***
Они находят заброшенную лачугу в самом овраге под обрывом. Два часа как на ногах, все тело онемело и дрожит. Альтаир держался на честном слове; обходить холм и искать безопасный путь было глупо. Как и скатываться вниз, цепляясь непослушными пальцами за острые камни и хлипкие корни. Им уже все равно. Лишь бы добраться, лишь бы быстрей. Они избавились от погони, запутали следы. Только бы закончился этот глупый день. Дом ветхий, старый, давно покинутый. Основательно потрепанное дерево дышит влагой, окна сквозят ветрами четырех сторон. Чердак выдыхает пылью, разнося ее по всем углам. Пол скрипит от каждого движения, целых комнат не найти. Весь дом шатает временем. Но им и этого достаточно. Есть старая кровать в самом углу, есть немного подгнившие тряпки, рядом небольшой ручей с ледяной водой и беспокойный Малик – все будет хорошо. Когда-нибудь. Обрабатывать чужие раны одной рукой неудобно – Альтаир постоянно дергался и недовольно шипел. Длительная прогулка на повышенной скорости проветрила его, привела в чувство. Но ему все еще не хотелось понимать то, что случилось на самом деле. Медикаментов не было. Лишь немного бинтов. Ближайший населенный пункт в полдня пути отсюда, но они не появятся там. Ледяная вода родника приятно холодила воспаленную кожу, прошивая мелкими иголками под самые подкорки мозга. Мутные красноватые ручья стекали вниз по смуглой шее, принося душащее чувство падения. Альтаир смотрел прямо на бледное сосредоточенное лицо и притирался к ощущениям; Малик осторожно старался закрепить бинты. Дом сквозил холодом; если они задержатся здесь надолго, нужно будет его немного подлатать. Ла-Ахад следил, как заторможено двигается друг, расставляя содержимое их сумок на подгнивший комод и застилая кровать своим плащом. Второй плащ вместо одеяла, рюкзак под голову, настойчивое нажатие руки на уставшее плечо. Напряжение. Так не может больше продолжаться, тяжело. Кто-то из них должен это сказать вслух. Альтаир видел, как двигаются потрескавшиеся губы Малика, как он что-то говорит, стараясь уложить раненного отдохнуть. Порыв сам ударил в голову. Мужчина обхватил чужое запястье, притягивая к себе. Аль-Саиф практически споткнулся о собственную слабость, позволяя свободно увлечь себя на чужие колени, и неуклюже приземлился рядом с раненым, проваливаясь между слабых пружин. - Эй, Малик, - янтарные глаза по-детски беззащитно всматривались в родные черты. Альтаир осторожно, словно наугад, дотронулся до отчаянно дышащего друга. Дрожащие пальцы, проходящиеся по щекам, задевающие веки и уголки губ, доводили до отчаяния. – Я тебя не слышу. И Малик впервые в жизни сорвался при нем. Глотая жгучие соленые слезы, прижался к его груди и завыл. Под ребрами кололо, и даже теплые руки на спине не успокаивали. Какая теперь уже разница. Он его не слышит. Не слышит… Так они и заснули, обнявшись, плотно прижавшись друг к другу, под одним плащом, вздрагивая одновременно от сонных всхлипов и мучительных кошмаров. А ветер все так же болезненно голосил, оплакивая потери.***
Каждый день был похож на отвратительный повтор предыдущего. Кроме лесной глуши и деревушки за чащей – вокруг только их собственные проблемы и терзания. Нужно было что-то решать, но время замерло, и они оба устали пытаться. Лесные ягоды, мелкие звери, попадающие в расставленные заранее ловушки, - скудная еда, приготовленная на огне на скорую руку. Они в бегах, на лучшее рассчитывать не приходится. Вода из родника как спасение от жгучей обиды на самого себя и на судьбу. Темные бинты, которые уже растянулись от стирки и огромного количества впитанной крови. Чужие раны казались проклятьем, бесконечным кошмар, от которого невозможно сбежать, просто проснувшись. Жесткий рюкзак под головой и горячее плечо рядом. В другой реальности это могло быть раем, если бы не было адом. Малик привыкал молчать. Надежды на то, что Альтаир научится читать по губам, не было – Малик не лучший учитель. Его душила уверенность, что произошедшее – только его вина. Он не мог смотреть на друга прямо. К тому же мужчина постоянно хмурился, безосновательно раздражался по пустякам и накручивал сам себя. Читать его эмоции просто невозможно. Хотя зачем Альтаиру какие-то эмоции, если он за столько лет отлично научился читать самого Малика? Аль-Саиф приспособился сбегать от Альтаира рано утром. Занимался чем угодно, только бы дольше не видеть толстой стянутой корки под бинтами. Альтаир привык смотреть. Незаметно садиться на расшатанное деревянное крыльцо и наблюдать, как Малик нервно черпает воду, помешивает еду на костре и ругается себе под нос. Ассасин практически чувствовал каждое слово на ощупь, оно царапало кожу, заставляло ждать. Альтаир чувствовал их, да. Но не слышал. Малик справлялся со всем крайне плохо; он был на грани срыва. Он понимал, что не способен что-либо сделать. Он не врач, не специалист, в конце концов, что он может предложить человеку, который по глупости друга оглох? Малику тяжело. Даже помощь Альтаира не успокаивала, лишь наваливалась дополнительным грузом усталости и отчаяния. Сознание просто опускалось куда-то в глубь, укутываясь темнотой. Сплошная боль. Если найти способ вылечить Ла-Ахада, возможно, появится спокойствие. Они перестанут дергаться, смогут нормально поговорить. Вот только способа не было.***
Когда за окном гремел дождь, в душу Малика закрадывалась сонная усталость. Так было всегда уже на протяжении трех месяцев. Но не на этот раз. Его просто пожирало изнутри. Мысли, сомнения, желания. Он мог спокойно задохнуться в них и умереть, хороня все в себе. Так бы и поступил раньше, несомненно. Но не теперь. Они сидели в комнате. Малик слушал дождь, беспокойно дыша и то и дело сжимая чужую руку. Альтаир смотрел вперед, через покосившийся дверной косяк, туда, где стеной лилась вода. Тяжелого вздоха никто не услышит. - Альтаир… Говорить в никуда мучительно. Малик перевел серые, как этот дымчатый ливень, глаза на смуглую фигуру, практически терявшуюся в вечернем сумраке. - Что бы ты сказал, услышав это? Малик видел, как дергались длинные ресницы; как легкий сквозняк шевелил непослушные короткие пряди; как поджимались губы и чуть сводились брови. - Скорее всего, стал бы насмехаться, - Аль-Саиф придвинулся ближе; Альтаир вздрогнул и резко развернулся, встречаясь с отчаявшимся взглядом. – Дразнил бы и издевался, правда? – Малик прижался плечом к плечу, чиркая носом по теплой щеке. Какая теперь уже разница? - Альтаир, - он говорил это просто так, с тихими обреченными нотками. – Я хочу тебя. Уткнулся лбом в жесткую косточку ключицы и задохнулся родным теплом. - Как же я хочу, чтобы ты меня взял, как раньше… Альтаир молчал. Долго смотрел на темные вихры, ощущал горячее дыхание на коже, мелко дрожал и молчал. Дрожь переходила во внутренний трепет, подступая волнами к горлу и падая с буханьем вниз. Дождь действовал на них обоих. Малик даже не разобрал, когда его грубо схватили за подбородок и прикусили тонкую кожу верхней губы. Альтаир всегда целовался с напором, чувством некого превосходства и эгоистичными нотками собственника. Теперь к этому примешалась еще и жажда. - Прости, губы чешутся, - прижался к окаменевшему телу и просто вышептал в огненное сбившееся чужое дыхание. – Я хочу тебя. Они занимались любовью первый раз за это время. На той же старой кровати, на которой уже долго спали вместе. Голодные прикосновения с целью найти покой и тепло, снова зажечь умирающее сердце. Альтаир буквально вгрызался в податливое тело под ним, пытался раствориться и слиться воедино со своей любовью. И злился. Злился, что вместо привычного голоса – пустота. Ему необходимо было чувствовать это дыхание, стоны, вздохи и мольбы не только кожей. Малику же хотелось плакать, снова. Он метался, плавился под звериным напором. Он вскрикивал, просил, выстанывал, как заведенный, и плакал внутри. Альтаир больше не услышит этого, никогда. А ведь Малик так и не успел все сказать. - Аль-та-ах-иир… Я… Я… Он повторял это снова и снова, все громче, все отчаянней. Слезы катились с намокших ресниц, то ли от боли, то ли от наслаждения. Рука постоянно соскальзывала со взмокших плеч, тело конвульсивно исходило в дрожи. Услышь, услышь, услышь, услышь… Альтаир вцепился в припухшие губы, глотая последний стон, и прижался плотней всем телом, ближе. - Да, - его хриплый голос разливался дрожью по телу, - я тебя тоже. Малик бы все отдал сейчас за эти слова. И за желание, чтобы Альтаир смог услышать их от него. Даже так они могут быть счастливыми.***
Найти врача было трудно, если еще и учитывать статус беглецов. Упорство – все, что способно двигать их, с места на место, от одного лекаря к другому. Тщетно. С каждым постным научным лицом, с каждым вздохом терпких пряных трав и отваров, с каждым новым компрессом уверенность таяла, сменяясь усталостью. И под вечер, выводя чернилами линии на желтоватой бумаге, Малик собирал эту усталость по каплям, копил в глубине души, аккуратно расставлял по полочкам, чтобы, как только Альтаир засыпал, обрушить эти полки с гулкими душащими спазмами в бездну. В сером подвале, где они скрывались и в очередной раз ждали врача, было слишком пусто, мрачно и сыро. Они привыкли, не в первый раз. Но сейчас все отчаянней, печальней. И спокойней. Малик уже не ждет чудес. Альтаир неподвижно сидел на койке, перебирая пальцами посеревший плащ. Запах сырости и горячего перца – Малик недавно варил похлебку. Сзади стена, веет холодом и безразличием; Альтаир хочет тепла. И определенности. За все это время он привык. И ему даже порядком надоело. Жизнь в старой хижине казалась не в сравнение лучше их теперешних мытарств по лекарям. Тем более что они все шарлатаны. Альтаир раздраженно фыркнул; Малик нервно вздрогнул, поворачиваясь на родной вздох. Альтаир же не двинулся, но чуть улыбнулся уголками губ: ему не требовалось всматриваться в темноту, чтобы определить, где Аль-Саиф. Сегодня последняя капля. Седой мужичок снова ничего не сказал. Посмотрел, покачал головой, что-то проговорил, возможно, слишком громко, потому что Малик деликатно поморщился. Что-то написал, кинул на стол, забрал деньги и выбежал вон. Если судить по раздраженному уставшему лицу друга, ничего путного они сегодня не узнали. - Малик… Аль-Саиф тихонько ругал врача, механически собирая вещи. Ближе к ночи они снова уйдут, стража дремать не станет, пора заметать следы. - Он же не виноват. Малик выразительно дернул плечом, что-то резко отвечая на замечание. Будто забывая, что Альтаир его все равно не услышит. Смотря на то, как друг мечется по темному подвалу, Ла-Ахад уплывал во времени. Из маленького окна пахло дымом костра и полями. Было бы здорово, наверное, поселиться где-нибудь в деревенской глуши, где их никто не знает; или в одиноком домишке на окраине леса, совсем таком же, в котором они прятались сначала; или уйти в горы и наблюдать за всеми с высоты, подобно орлам. Было бы здорово уйти ото всех с Маликом. Альтаир поймал беспокойное существо за запястье, тихо усадил рядом и заглянул в глаза. Малик смиренно застыл перед ним, аккуратно поглаживая тонкие смуглые пальцы, крепко держащие его. Альтаир нежно, тягуче завладел его губами, оставляя привкус горьких лекарств, и прижался лбом к немного мокрой кромке чужих волос. - Малик, давай сбежим, - ладони обжигали, охватывая уставшую душу в тиски. – Мне все равно на это, я справлюсь, - рука коснулась покалеченного уха. – Я хочу остаться только с тобой, навсегда, - не переставал целовать уставшее лицо и тонкие губы. – Все равно где, только бы ты был рядом. Малик подрагивал и цеплялся пальцами за чужие запястья. Он больше не мог питать себя глухими надеждами. А искать другой выход уже поздно. Они сбежали на рассвете. Опять вместе, опять в никуда. Малику будет тяжело просить Альтаира; Альтаиру будет тяжело понимать Малика. И если подумать, ничего не поменялось. Они всегда общались на разных языках, часто не понимали друг друга. Для этих двоих существовал лишь один язык, на котором они теперь будут общаться всю оставшуюся жизнь. Это язык прикосновений и поцелуев. Малик прикрыл глаза и прошептал признание в сладкий изгиб шеи. И с чего он сначала взял, что Альтаир его больше никогда не услышит?