***
Время близилось к полудню, но Филипп все еще лежал в своей постели, недавно уснувший. Уже не первую ночь его мучила бессонница, и только утром удавалось поспать несколько часов. Это были не лучшие часы – часы кошмаров. Герцог провалялся бы хоть до ужина, что он вполне мог себе позволить. Однако сегодня тот получил официальное приглашение короля к присутствию на обеде. Людовик ждал гостей, посла из Германии. А, как всем уже известно, для короля всё должно быть идеальным. Каждый приглашенный дворянин или придворная дама были обязаны играть свои роли: вовремя шутить, говорить на разные темы, вплоть до количества выпитого спиртного. Филипп же никогда не играл по правилам, оставаясь до конца верным импровизации. Даже сейчас, он почел нужным опоздать, дабы заострить внимание всего двора на своей яркой персоне. Может быть, Орлеанский желал, чтобы все увидели его страдания, чтобы хоть кто-то разделил с ним горечь его неисполнимой утраты. Потягиваясь в шелковой постели, Филипп позвал горничную. Он лежал лицом вниз на подушке, которая еще хранила в себе запах волос Генриетты, и от того вдвойне не хотелось покидать кровать. Но, как на зло, служанка подоспела очень скоро. - Нет, нет… - Орлеанский взглянул на голубой камзол, вышитый серебром. – Унеси это, сейчас же. Я предпочту надеть, как и всегда, свой любимый… черного цвета. – Уточнял он, пытаясь скатиться с кровати и заставить себя встать. - Но, Месье, - пыталась оправдываться молоденькая девушка, - Его Величество настаивает, чтобы сегодня вы выглядели более празднично. - Мне плевать, чего желает его Величество. – Ему хотелось бы закричать, но сейчас он был лишен всяческих эмоций. – Ты о моем брате говоришь. Девушка стояла, опустив глаза в пол, стараясь нисколько не перечить своему господину. Она выглядела уставшей, и было видно, что вместе ей приходилось не смыкать глаз всю ночь, как и герцогу, дабы всегда быть готовой исполнить любую его прихоть. - Это не мой праздник. Поэтому тащи черный камзол и серые кюлоты. – Филипп продолжал настаивать на своем. В упорстве, несомненно, ему не было равных. Не проронив ни слова, горничная снова скрылась за дверью, оставляя своего господина одного со своими мыслями, еще на пару минут. Филипп тем временем подошел к туалетному столику и разглядывал своё отражение в зеркале. Щеки впали, под глазами виднелись огромные мешки. Он дотронулся до своего лица, как вдруг обратил внимания на расческу, что лежала на столе. Внутри до сих пор остался застрявшим небольшой комочек светлых волос девушки. Филипп взял в руки предмет и принялся с усердием рассматривать его. Дверь со скрипом открылась и в покои вновь вошла служанка. - Позвольте, - девушка протянула руку к гребню из слоновой кости, - Я очищу её. - Даже не смей трогать ничего из её вещей! – На мгновенье, в глазах Филиппа промелькнуло безумие. – Просто, всё должно остаться не тронутым. – Он сделал тон более спокойным. Служанка была чересчур напугана этой резкостью и осталась стоять неподвижно. - Конечно, Месье. – Еле слышно промолвила она и принялась собирать принца к обеду. Обычно, его сборами занимались как минимум четверо слуг, но только не сейчас. Сейчас лишние люди только усиливали его головную боль. Поэтому, он решил оставить при себе лишь одну служанку – лучшую из девушек Генриетты.Утро, когда солнце не встало
6 июля 2016 г. в 23:22
Прошло еще не так много времени с тех пор, как умерла Генриетта. Казалось бы, раньше, Филипп не мог даже и предположить, что это будет для него так много значить. Но только не теперь. Теперь он, наконец, смотрел на всё с особой ясностью.
Днями и ночами брат короля думал о том, как глуп он был, и слеп, как не ценил того, что имел. Его часто бросало в дрожь и лихорадило, и, когда бы он ни закрыл глаза, то видел её: свою, уже мертвую, супругу.
Тысячу раз он прокручивал в своей голове момент, когда держал её за руку, перед самой смертью. Также, некогда ранее, ему приходилось держать и руку матери, но то было совершенно другим. Филипп любил мать, отдавая ей всю свою детскую любовь, всего себя, но к Генриетте не был благосклонен. Конечно, в глубине души, он был рад, что именно она, сестра короля Англии, стала его женой, и никто иной. Был рад, что политические обстоятельства позволили жениться на ней именно ему, а не его брату. Однако здесь играли роль чувства собственника, нежели искреннего любящего человека.
Только теперь Филипп заметил, что девушка вовсе не ненавидела его. Ему всегда казалось, что он был лишним и мешал их как бы «тайному» роману с Людовиком. Стараясь, все чаще бросаться обвинениями об этом, Филипп ни на секунду не задумывался, что эти слова могли ранить. Ни на долю секунды он не подумал, что возможно, это было неправдой. Но что теперь? Теперь уже слишком поздно.
Часто бывало, когда герцог возвращался в их общие покои поздно ночью, после бурного времяпровождения с Шевалье, азартных игр, или же пьяный от вина, то слышал, как она плакала. Тогда он прятался в гостиной, сидя в кресле у камина, не давая ни намека на свое присутствие. Орлеанский смотрел на тлеющие угли, слушал девичьи всхлипы и все не мог вразумить: чего ей еще не хватает? И приходил к выводу, что её печалит брак с ним.
Чтобы не мучать ни её, ни себя, он являлся к ней еще реже, а при дворе старался и вовсе не пересекаться с несчастной девушкой даже взглядом. Но от того наблюдал её красные от слез глаза всё чаще.
Он думал, не переставая, о тех днях. Мечтал о том, чтобы обернуть время вспять. Чтобы не прятаться в гостиной, а прийти в спальню, к ней, и сказать, что ему жаль. Ничего сейчас так не хотелось Филиппу так сильно, как вытереть слезы с её лица и успокоить. Но теперь уже слишком поздно.
Филиппу было интересно: так ли страдает его брат, как он сам, и значит ли для него эта потеря столько же, сколько для него самого? Возможно, Людовик только притворяется, что все хорошо, пряча все чувства и эмоции под маской короля, как и всегда. Мучается и не спит ночами, вспоминает о ней, прогуливаясь по саду и у озера. Но возможно всё именно так, как выглядит, и король давно перестал скорбеть, отдавшись во внимание новой фаворитке.
Что если ничего серьезного, помимо постельных утех, между ними не было, а Орлеанский напрасно бросал свои обвинения в сторону супруги? Что если тем единственным, с кем мечтала быть Генриетта, был именно Филипп? Но теперь, конечно, задавать эти вопросы, было слишком поздно.