Ты смеёшься, как американец

      Они в школьном дворе — все четверо Мародёров празднуют успешное окончание ещё одного года, развлекаясь немудрёными, но эффектными заклинаниями и похабными анекдотами. Джеймс в деталях расписывает свои предположения по поводу того, сколько раз Сириус кончит на свой новый мотоцикл, если тому всё-таки посчастливится взлететь.        Бродяга даже не делает попытки защитить честь «своей красавицы», просто запрокидывает голову, тряхнув копной давно не стриженых волос, и заливисто хохочет. Его пронзительно синие глаза как будто осмеливаются затмить настолько же насыщенного цвета небо, по крайней мере, Ремус в этом уверен. Он расслабленно откидывается на локти, продолжая смеяться, брызжет слюной, отвечая на следующий дружественный подкол Сохатого, и, в конце концов, заваливается на бок. Восстанавливает дыхание, вызывая не самые подходящие моменту ассоциации, и, как обычно, делает комментарий о том, что Люпин, наверное, опять мечтает оттрахать псину Хагрида в полнолуние, «других объяснений твоей занудной отстранённости у меня нет».       Ремус ловит каждое его движение, но не подаёт виду, а потому лишь смущенно улыбается, не в состоянии оценить дешёвый юмор своих друзей по заслугам. Ремус молчит. Пока.       Это потом, под надёжным покровом ночи, полога узкой кровати в гриффиндорской спальне и заглушающих чар, у заучки-Лунатика прорезается голос. Когда Сириус связывает его руки за спиной его же полосатым галстуком. Когда расстёгивает мучительно медленно, одну за одной, каждую маленькую пуговицу его рубашки (даже на чёртовых манжетах!). Когда прокладывает от шеи вниз влажные дорожки языком, щекочет спадающими волосами и трёхдневной щетиной. Когда обжигает дыханием где-то в районе ключицы и шепчет всякие глупости вперемежку с трёхэтажным матом. Когда исступленно прижимается и покрывает поцелуями каждый миллиметр его лица и тела. Тогда Рем скулит и постанывает гораздо отчаяннее, чем в преддверии полнолуния, и только повторяет в беспамятстве «пожалуйста», «Сириус» и «не издевайся».       Ведь в его томительных ласках нет ни капли нежности — лишь садистское удовольствие от подвластного ему, извивающегося в такт его дыханию, тела. Бродяга ухмыляется и бросает небрежно:       — Смотри-ка, а тебя ведь действительно тянет подставиться под первую попавшуюся морду.       Он неспешно оглаживает грудь и бока парня, уделяя особенное внимание соскам, как бы случайно царапая их и вырывая из него всё более громкие стоны.       — Может, когда-нибудь я заставлю волчонка рычать, как думаешь? — Сириус усаживается на него сверху и трётся промежностью о ткань школьных брюк.       Ремусу ничего не остаётся, кроме как покорно терпеть эту муку. Ведь в такие моменты проще всего представить, что он — нечто большее, чем очередной посетитель его постели, что все эти похабные глупости, которые он шепчет на ухо, — не издёвки. Если закрыть глаза, можно даже на минуточку подумать, что Рем ему нужен. И поэтому Лунатик принимает правила игры, подчиняясь его умелым движениям и наслаждаясь возможностью наблюдать за ним, смотреть ему в глаза.       Сириус наклоняется ближе, и на долю секунды они делят одно дыхание. А в следующий момент он впивается зубами в шею Рема, воскрешая не лучшие воспоминания из детства, но тут же зализывает место укуса:       — Мой.       Что-то меняется в его лице, когда он смотрит на раскрасневшегося, смущенного и растрёпанного Люпина, и он почти со звериным рыком освобождает его от штанов и белья.       Никакой — даже фальшивой — нежности, только резкие и выверенные движения рукой, которых, впрочем, хватает, чтобы довести Рема до белых кругов перед глазами и блаженной полуулыбки. Эгоистично остановившись тогда, когда продолжать более всего необходимо, Блэк подносит пальцы к губам Лунатика, заставляя открыть рот. Бродяга наслаждается минутной лаской, с которой Люпин щедро покрывает их слюной, и столь же стремительно проталкивает один из них в тугое отверстие. Из груди Рема вырывается крик, вызванный не то болью, не то долгим ожиданием. Размеренно двигая уже несколькими пальцами, Блэк определённо наслаждается реакцией, постепенно теряя контроль над ситуацией от нетерпения. С очередным «Сириус, прошу» на выдохе он не выдерживает и, убрав руку, вбивается в Люпина с приглушенным стоном.       Уже потом, садясь на кровати, смущённо прижав к груди одеяло, Рем вдруг повернётся к Бродяге, чтобы сообщить:       — Ты знаешь, что смеёшься, как шаблонный американец? Как в дешёвых маггловских фильмах, слишком громко, да ещё и картинно запрокидывая голову. Смотреть противно.       — Да? —протянет задумчиво Сириус в ответ. — Главное, что я трахаюсь, как настоящий британец, — и в следующую секунду окажется сверху, вжимая Лунатика в простыни и вылизывая по-собачьи, несмотря на бурные протесты последнего.