Не торопите время

       Тёплый июньский вечер накрыл Барселону и её пригород. В тот момент, когда солнце ещё медленно уходило в закат, а фонари на улицах не зажглись, Рафинья вышел из дома и, заперев дверь на ключ, побрёл к морю. Лёгкий ветер, дувший со стороны побережья, развевал подол его расстегнутой рубашки, обдавая свежестью и прохладой. На пляже не было ни души, лишь какие-то силуэты виднелись вдалеке, но для них младший Алькантара был вне зоны досягаемости. Чайки кружили в небе и тревожно кричали, словно предвещая бурю, но море было тихим, и других предзнаменований для шторма не было. Потому вскоре крики птиц замолкли, и они улетели восвояси. И теперь уже никто не мог помешать Рафинье насладиться этим вечером.        Он усмехнулся и продолжил короткий путь, заложив руки в карманы. Мыслей было полно, да и оно неудивительно: с конца сезона Рафинья так ничего не проанализировал, не подвёл итоги этому странному году. После финала кубка короля он почти сразу улетел в Америку, чтобы присоединиться к сборной на юбилейной Копе, но так и не сыграл: своё слово сказала очередная травма, которую парень получил как раз во время игры с Севильей. Да, после разрыва крестов ему не удалось поиграть нормально, выходя на поле несколько матчей подряд. «После разрыва крестов…— повторил про себя Рафинья, уже спускаясь к воде и полной грудью вдыхая морской воздух. — А чтобы бы было, если Наингголан тогда не срезал меня, не было бы той картины, от которой мама чуть не лишилась чувств. Я бы провёл полноценный сезон, может, Луис Энрике дал мне возможность выходить чаще, и…» Но это всё «если» — прошлое не вернуть, и Рафинья это знал. Но от этого меньше мыслей в голове у него не стало. Он подошёл к воде вплотную, и небольшие волны, как бы приветствуя, прибились к берегу. Парень улыбнулся, почувствовав, как холод воды передался всему телу и зашёл в воду, так, что она доставала ему почти до колена. Солнце висело жёлтой монетой над горизонтом, купая в море свои последние лучи: от того казалось, что вода горит. Картина создавалась живописная, но Рафинья любовался ею недолго, предпочитая скоротать время с помощью воспоминаний: «...Клубный сезон подходит к концу. Осталось сыграть только матч с Севильей. Несколько дней мы ещё пробудем вместе, а потом разъедемся. Кто на отдых, кто на чемпионат Европы, кто на Копа Америке. Даже не вериться. Кажется, буквально вчера мы отходили от сумасшедших матчей суперкубков и только начинали сезон, а теперь… Год заканчивается, но для меня основные матчи будут летом, я искренне надеюсь, что травмы перестанут меня терзать. Травмы, именно они сократили мой сезон до такого минимума, о котором никто из футболистов не мечтает. Однако этот сезон не прошёл зря...        ...Когда вылетаешь на шесть месяцев, кажется, сезон закончен, и ничего из него ты не вынесешь. Ну, а что? Игровой практики нет, никакой от тебя пользы: сидишь дома, восстанавливаешься и с тоской смотришь с трибуны, как твои партнёры вколачивают 5 мячей в ворота Райо Вальекано или играют вничью с Депортиво. Время от времени тебе составляет компанию кто-то из одноклубников, получивший травму или дисквалификацию. Конечно становится веселее, но ситуация от этого не меняется, потому что они возвращаются на поле, а ты остаешься вне его...        ...Помню, когда Тьяго получил разрыв крестов, я несколько дней не мог поверить в случившиеся, ведь эта травма, не только выбивающая на весь сезон, но и не гарантирующая полное восстановление даже после операции. Добавить ко всему, что Тьяго восстанавливался ещё и после рецидива — в общей сложности, он пропустил около трёхсот дней. Я поддерживал брата, как мог, но только сам получив разрыв, понял всю боль и отчаяние. Ты принимаешь заботы, благодаришь всех за неё, благодаришь Бога, что шансы снова играть есть. Нужно только потерпеть, воздерживаться от нагрузок и постепенно входить в прежний ритм. Не знаю, смог бы я пережить это без моих верных друзей вне футбола, которые даже не говорили о травме при мне, без семьи, которая помогала мне и словом, и делом, и примером. Я иногда смотрел игру Тьяго, хоть он и выходит нечасто, но я пересматривал старые игры своего клуба, да и новые, и это давало мне силы и веру. Ну, а мои сотоварищи не забывали, что я ещё числюсь в Барселоне, в одном из матчей посвятив мне голы (отдельный привет Марку и Неймару) и тоже составляли мне компанию, дабы не было скучно...        ...Пожалуй ещё одним важным моментом было продление контракта с клубом. Несмотря на травму, руководство решило меня не отпускать: возможно, чтобы дать восстановиться, как следует, но этот шаг всё равно был важен для меня. Я хочу играть здесь долгие годы и приносить пользу, несмотря ни на что…       …Но были и тяжёлые моменты. Помимо отстранения от любимого дела, временами, когда я был один, настроение резко менялось. Я злился на всё вокруг, в особенности на поддержку своих партнёров. У меня были дни, когда я приходил домой и готов был разнести его к чёрту. «Как они могут понять, как мне плохо, они не были на моем месте, с какого перепугу все стали такими сочувствующими персонами. Они не были в моем положении, они не слонялись шесть месяцев вдали от поля, с надеждой спрашивая у врача, сколько ещё ждать», — вот так думал я. Такое журналистам не скажешь, сразу разнесут, и приходилось всё держать в себе. Я успокаивался и понимал, что несу чушь: всё ребята понимают, не первый день играем. Вермален в лазарете вообще провёл почти два сезона, Неймар пропустил начало прошлого игрового года из-за опасной травмы на Чемпионате Мира, да и остальные пропускали в течение карьеры хотя бы раз около месяца и даже больше. Да, кресты — серьёзно, но не критично, восстановиться можно. Но никому я бы не желал такой травмы...»        — Рафинья! — ход мыслей прервался, и парень быстро обернулся на оклик. Это был Тьяго, который недавно вернулся из Франции с неудачного чемпионата Европы. Почти сразу, как Испания уступила Италии, Рафинья связался с братом и упросил того встретиться в Барселоне. Тот, несмотря на неважное настроение, быстро согласился, и теперь Тьяго почти бежал по песку к младшему брату.        — Я думал ты куда-то уехал, — сказал он, задыхаясь, как только приблизился на расстояние двух шагов. — Дверь закрыта, пёс твой скребётся, лает. Наверно, думает, ты пришёл, а хозяин здесь, гуляет. Рафинья улыбнулся. Они не виделись целую вечность и разговаривают о том, что он ушёл без предупреждения. Какие глупости. Ведь есть темы и поважнее. Он даже не знал с чего начать: «Как жизнь, как друзья», — Рафинье не терепелось узнать у Тьяго так много, спросить совета, но пока он только ответил сквозь улыбку:        — Просто твой брат любит вечером побыть у моря. Никого нет: только вода, ветер, солнце, да мысли в голове. Но Тьяго почему-то даже не улыбнулся, а с грустью посмотрел на горизонт, потом даже сделал замечание:        — Сейчас уже прохладно, а ты в воду полез. Хочешь не поехать на олимпиаду?       Рафинья закатил глаза и специально обрызгал брата водой, смеясь во весь голос:        — Да ладно тебе, вода тёплая, не переживай. Поняв, что вытащить Рафа на сушу не получиться, Тьяго, вздохнув, сам зашёл по колено в море с каменным лицом. Вода действительно была не такой уж и холодной, чему старший Алькантара холодно усмехнулся. Рафинья начал бросать камни в воду, а Тьяго просто стоял и наблюдал, как диск солнца, почти касаясь воды, постепенно будет уходить из виду. Небо окрасилось в различные оттенки жёлтого, красного, а если посмотреть выше, там уже царят сиреневый и цвет тёмных туч, которые дополняли палитру неба. Братья всё молчали, каждый не знал, с чего начать разговор. Первым ожил Тьяго:        — Знаешь, я смотрю на закат, но вижу только два цвета. Рафинья поднял голову.        — Жёлтый и красный?        — Да, Раф, ты, как всегда, догадлив. Цвета испанского флага.        Камни, которые Рафинья собирался вновь забрасывать, куда подальше сами высыпались из его рук, и он повернулся к Тьяго лицом.        — Ты всё ещё переживаешь из-за вылета? Старший снова усмехнулся и посмотрел в другую сторону, стараясь не показывать брату свои эмоции. Но это получилось неважно. — Ты сделал, всё что мог.        — Не в этом дело, — начал говорить старший Алькантара с некоторым раздражением и, в то же время, обидой в голосе, — Да, я сделал всё, что в моих силах, но в моих силах было большее: я сделал то, что мне позволили сделать. Дай бог я выходил на последние минуты, а в матче с Италией же я просто наблюдал с лавки, как Скуадра Адзурра разрывает Красную фурию пополам, как Де Хеа тащит мёртвые мячи, но это не помогает, как Иньеста не знает, куда отдать передачу. Как Рамос и Пике не успевают накрыть Пелле или Эдера, и как они все не могут выйти из обороны в атаку. Я не знаю, я бы наверно смотрелся не лучше, но я хотел помочь: увы, шанс мне не дали.        — Матч с Хорватией не в счёт? — осторожно поинтересовался Рафинья.        — Пенальти — не моя специальность, — спокойно отреагировал Тьяго. — А второй матч — недоработка всей команды. Впрочем, если бы не пенальти… Но оба матча проиграны, тренер ушёл, а я остался на скамейке с одной мыслью: сезон выдался опять никудышный.        — Вы же тоже сделали дубль на внутренней арене, как и мы, — вспомнил Рафинья, который уже перестал улыбаться, а серьёзно внимал каждому слову брата.Тьяго закивал головой.        — Да, дубль. Но в плане игры у меня нет удовлетворения. Выходил я редко, не получил той игровой практики, к какой стремился. Да, что уж таить: ЛЧ мы не выиграли, Пеп ушёл, а я теперь остался, и, боюсь, при Анчелотти, времени у меня будет не многим больше. Старший Алькантара снова повесил голову. Он мало кому рассказывал так много, о своих переживаниях: только своим близким и очень верным друзьям. Но он почему-то очень надеялся на своего брата, на их разговор: что Раф скажет, чёрт с ним, и Тьяго действительно забудет этот сезон как страшный сон.        Послышался звук всплеска: это Рафинья снова стал кидать камни. Братья снова замолчали, но это не напрягало обоих. Тьяго посмотрел на младшего, и понял, что тот не посоветует ничего подобного. С какой злобой он швыряет эти маленькие глыбы, словно вышвыривает из головы плохие воспоминания. Тьяго, забыв о своих переживаниях, вспомнил: ведь у младшего было всё не намного радужнее: раз камень — проигрыш Атлетику Бильбао в Суперкубке Испании, два — та самая травма крестов, три — поражение в Эль Классико на Камп Ноу, болезненное для всех игроков и основы, и запаса. Четыре — вылет из Лиги Чемпионов от Атлетико, пять, шесть — продолжающиеся травмы, после сыгранных разовых матчей, семь — Реал выигрывает Лигу Чемпионов, опять принципиальное поражение. Восемь — пропуск Копы Америки опять из-за травмы, девять — вылет Бразилии с групповой стадии, десять, одиннадцать — уход друзей из клуба. Двенадцать — Испания проигрывает Италии и теряет шансы выиграть евро третий раз подряд. В Испании играет его брат. Камни кончились. Может старший Алькантара что-то и выдумал из этих проблем, но их было ровно двенадцать, номер Рафиньи в клубе. Рафинья смышлёный, он всё знает, просто в какие-то моменты он выключает функцию «всеобщая помощь», и Тьяго за это его не осуждает. В этом они похожи, о чём говорят многие из их окружения.        Снова взглянув на брата, старший заметил, что тот улыбается. Значит, ему стало легче. От камней ли, от мыслей ли — он перешагнул через себя. Не сегодня, когда-то давно. Наверно, ещё тогда, когда Тьяго решительно уходил из Барселоны, заявляя, что его не ценят. Он не хотел быть запасным, хотел играть, а о том, что он оставляет Рафинью, он даже и не думал: да и нелогично, у них же разные карьеры, и они решают каждый за себя. Однако как бы Рафинья в тот момент не говорил Тьяго, что всё хорошо, и он принимает решение брата, в его глазах читалась растерянность. Ведь тренеры не доверяли и ему, но он оставался, а Тьяго уходил. Тогда старший Алькантара на мгновение даже думал, что это надломит его: ведь они так редко разлучались. Однако он смотрит сейчас на это сильного юношу, с уверенным взглядом, но с той же доброй душой, желанием жить весело и искренней улыбкой на лице. И Тьяго понимает, что Рафинья смог через всё переступить.        — Я завидую тебе, — нарушил тишину старший Алькантара.        — И почему же? — вопросительно уставился на брата Раф.        — Ты молод, у тебя ещё всё впереди: клуб мечты, где подписан новый контракт, где остались друзья, сборная, где есть что доказывать. Например, на олимпиаде…        — Хватит, Тьяго, ты так говоришь, будто тебе уже за тридцать, ты признанный ветеран и собираешься уезжать доигрывать.       Тут Рафинья испуганно добавил:        — Ты же не собираешься?       Тьяго весело посмотрел на брата, но у того на лице изобразился тот же страх что и тогда, когда брат уходил в Баварию. Рафинья боялся за него, что Тьяго не сыграется с другими, что карьера пойдёт вниз. Старший похлопал парня по плечу и твёрдо сказал:        — Бог с тобой, рано ещё мне.       Рафинья снова заулыбался и встряхнув головой, обнял брата.        — Тогда, ты перестанешь мыслить негативно. Да, для нас обоих этот сезон не лучший. Ну, и что? Теперь впадать в истерии и биться о стену головой? Тьяго, я знаю тебя, ты сильный, сильнее меня, хотя старше всего на два года. У тебя жена, с которой ты создашь прекрасную семью, твои баварские друзья, хоть и не все из них мне симпатичны. Я знаю, что ты хороший игрок, так не стоит себя закапывать. Двадцать пять лет — и всё, лапки свесил, голову повесил? Тьяго от последней фразы рассмеялся в голос. Он получил поддержку, но в необычной форме        — Да, Раф, ты всегда можешь утешить, но при этом с иронией. За этим я сюда и ехал.        — Жаловаться на свою старость? — поинтересовался Рафинья, на всякий случай уже отходя дальше, чтобы не получить по голове.        — За поддержкой, дурачьё каталонское. Да семья, да друзья, но брат всегда ближе.       Рафинья, улыбнувшись, качнул головой, и братья снова по-дружески обнялись.        — Жаль, что мы уже не играем ни в одном клубе, ни в одной команде, — грустно заметил Тьяго. Рафинья в этот раз согласился с братом: всё-таки ему не хватало тех дней, когда они вместе играли в академии Барселоны, а затем, иногда и в основной команде. Самое неприятное — выходить на поле против брата. Друзья друзьями, но брат — родная кровь, играть против него тяжело, идя против своей воли и против всех немыслимых правил. Намного проще, когда знаешь, что брат на твоей половине поля, хоть это и немного отвлекает, чувствуешь себя увереннее.        — Какие планы на лето? — неожиданно спросил Рафинья.        — Отдыхать, набираться сил к новому сезону. В августе буду ночами не спать, за вами следить. Тьяго наклонился, чтобы в свою очередь не получить свою порцию дружеского удара в голову или ещё чего. — Кстати, передай привет Дугласу Косте*, а то мы с ним не скоро увидимся.        — Конечно передам, если не забуду.        — Забудешь — пожалеешь, — пригрозил Тьяго, на что Рафинья лишь фыркнул и слегка поёжился:        — Да, признаю, вот сейчас уже прохладно.        Тут Тьяго победоносно, сказал на правах старшего брата.        — А я говорил, что холодно. Давай хотя бы из воды вылезем, а то тебе ещё выигрывать олимпиаду: я тебе не прощу, если ты туда не поедешь.        — Поеду, — махнул рукой младший Алькантара, — Барселона свободно отпускает, чтобы форму набрал. Но болеть не стоит, в этом ты прав.        Они вышли из воды и сели на остывший песок, что тоже было недальновидно. Но уходить с пляжа никто их из них не желал. Солнце уже скрылось, и сумерки опустились на пляж. Город превратился в один большой свет, состоящий из тысячи уличных фонарей, фар машин, горящих окон домов и витрин.        — Помнишь, когда мы впервые приехали в Барселону? — ударился в воспоминания Тьяго.        — Ты приехал раньше, — критически заметил Рафинья, за что, наконец, удостоился толчка в бок. — Спасибо.        — Всегда пожалуйста. Ну, хорошо, вспомни то время, когда ты приехал сюда. Помнишь, когда мы бегали вдоль моря, орали на весь пляж, так что распугали парочки, гуляющие примерно в это же время, что мы морозим себе пятки. Отец не останавливал нас, а мы почти охрипли от криков, так было хорошо и свободно. Конечно, это было море, а не океан, но не в этом была соль: главное столкнуть друг друга в воду. Младший Алькантара мечтательно закинул голову, смотря куда-то вдаль.        — Сколько нам было? Около десяти, чуть больше?        —Да. Было весело: сейчас так не порезвишься: статус не позволяет. Тьяго воспринял это как вызов и с удовольствием обрызгал брата, припоминая ему начало их встречи. Тот начал толкаться, и они, словно мальчишки, начали носиться, обливая друг друга водой, смеясь во всё горло. Они забыли и про травмы, и про проигрыши, а просто наслаждались жизнью.        Глядя на эту картину хотелось бы сказать одно: не торопите время. Дурачьтесь, хоть вы далеко не дети. Ведь так важно сохранить внутри этот азарт, это веселье, так же, как и сохранить братские отношения, пусть даже вы играете в разных командах, в разных странах и сборных. Да хоть на разных континентах, разве это мешает сохранять близкие отношения? Будьте собой, пусть даже это иногда и выглядит глупо. Разве плохо не скрывать эмоции по поводу поражений или побед, если это далось вам трудом, кровью и потом? Плохо ли желать достичь ещё большего, хотя все говорят: «Это его потолок, с него довольно». Не торопите время: ещё успеется всё, когда вам нет ещё и тридцати. Карьера не заканчивается сегодня, а жизнь не заканчивается на карьере. Будьте футболистами, но оставайтесь человечными в любой ситуации. От того, что вы не признаете вину, будет хуже вам, не команде, но от того, что вы не будете обвинять всех направо и налево в своих бедах, будет лучше всем. Может, они поймут, что ошибались в вас, что вы стали матёрыми, и, вместе с тем, остались собой. Не торопите время: самоё лёгкое его торопить, ведь, говорят «время лечит». Это чушь — время не лечит, просто, всё забывается, и вы не извлекаете никаких уроков даже из провального сезона, даже из сезона, когда вы были вне поля. А это неправильно. Здесь вы сами себе доктора и психологи: здесь вы лечите себя сами, однако одним не справиться. И в этот момент вам помогут ваши близкие, ваши друзья и родные. А когда пройдёт несколько лет, вы будете вспоминать эти мгновения и поймете, что они бесценны. Так, пусть, этих бесценных моментов будет несчётное количество, ведь это возможно. Просто, не торопите время.