрослого человека, кажется ему нелепой. — Почему ты не убежишь? — Троярд недоуменно на него смотрит, будто бы он только что сморозил такую глупость, которая из его уст не должна была доноситься вообще, но Кайзука всем своим видом демонстрирует, что повторять вопрос не станет, и Слэйн ещё несколько секунд молчит, думая над ответом. — Странный ты какой-то, — бурчит он. — Сбегу я, и что? Побегаю два дня на свободе, в лучшем случае, ягодок поем, а потом меня найдут военные и ты оторвешь мне голову. А так я сплю на кровати, в тепле, меня вкусно кормят и трахают нормально. А изначально я не мог рассчитывать даже на половину всего этого. Инахо не отвечает, но задумывается об их первом разе, когда он, поздно вечером, без предупреждения заявившись к нему после тяжелого рабочего дня, грубо взял его на кровати, предварительно сунув ему в рот рукав своего пиджака. Слэйн почти не сопротивлялся и не кричал, как ему и было велено, молча глотая слезы и пробуя на вкус плотную ткань чужой одежды. Инахо ничего не объяснил, лишь аккуратно поцеловал его в лоб и тихо попросил прощения, хоть Троярд так и не высказал ему никаких претензий. И так было каждый последующий раз. Со временем, Слэйн научился получать от процесса свою порцию удовольствия. При болезненных толчках он лишь вгрызался зубами в подушку, руку, плечо, и во всё, что было к его губам ближе всего, но никогда не просил Инахо прекратить. Молчал он и о некоторых испробованных Кайзукой позах, которые были для него откровенно неудобными. Инахо не любит вспоминать, как он, однажды погорячившись, за какое-то кривое слово, которое он даже не запомнил, влепил Слэйну такую чувствительную оплеуху, что у того на щеке остался красный след, а у него самого неприятно заболела ладонь. Троярд опасливо посмотрел на него, будто бы ожидая ещё одного удара, но промолчал и ничего ему не сказал. Кайзука удивился этому больше, чем мимолетному порыву собственной жестокости. Это рассердило его сильнее, чем та дерзость, которую Слэйн позволил себе секунду назад. Где ответный удар? Где его привычная язвительность? Насколько же он себя не уважает, что позволяет так с собой обращаться? Но Инахо также ничего ему на это не сказал. — Слышишь, Оранжевый… — тихо зовет Слэйн не поворачивая головы. — Что? — Ты… — он набирает в легкие воздух и любопытно смотрит на него. — Ты будешь ещё ко мне приходить? Инахо удивляется такому вопросу. Что за глупости? Пока он жив, он несет за него ответственность и не может его не навещать. Он думает над ответом, а Слэйн продолжает нетерпеливо его ждать, будто бы Кайзука когда-то давал ему повод для подобных мыслей. Но Троярду быстро надоедает и он кладет голову ему на плечо. — Я боюсь остаться один. Неожиданное признание больно бьет Инахо по голове. Он даже задумчиво потирает затылок и думает, что сказать, когда Слэйн прижимается к нему ещё ближе. Где-то вдалеке кричат птицы, а солнце почти полностью скрывается за горизонтом. Становится все прохладнее, но жмущееся к Инахо тело не стынет, и он растерянно опускает на него взгляд. У него в жизни и без того много проблем, не ограничивающихся одними заботами на работе, но жалеет он только о том, что даже при большом желании не сможет выпустить Троярда на свободу. — Ты так и не рассказал мне о своей семье, — он говорит первое, что приходит на ум, и Слэйн досадно вздыхает. Он поднимает голову, приглаживает лежащие на плечах волосы и поднимает на него глаза. — Ну, когда я был… Инахо резко прерывает его на полуслове и впивается в его мягкие губы, опрокидывает его на холодный песок и нависает сверху. Слэйн смотрит на него, как на сумасшедшего, и пытается придумать его действиям оправдание, но нарекает каждую последующую попытку неудачей, когда его снова страстно целуют и нежно гладят по голове. — У тебя когда-нибудь был секс на пляже? — спрашивает Инахо, едва касаясь его губ своими, и Слэйн впервые за долгое время заливается яркой краской. — Моя сексуальная жизнь не выходила за рамки моей тюремной койки, Оранжевый, — напряженно выдыхает он. — Как и моя, — и снова крепко его целует. — Что-то новое попробовать не хочешь?