Первый раз в первый класс

В пятиклашке Дусе Пупсиковой борются голод и страх. Очень сладко. Дуся сглатывает голодную слюну и таращится на пряник взглядом коровы, тупым и бессмысленным. У пряника — он в форме человечка — глянцевые коричневые волосы из жженого сахара, ноги в присыпанных корицей гольфиках, белые капли помадки вместо глаз и искривлённый в безмолвном крике провал рта. Очень страшно. Дуся думает, что ничего ему не будет, если она только оближет помадку и откусит кусочек, самую капельку. Очень вкусно. В самом деле, пряники ведь нужны для того, чтобы их ели. Дуся вытирает о школьную юбку слипшиеся пальцы и думает: «Очень странно». Минуту назад пряник был соседкой по парте, Васиной Аллочкой. Чудеса, да и только. Тринадцатилетний Гуня Гломов — второгодник и хулиган, вечерами в подворотнях отжимающий пейджеры и кошельки у прохожих, — упирается ладонями и немигающим взглядом в поблескивающий капот новенького Мерседеса. Под пальцами мокрое и красное на чёрной краске, в стеклянной крошке. В ушах то ли всё ещё визг тормозов, то ли уже шум собственной крови. Не той, которой уже натекла лужа под колёсами. Не той, что заляпала его штанины и футболку. Гуня Гломов примеривается. В голове пусто — так и должно быть перед хорошей дракой — ни страха, ни переживаний, только отстранённая мысль: «Вот сейчас два шага, три удара, и бежать, пока ноги несут». И никаких: «За что?» Ни одного: «Почему?» Очень правильно. Так должно быть перед решающим ударом, чтобы наверняка. Гуня Гломов выжидает — в этом ожидании напряжение свёрнутой пружины. Ни единого: «Ну давай, подойди поближе». Ни одного: «Я знаю, тебя потом отмажут». Ни мысли: «Ты хоть скорую вызвал?» Очень вовремя. Гуня Гломов бьёт — вы знаете, у хулиганов тоже бывает свой стиль, даже если это стиль чугунного кулака. Сминает с одного удара капот, пробивает двигатель, рвёт тонкие разноцветные провода и резиновые шланги. Сбивает с одного удара водителя: в разные стороны летят брызги крови и зубы, а хорошо бы ещё, если и мозги. Пинает — уже от души, из чувства глубокого и неведомого ему морального удовлетворения — упавшее тело в выпирающий кадык, с хрустом, с бульканьем. И только потом бежит, точно заяц. Тринадцатилетний Гуня Гломов знает, что смерть — это навсегда. Что когда размазывают по стене или асфальту вот так, это совершеннейший и точный конец. Конечней не бывает. На самом деле Гуня никакой не народный мститель, не подумайте дурного. Гуня для этого слишком ситуационно добрый и чересчур случайно мстительный. Особенно в делах, в которые добропорядочные люди не лезут и от которых на улице отворачиваются. Какое им дело до каких-то сбитых тёток, право слово? Удар потом он назовёт почти как заклинание: «Гломус Вломус». Одним дома очень весело. Восьмилетней девочке Ане Петровой порой хочется с этим поспорить. Аня хнычет и царапает пальцами щеколду на двери, сдирая ногти и оставляя в подушечках пальцев тонкие ломкие занозы. Под дверью пробивается лучик света — не достаточно, чтобы было видно что-то, кроме собственных ног. — Пусти, — рыдает Аня. — Я всё маме расскажу! За дверью радостный гогот и топот ног. За дверью очень-очень весело, как может быть тогда, когда до прихода родителей аж три часа, а ещё есть чем заняться. Например, поиграть в собачку. Даже если дома у вас нет животных. — Не хочу, — всхлипывает Аня. — Я не собака! А в тёмном туалете — правда ведь, это очень смешно, запереть маленькую трусливую сестрёнку и убежать? — страшно и всё время что-то гудит. Брат рассказывал Ане, что в унитазном бачке живёт хмырь, а под ванной — самый настоящий мертвец. Право слово, добрые детские сказки. — Я хочу выйти, — говорит Аня. Потом Аня Петрова научится многим разным магическим штукам и перестанет бояться монстров из унитаза. Аня будет приманивать кошельки из чужих сумок, сглазит десяток соседок и Колю из параллельного класса, бросившего ей в волосы леденец. Аня узнает силу и меру собственного «хочу». А сейчас у неё всего лишь получается выйти — дверь срезает с петель, точно бумажную. В коридоре, в углу, жмутся в куче неряшливо брошенной одежды три дворняжки. Аня отвешивает первый удар ногой — в бок скулящей псине — и думает, что в собачек играть не так уж и плохо. Действительно, одним дома иногда волшебно весело. Вера Попугаева — тринадцать лет, восьмой «А» класс — рыдает в кабинете травматолога, прижимая ладони к носу. Из носа, точно в каком-нибудь фильме ужасов, фонтаном хлещет кровь. Наверное, кажется Вере, уже литров тридцать вылилось, а то и все пятьдесят. И виновата в этом только она сама. Вернее нет, не так, виновато собственное любопытство. Вера Попугаева — младшая из трёх сестёр — живёт в режиме «принеси, подай, отвали, не мешай». Последнее очень печалит — ей ведь очень хочется всё знать. Девочка Вера фантастически любопытна. Не узнала, о чём болтает по телефону сестра Маша или что делает с парнем за закрытой дверью Настя, — день прожит зря. За что и поплатилась. Вере Попугаевой прикладывают лёд к сломанному носу и заставляют лежать. Над Верой смеются — её зря не назвали Варварой: нос у неё действительно длинный и очень любопытный. Был. Главное не вспоминать о постигшем Варвару несчастье. В переломе носа, впрочем, быстро находятся свои плюсы — Попугаеву-младшую он меняет не хуже какого-нибудь укуса радиоактивного паука из голливудского фильма. Теперь Вера знает, где папа прячет заначку, а мама хранит шкатулку с золотыми украшениями. И для этого ей уже не нужна замочная скважина. Волшебство, верно? Ваня Валялкин — одиннадцать лет, сын алкоголиков и маленький побирушка. Ваня трёт покрасневшие глаза и силится не разрыдаться прямо здесь и сейчас. На боках и спине, наверное, у него наливаются краснотой свежие синяки. — Я не виноват, — говорит Ваня. «Это вы виноваты, это из-за вас всё случилось», — Ваня Валялкин не скажет. И даже не подумает. Он хороший, правильный мальчик. Даже когда врёт, ест продукты в супермаркетах и берёт чужие вещи без спроса. Доброта и свет в душе не этим измеряются. Ваню обходят, от Вани держатся подальше, точно от прокаженного. Повод, между прочим, для этого есть: полки супермаркета опустели, точно по ним торнадо прошлось. Знакомьтесь, тайфун Иван, сметает еду в поле зрения. Всё, теперь можно смеяться. — Я не специально, — говорит Ваня. «Они первые начали. Я всегда бью в ответ», — Ваня Валялкин не скажет. И даже не подумает. Он добрый, чуткий мальчик. Даже когда топчется по чужим чувствам, не разуваясь, и возводит своё «правильно» в ранг обязательного для окружающих. Общая положительность при этом учитывается. На самом деле Ванька Валялкин не понимает, за что его ругают. Жалко им, что ли? Всего-навсего съел все продукты в супермаркете. И две дубинки охранников. Мелочь какая, не достойная внимания хорошего человека. Чудо. В решете. Десятилетняя Рита Васильева играет. И игра у неё всегда одна и та же. Рита перепрыгивает железнодорожные пути и высокий забор, точно очень весёлый и грязный рыжий мячик. Снуёт в толпе на вокзале, точно маленькая рыбка в бурном ручье. Рита играет в малька. Суть игры — проскользнуть за спиной крупной рыбы и подобрать остатки с её стола, ловко и незаметно. Достаточно поманить пальцем приглянувшийся и плохо лежащий кусочек. Как щенка: иди сюда, маленький-хороший. Правила игры — делать всё быстро и незаметно, когда большая рыбина зазевается и раскроет пасть, а тут ты — крошку хвать, и нету. Достаточно смотреть на уровне глаз, выглядывая, у кого открыт карман или сумка. А если поймали — сделать жалостливые глаза и твердить со слезами: «Дяденька, тётенька, пустите, я больше не буду!» Цель игры — схватить крошку и сбежать, пока другие не налетели. Очень простая и понятная цель. Потом, в чьём-нибудь дворе, Рита садится на лавочку и вытаскивает сегодняшнюю добычу из старого портфеля. Игра на «отлично». Высыпает мелочь из кошельков, раскладывает аккуратными стопочками бумажные купюры, отделяет зёрна от плевел и рубли от долларов. У Риты сегодня отличный улов, ещё несколько таких, и можно будет купить себе что-нибудь хорошее. Например, ботинки. На самом деле Рита мечтает о двух вещах — шоколадке и новых ботинках. А мечты хороших маленьких девочек должны сбываться, не так ли? Лиза Зализина прижимается всем своим тощим телом к дверям балкона и кашляет так, словно пытается выплюнуть лёгкие. За спиной гудит пламя — в спину дышит жаром; за спиной что-то рушится. Не страшно, но приятного мало. По крайней мере, для девочки Лизы. Лиза Зализина твердит себе: «Это всё Светка, это всё она!» Всё она — это первая в соревнованиях и на уроках, а Лизе роль подпевалы и той Тамары, с которой кто-то ходит парой. Всё она — это любимая дочка и образцовая племянница, хоть сейчас на портрет и в рамочку. Уже можно траурную. А Лизе… Лизе Зализиной всегда хотелось сделать что-то ужасное. Лиза Зализина знает, что ей почти ничего не грозит. Ни тогда, когда упадёт на пол — сверху свалится какая-нибудь горящая ветошь, ни тогда, когда вспыхнут деревянные рамы балкона — может даже, ей достанется осколком стекла. Тонет ли Лиза в воде, точно не скажет никто. А вот в огне она не горит, уж будьте уверены. И в пожаре, который сама устроила, вряд ли сгорит. Чудесное спасение из огня — так напишут потом в газетах. Множество жертв, огромный ущерб и красивая история про чудом спасшуюся девочку, такую очаровательную, ангелоподобную блондинку с серыми глазами и румяными щёчками. Её, быть может, найдут под обгоревшими балками — не сгорит ни прядь волос, ни клочок одежды. Или вынесет из огня на руках спасатель в грязно-желтом защитном костюме. Это не важно. Вот странно, у Лизы становится на одну заклятую подружку меньше. Это ли не чудо? Доцент кафедры нежитеведения школы для трудновоспитуемых волшебников Тибидохс, госпожа Медузия Зевсовна Горгонова, листает список учеников первого курса. В нём три убийцы, два вора и пять потенциально опасных для общества личностей. Половина из них окажется на светлом отделении. Ах, да, как и та девочка, которой предстоит разрушить Тибидохс. Безусловно, очень добрые и положительные во всех отношениях дети.