Мы сидели на крыше заброшки, Смотрели на суету, Словно с неба гиганты. Поклонялись уходящему лету. Мы угадывали в прохожих таланты, Не следуя какому-то вету, Раздавали ярлыки, смотря лишь на даты И внешний вид.
POV Фрэнсис
С крыши маленького заброшенного и облюбованного граффити мастерами (и голубями) домика было видно теневую сторону улицы. Тротуар, по которому носились туда-сюда люди. Хоть у каждого и была своя история, они стоили не больше, чем этот самый никому не нужный дом, и вообще были все на одно лицо. А по сравнению с домом, он хотя бы единственный такой в округе. Так что циник поспорил бы, что дороже: горстка мегаполисных завсегдатаев или дом с выбитыми стеклами. Такой же циник поставил бы на дом. Человек с моральными устоями на горстку людишек, потому что: «вы о людях говорите, как так вообще можно, фу, гадость какая. Испорченные атеисты! Богохульники!» и если такую гневную речь не прервать обязательно вежливым отступлением, то список смертных грехов обычного циника возрастет на столько, что сразу 12 круг ада ему обеспечен (не важно, что он не верит в бога). Но если отойти от лирических отступлений, то вот они мы: сидим на крыше грязной заброшки в окружении пустых пакетов от Lays и банок Coca Cola и пива. Солнце где-то за ободранным ветеринарным центром, а люди под нами все куда-то идут и идут. Думают о работе, кризисе и своих драгоценных финансах или кто о чем. И даже не знают, что над их головами сидят две циничные школьницы, пожирая мишек гамми тоннами и раздают им ярлыки. Например. Вот этот напыщенный дядечка с растерянным, похоже, видом, в терракотовом плаще и с то ли угольно-черным, то ли серым саквояжем под мышкой, скажем, агент недвижимости, выживающий благодаря присущему толстякам дружелюбию. А вон тот высокий, широколобый и накачанный мальчишка из-под куртки которого видно подобие спортивной формы, схож только с баскетболистом из школьной команды. Больше ни с кем. Женщина в очках-половинках, в миртовой юбке, белой блузке и вязаной кофте, в элегантной, но неуместной шапочке, с большой сумкой и уставшим видом ни кто иная, как учительница младших классов. Тощий и длинный, неуклюжий мальчишка со смешными рыжими кудряшками на голове, в ботинках, выглаженных штанах, белой рубашке без единого пятнышка, очках с круглой оправой, толстыми стеклами и с огромным портфелем за плечами вызвал спор: то ли он школьный ботаник, то ли идет с костюмированной вечеринки. Девушка в коротком вечернем платье, с простой прической, закрепленной лаком , на высокой танкетке, с сумочкой на ремешке, отделанном какими-то камешками и ярким макияжем. Тут все очевидно. Шлюха. Когда я искала новую жертву, моя 'напарница' и та, кто обычно обсыпает поцелуями - как это называют? - девушка, все еще смотрела на объявленную шлюху. Она тыкнула меня в плечо, откладывая упаковку гамми и неопределенно кивнула в толпу. Однако дополнительных указок не надо было. Шлюха. Она как раз смотрела на нас. Слишком высоко, чтобы разглядеть ее эмоции, но она, похоже, совсем не была рада нашим. Но в конце концов, не мы выбирали ей профессию, а она сама «плыла по течению», так что ей надо прожигать взглядом не нас, а саму себя. Пусть сама разбирается, как это делается. Лицо Джамии покрыла тень испуга и растерянности. Она повернулась ко мне, молча, будто наглотавшись воды. И вид у нее был такой же. При этом она рукой спихнула пачку с мишками. Разноцветные медведи разлетелись по асфальту, словно салют, и тут же их поглотил мрак черной машины, паркующейся там. Тоже как салют. Мишки пропали. А когда мы повернулись к нашей теневой стороне улицы, случилось две вещи: 1.Шлюха куда-то пропала. 2.Кусочек неба, видный нам, покрыла розовая пленка с оранжевыми и охровыми вкраплениями, переходящая медленно в пастельно-голубой. Я открыла новую пачку мишек. Джамия сделала фото заката на полароид из прошлого века. На лестнице затрещало. Штукатурка там всегда ломалась под ногами. Курильщики опиума или бомжи? Джам ловким движением бросила цент, но мы обе проиграли, потому что на крыше показалась короткая юбка, прикрепленная к Шлюхе. -Кто я? – говорили красные губы, но не эта девушка. Я разразилась злобным и чуточку насмешливым хохотом, от которого, по словам Джамии, так и веяло холодом. Джам спрятала за спину пакет с гамми, как молодой алкоголик прячет от родителей бутылки с пивом. -Я. Кто? – переставили слова местами губы, но не мозг, и выпустили в наэлектризованный воздух. Собиралась гроза. -Шлюха, - со слюной вырвалось из моих уст, - если ты забыла, - пусть за меня говорила злобная ухмылка, мозг формулировал, а не помада. -А вы кто? – снова заговорили губы. -Я поэт! – гордо отозвалась Джам. Я вспомнила ее стих про суицид. -Я художник, - через ухмылку прозвучал мой безразличный ответ. Я сразу вспомнила про свои рисунки на полях тетради по истории. Фиолетовые ногти достали из комешковой сумочки две брошюры. Они передали их нам в руки.«ЛИНДСИ УЭЙ…» -А вы похожи на бездомных. «ЖЕНА ПОПУЛЯРНОГО РОК-ИСПОЛНИТЕЛЯ…» Танкетки зацокали по бетону и юбка скрылась за пролетом. «ПРЕДСТАВЛЯЕТ КРУПНЕЙШУЮ ЗА ПОСЛЕДНЮЮ ДЕКАДУ ЛЕТ ХУДОЖЕСТВЕННУЮ ВЫСТАВКУ»
Из самой пучины серой макушки купола неба на серые крыши и асфальты обрушился ливень. Без предупреждений в виде моросящего дождя. Лицо Шлюхи на брошюре намокало, но не растекалось по глянцевой бумаге. И в жизни оно не растеклось, хотя должно бы. Она достала зонт и стала одной из грибовидных людей.***
Вот они мы, сидим на крыше разрисованного матами и птичьим дерьмом доме. Мокнем под дождем и вчитываемся в глянцевые строчки. Мишки гамми в пластиковом пакете всплывают как утопленники. Джам первая рванула из-под стального цвета дождевой стены. И утащила меня за лямку рукзака с собой. Из карманов сыпались фантики. Ну кто же знал, что… -Не Шлюха! – закончила мой внутренний монолог Джам и вылила гамми в море, образующиеся на крыше. И будто бы вместе с ними весь присущий мне и ей цинизм выливался тоже, опустошая меня, а с ней не знаю, что делая. -Им хорошо, они никогда не утонут и не наберут в рот воды или еще чего. Им в любом случае хорошо. -Хорошо. -Шлюха ушла? -Ушла. Шлюха ушла плавать, видимо, не достаточно раз за день мокнет. Раздался звонкий с хриплотой смех. Цинизм дождем не выбьешь, и не выветришь душевным ураганом. Одеваться как шлюха – быть ею. Это сегодняшняя правда. Это должны писать в заголовках газет. Дождь тем временем не переставал. А Джамия покусывала губы и 'ненароком' касалась моей руки. Посредствам чего оказалась тесно прижатой к стене на лестничной клетке и получила кроваво-красные, темно-бардовые и бледно-малиновые засосы, а еще наслаждение, и еще забыла о простом существовании художницы Линдси Уэй. Но помнила размалеванную Шлюху.