Жертвенность в смерти

Хорош парень был как картинка — чисто выбритый, с копной светлых волос, ясными глазами и строгим ртом. Том, в общем-то, редко спал с мужчинами, разве уж совсем припирала нужда, но этот был посимпатичней трех его прошлых любовниц. Пожалуй, и вместе взятых. Вот только доспех и оружие с грифонами красноречиво намекали, что этого паренька не зажмешь в углу и не заставишь сдаться под напором и бесстыжими прикосновениями. Этот, пожалуй, в ответ на попытку навсегда отобьет тягу к плотскому крепким ударом по яйцам — и это ежели будет настроен благодушно. Том, конечно, и сам был не дурак помахать мечом, но о Серых Стражах не зря говорят с боязливым восхищением, да и броня была хороша, зеленому рекруту такая не полагается. Том отхлебнул паршивого эля и обвел взглядом таверну, решив уделить внимание прочим заблудшим душам. Потому что местечко было — как раз для заблудших, хоть табличку вешай. Пахло сыростью, пол, похоже, не мели с рождения Андрасте, таверная девка и та была с обвисшими титьками и выражением вселенской скорби на веснушчатом лице. Какая-то компания — не иначе дезертиры — буйно резалась в карты, задорно матерясь, старик что-то жевал в углу, двое гномов перетирали свои дела — и, как случайно зашедший, у окна сидел этот, в броне с грифоном и ясными глазами. Том честно пытался не смотреть в его сторону, ну, хотя бы не пялиться столь откровенно, но выходило плохо. Парень был что выбоина на дороге, в которой застревает колесо телеги. Сам он ни на кого не смотрел, склонился над картами и периодически сверялся с какими-то записями. В таверне получше ему, пожалуй, налили бы бесплатно, да и детишки лезли бы с расспросами и просили подержать меч. Том всегда обходил Стражей стороной, те казались ему созданиями не вполне земными, а с неземным он предпочитал не иметь дела. Эль подошел к концу. Том прикинул свои финансы — те стремительно таяли, но лишняя кружка не ударила бы по ним особенно тяжко. — Эй, девка! — крикнул он рыжей. — Повтори! Серый от его окрика поднял голову, рассеянно оглядел таверну, явно думая о своем, а потом взгляд его остановился на картежниках. Те подрезали девку на пути к барной стойке и теперь мяли за сиськи, отпуская похабные шуточки. Довольной она не выглядела и лениво, как-то безнадежно отпихивала от себя черноволосого мужика с усами, уже запустившего ей руку между ног — потрепанная юбка задралась, оголив белые ляжки. Кем Том никогда не был — так это героем, спасителем таверных девок, котят и детей. Кем Том всегда был — так это приспособленцем, предпочитающим не высовываться, пока несправедливость не затронет лично его. Но тут он вылез из-за стола, сам себе не веря, и решительно направился к шумной компании. Он чувствовал на себе взгляд серьезных глаз, и от этого как будто что-то щекотало между лопатками, но не неприятно. Парни, увидев, что он приближается к ним, притихли. Усатый, видать, почуял драку, и обратился елейно: — Чего, приглянулась тебе девка? Так мы поделимся, не жадные. Рыжая смотрела на Тома круглыми глазами, взгляд Серого продолжал щекотать спину, и Ренье рявкнул: — Не видишь что ли — не охота ей задирать для тебя юбку. Пусти бабу, бордель дальше по улице. Парни переглянулись. Их все-таки было шестеро, а он один. Потом усатый столкнул девку со своих колен, и та проворно кинулась прочь. Том сплюнул на грязный пол и приготовился драться. Ребра ныли немилосердно, разбитые губы саднили. Одна радость — на конюшне пахло сеном, а запах этот Тому нравился с детства. Шаги заставили его напрячься — неужто сволочам показалось мало? — и Ренье разлепил слипшиеся от крови ресницы. На фоне дверного проема, в отсвете блеснувшей молнии, Серый Страж выглядел, как какой-нибудь сказочный персонаж, явившийся по душу грешника. Что ж, грешник тут точно был. Серый неторопливо подошел, присел рядом на корточки, и влажная тряпица коснулась лица Тома. Страж так ничего и не сказал, просто молча занялся ноющими ссадинами, отчего те словно перестали ощущаться. — Ребра? — мягко спросил Серый, и это был первый раз, когда Том услышал его голос. — Тебе чего надо? — огрызнулся он. Ренье на дух не переносил, когда кто-то видел его раненым или больным, а характер его, и без того скверный, в такие моменты становился еще гаже. — Хочу помочь, — мирно ответил Страж, совершенно не смущенный грубостью, и легко коснулся ладонью ноющего бока. — Я посмотрю? Желание ерепениться ушло, уступив место тупому безразличию, к которому Том успел привыкнуть за последние дни. — Смотри, — буркнул он, а потом помог себя раздеть. Страж прощупал бок, вынуждая иногда стискивать зубы, и заставил выпить пару зелий, от которых тут же стало легче дышать. — Это было благородно, — сказал Серый, и Том, не выдержав, заржал. — Благородно? — переспросил он. — Я заступился за девку только потому, что она не принесла мне выпивку. Страж улыбался, словно слова Тома ничего не значили, и бесил этим неимоверно. Ренье не хотел, чтобы этот, в броне с грифонами, думал о нем лучше, чем было на самом деле. — Я бы и сам ее трахнул, будь она посмазливей! — добавил он и, торопясь избавиться от этого пронзительного взгляда, вывалил козырной туз. — Я бы и тебя трахнул! Сидел там, в таверне, и представлял, как возьму тебя за волосы и загоню член в рот, серое ты отродье! Ренье перевел дыхание, понимая, что его трясет. Хотелось на улицу, сунуть голову под дождь, прочистить мысли. — Я дерьмовый человек, парень, — хрипло сказал он, не решаясь поднять глаза на Стража. — Спасибо тебе за зелья, а теперь, будь добр, вали отсюда. Серый звонко, по-мальчишески чихнул и устроился рядом. Его броня холодила Тому голый бок. — Я Блекволл, — представился он. — Из Вольной Марки. От предложения вступить в Орден несло бредом и чьим-то нежизнеспособным идеализмом, и, выслушав его, Том позволил себе хорошенько посмеяться над общей абсурдностью ситуации. Как будто проверяя Блекволла на прочность, он рассказал ему обо всем, чем не мог гордиться в своей жизни; Блекволл спокойно выслушал, и его уверенность в том, что Тому найдется место среди его братьев, не дрогнула. Страж, определенно, был с придурью — той, что свойственна идиотам или святым. Идиотом Блекволл не был; насчет святости Том пока не определился. И все-таки они отправились в Вал Шевин, Блекволл — потому что приказ вызывал его туда, Том — чтобы пройти Посвящение. Ренье много жути слышал об этом обряде, когда был молодым и любопытным, но сейчас в нем не было ни капли страха. Он не сказал еще ни «да», ни «нет», предпочитая просто идти вперед. Так было проще. Дурость, думал он, шагая за Блекволлом по размытым дорогам. Отъявленная дурость — думать, что кто-то вроде меня, что я смогу стать Серым Стражем, скорбным защитником мира, справедливости и какой-нибудь еще абстрактной херни. Они несколько раз сражались с Порождениями Тьмы, однажды — с мертвецами, угодили в засаду разбойников и чудом выбрались из нее живыми. В трактирах и правда частенько наливали задарма, а в одной деревне какой-то курносый мальчишка заявил Тому, что станет таким же как он, когда вырастет. Они с Блекволлом снимали одну комнату на двоих в тавернах и спали спиной к спине на привалах, когда поблизости не было жилья. Дурость, думал Том, наблюдая поутру, как Блекволл умывает лицо, и холодные капли воды бегут по его шее и голой спине. Отъявленная дурость — думать, что я когда-нибудь смогу стать как он. В мире Тома Ренье никому не давалось второго шанса, но в мире Блекволла его заслуживали все, и Том хотел в его мир, хотел хоть кончиками пальцев до него дотянуться. Он почти поверил в то, что сможет, и, может быть, тогда... Он сразу понял по лицу Блекволла — тот сильно встревожен. Том уже давно заметил, что Страж словно чувствовал Порождений Тьмы, когда те были близко. Перевал и правда был дурной — но в ближней деревне трясущиеся от страха люди попросили защиты; говорили, нервно ломая пальцы, что двое фермеров встретили там тварей — один помер сразу, другой добрался до деревни, рассказал об опасности, а потом сутки кричал, прежде чем кто-то оказал ему последнюю милость; показывали на свежую могилку, еще не поросшую травой. — Уходи, — вдруг сказал Блекволл — как ударил ни за что ни про что. — Быстрее, уходи! Он обернулся на Ренье, увидел его лицо... выдохнул: — Ты еще не Серый Страж. Из разлома в земле и правда полезли твари — не иначе как решили наведаться в деревню. Их было около двух дюжин, и только они двое могли встать у них на пути. Глупая геройская смерть замаячила на горизонте. Том всегда трусил сдохнуть, чего уж скрывать, и месяц назад он бы наверняка дрогнул, отступил, но сейчас вдруг ощутил на душе странный покой — остаться было правильно, единственно верно. — Я тут принял решение, — сказал он Блекволлу, занимая боевую стойку. — Я, пожалуй, вступлю в ваш дурацкий орден. Тому часто рассказывали байки, как от злости и отчаянья парни рубили дюжины врагов. Враки, считал Том. Сперва они с Блекволллом сражались спиной к спине — потом твари оттеснили их друг от друга. Солнце тускло сверкало на рукояти меча Стража каждый раз, когда он заносил клинок. Потом перестало. Том оглянулся, еще не веря — и увидел руку, пальцы которой все еще сжимали меч, отделенной от тела. Больше он ничего не помнил. Деревенские оказались не робкого десятка — когда они не вернулись, собрались толпой, прихватили кто вилы, кто охотничий лук, и отправились к проклятому перевалу. Они нашли Тома, залитого черной кровью, обнимающим мертвое тело Блекволла — потом ему рассказали, что он, хоть и был изранен, вцепился в него так крепко, что трое здоровых мужиков с трудом оттащили от мертвеца. Он смутно помнил, как метался в бреду на постели. Его спрашивали о чем-то, он бесконечно твердил «Блекволл», не понимая, на каком свете находится, и есть ли на этом свете проклятый Страж. Потом жар ушел — местная знахарка отбила его у смерти — и осознание навалилось так тяжко, что Том заплакал. Местные похоронили Блекволла — Ренье испытал слабо ужаснувшее его самого желание разрыть могилу, лишь бы увидеть снова его лицо — но не знали его имени, и потому ничего не выбили на могильном камне. Блекволлом они называли Тома, решив, что в бреду он твердил свое имя. Так и должно было случиться. Блекволл, с его светлыми кудрями и чистым взглядом, его благородством и добротой, должен был жить; Тому Ренье, мерзавцу и пьянице, полагалось сдохнуть, получив нож под ребра от обозленного проигрышем в карты собутыльника. — Что выбить на камне, страж Блекволл? — почтительно спросили его, когда Том нашел в себе силы подняться и прийти туда, где под слоем земли лежал лучший человек, который когда-либо ходил по этой дерьмовой земле. — Я сам, — буркнул он, и Тому дали долото и киянку. Он был еще слаб, пот заливал лицо, солнце пекло спину, противно дрожали пальцы, но Том позволил себе опустить руки, лишь когда закончил с надписью — та вышла немного неровной, но на лучшее он сейчас не был способен:

«Здесь нашел покой Том Ренье»