Настоящее

За окнами автобуса группы проносились огни ночного города и размытые силуэты домов. Только вот название этого города напрочь вылетело у Микки из головы — да, видно, тот стакан виски был лишним. Лишней была, вероятно, и эта Джесси… или не Джесси? Несмотря на поздний час, спать Микки решительно не хотелось. Ударивший в голову алкоголь в сочетании с дальней дорогой благоприятствовал философским размышлениям, только поделиться ими было не с кем: все остальные находились в объятиях Морфея. Осторожно, чтобы не потревожить спящего на его плече Марка, Микки повернул затёкшую от жёсткой спинки кресла шею. Фары изредка проезжавших автомобилей бросали на его лицо красноватый отсвет. Такое удивительно гладкое и спокойное — ни морщинки возле рта, ни напряжённой складки между бровями. Наверное, сейчас Марк был где-то далеко — где нет язвительных критиков, утомительной рутины, серой обыденности… Быть может, там растут алмазные луга и катаются на шёлковых колесницах. Кто знает — может статься, он уже отыскал Авалон? Впрочем, теперь Марк больше не поёт ни об алмазных лугах, ни о шёлковых колесницах: его нынешний удел — простенькие песенки о любви. Хотя чего же в этом плохого? В конце концов, пусть Марк и сменил просторные рубашки на яркие и блестящие костюмы, внутри-то он остался прежним?.. Наверное… почти. Внезапно голова Марка соскользнула, и он растерянно заморгал, зачем-то вцепившись в руку Микки. «Эй, спокойно», — рассмеялся он шёпотом, придерживая Марка. Тот нахмурился, прикладывая пальцы ко лбу: — Я слышал во сне мелодию… И теперь не могу вспомнить. Микки только застенчиво улыбнулся: сам-то он за всю свою жизнь не сочинил ни одной. Правда, раньше ему порой снилась какая-то музыка — загадочная, манящая и неотвратимо ускользающая. Но он был убеждён, что уже услышал все эти мотивы в песнях Марка. — Ну звучала же ясно, а теперь… ничего, — так же тихо, но с отчаянием в голосе продолжил Марк. — Ты напишешь лучше, — не задумываясь ответил Микки, слегка касаясь губами его виска. Марк обернулся, приподнимая бровь и явно довольно улыбаясь. «Микки…» — выдохнул он, очерчивая пальцем выступающую скулу и убирая упавшую на лоб прядь. — А теперь — спать, — произнёс он тоном, не терпящим возражений, вновь устраиваясь у Микки на плече. — Если завтра с недосыпа головой о барабаны треснешься, это будет не очень эффектно. Микки мысленно согласился с Марком и склонил к нему голову, закрывая глаза и ощущая, как постепенно находит на него дремота. И пусть их уже не двое. Пусть излишне ретивые поклонницы за последнюю неделю, похоже, успели перецеловать Марка чаще, чем Микки за все почти два года их знакомства. Всё это — словно что-то ненастоящее, призрачное. А настоящее — это его мерное дыхание и чуть щекочущие шею волосы. Не восходящей звезды рок-н-ролла, не кумира молодёжи, а странного и ветреного пришельца не отсюда. Слишком сентиментально? Пожалуй. Но Микки было наплевать. Блестит слеза на «Стратокастере». А больше ей и быть негде.