Я ничего не ощущаю. Интересно, из-за чего так?
«Где я?» Это первый вопрос, который Джин задает себе после пробуждения. Он называет это пробуждением, но иногда ему кажется, что и не спит он вовсе. Что все это обман, как и его жизнь, как и кусочки не соединяющихся пазлов памяти в его голове. «Когда я стал таким оцепеневшим?» Он просто смотрит. Наблюдает, как время проходит мимо него. Как обгоняет и мчится слишком быстро, а он так и сидит на одном и том же месте. Сидит на белых простынях и пустым взглядом смотрит на такие же белые шторы, за которыми белый свет. Такой же, как и те самые шторы, простыня и рубашка на нём. Вокруг него светлые стены, но нет, то не белые и спроси его: «Так какого же они цвета?», он почему-то не сможет сказать. Не может вспомнить название. Это так просто. Он же знает этот цвет, но тот теряется в пустых мыслях, застревает где-то в горле, испаряется на выходе, и Джин молчит, он просто смотрит. Куда-то.***
К нему постоянно приходит какой-то человек, он говорит с ним. Он, кажется, говорит о нём, а может и не о нём. Может о том слишком светлом, может о себе. Джин смотрит на него и тоже говорит, но совсем не о том, о чем хотел. Словно слова, что сходят с его языка в тот момент, говорит кто-то другой, не он. — Когда я потерял себя? — спрашивает парень у стен, не решаясь дотронуться до их несомненно холодной поверхности. Такой же холодной, как и он сам. Они ему, конечно же, не ответят, но кажется, что когда Джин говорит с ними, говорит именно он, а не тот «кто-то». Тот человек снова заходит, проверяет, видимо, как он. А как он? А кто он? На том человеке белый халат, и уж слишком много этого белого вокруг Джина. Белый должен бы приводит к завершенности, белый — это полнота, открытость, легкость, единство. Это же чистота, истинность, искренность. Это вера, в конце-то концов. Разве нет? Бред. В мире Джина белый — это изоляция. Это ничего, обгоняющее его время. Ему кажется, что кто-то, наверно, тот, кто засел у него внутри, выпил его до основания. Боже, да кто же он? Где он? Как ему наполнить себя снова? И чем? Эти вопросы сливаются со светом, бьющим в окно. Они исчезают где-то в окружающей его изоляции. И он снова теряет суть, он снова теряет себя. Он снова лишь смотрит в никуда. «Это не плохая жизнь, это просто плохой день» вспоминается ему иногда фраза, которую он когда-то, видимо, когда был еще полным, вычитал где-то в социальной сети. И теперь иногда размышляя об этом. Ему хочется спросить о словах в той фразе. Плохой день? Снова и снова, и снова. Все лишь плохой день, да? Как-то многовато этого плохого дня. Джин знает, что-то в той фразе неправильно. — Где мои чувства? — спрашивает он того человека, судя по халату доктора. Но тот лишь молчит. Наверно, потому что у него нет ответов на подобные вопросы. Взгляд цепляется за бейджик на его груди, «Ким Намджун» написано на нем. Ему кажется знакомым это имя. Кажется, когда он произносит его, пробует на языке, становится как-то… Теплее? Он как-будто ощущает покалывание в своих пальцах, словно то придает ему жизни. Но, скорее всего, это всего лишь очередной самообман. «Что же он говорит? И зачем?» Джин не понимает, он теряет нить его слов. Они тонут в белом, как и лицо того доктора. Его не получается разглядеть, слишком много ненужного света, засасывающего в ничто белое, заслоняющего за собой образы, уничтожающего понятия. Он ничего не чувствует, снова ничего. Ничего не ощущает, абсолютно ничего. Выгорел. Но когда же это случилось? Не помнит. Что-то день за днем убивает его изнутри. Или он уже мёртв? Увы, нет. И зачем только тот человек приходит к нему? Он разве не видит, что его нет? Его настоящего. Стучись в него — не стучись, никто не откроет. — Где мои чувства? — доктор молчит. — Где я настоящий? — он встает и уходит. — Когда я стал таким холодным? — неожиданно садится рядом. — Где же я? — обнимает за плечи, и взгляд парня снова цепляются за имя на его груди, снова покалывает на кончиках пальцев. «Это и есть ощущения? Но откуда они?» Доктор же продолжает иногда приходить и теперь обнимать его. Наверно, так он его утешает. Но Джину кажется все равно. «И зачем он только делает это?» Ему кажется, почувствуй он боль, к нему вернулись бы чувства, он может стал бы снова кем-то живым. И он жив и сейчас, вроде как жив. Жаль только таковым себя не ощущает. Наверно, потому что не ощущает боли. Вообще ничего не ощущает, только какой-то обман от света, который морочит ему голову. Именно боль, уверен Джин, делает нас людьми. Не чувствуй люди боли, они и живыми бы не были, прямо как он теперь, все стало бы безысходно. И как-то никак. Джин знает об этом. Он выбрасывает на пол подушку и смотрит на нее, такую белую, бесполезную. Ну почему ему наплевать? Ничего не хочется: не подойти, ни пнуть, ни взять и положить обратно, абсолютно ничего. Он ложится на кровать и закрывает глаза. А может и не закрывает, может и не ложится. Иногда, очень редко, снова покалывает на кончиках пальцев и что-то давит на плечи, словно волны бъются об скалы, но им все равно, так же, как и ему. Он парализован этой изоляцией. Все вокруг него обман. Он способен только смотреть. Зачем-то на что-то постоянно слишком белое. Тот доктор снова заходит. «Откуда он только приходит?» Джину кажется, он находит сравнение своей ситуации. Он хочет рассказать об этом тому человеку о том, что это, словно с головой уходишь под воду, но кажется, что все ещё на поверхности. Словно на дне, взаперти, и должен бы задохнуться от нехватки воздуха, но ничего не происходит. Потому что он уже парализован. Джин хочет сказать об этом доктору, но черт, забывается, ведь он не способен — парализован. И если кто и говорит за него длинными предложениями иногда, это ненастоящий он. Джин способен иногда задать вопрос, но не способен услышать ответ. А то, что обычно говорит ему доктор, не слышит. Наверное, доктор знает об этом и потому уходит, не особо задерживаясь. Джину не хочется двигаться. Он должен, но не может. Ну или снова лишь обманывает себя, что не может. В белых занавесках выгорает его существование. Он просто смотрит на них. В белом выцветают его воспоминания. Хотя, воспоминания ли это? Все испаряется, тает, растворяется. Интересно, когда же он стал таким? Когда потерял себя? Почему у него не получается вспомнить?***
Намджун заходит в его палату, проходит и садится рядом. Он осторожно берет его за руку и греет ее в своих. Он надеется, что Джин это чувствует, что ощутит это там, во сне, и наконец-то проснется. Он верит в это. Осторожно касается его плеча и слегка сжимает, он ждет. Ничего, он вернется сюда завтра и послезавтра, дождется его. Джин обязательно однажды проснется. Выберется из затянувшегося сна, и Намджун расскажет ему о том, сколько новых рецептов появилось на его любимом сайте, пока тот спал. Он сводит его в его любимое кафе, там тоже изменилось меню, и Джин обязательно должен оценить их новое блюдо. Он удивит его тем, что теперь тоже способен носить розовое, и Джин был прав — этот цвет прибавляет смелости. Это смелый выбор для мужчины. Он обескуражит Джина новыми фигурами «Марио» в его коллекции и несомненно заставит его улыбаться. Тому нужно всего лишь проснуться, и свет перестанет быть слишком белым, он перестанет быть таким холодным. Джин не парализован, нужно лишь проснуться. Он вновь почувствует себя настоящего. Всего лишь проснуться.***
— Где же настоящий я? — снова спрашивает Джин у стен, и его рука, она немеет, нечто, словно стягивает её, и это удивительно. Наверно, это что-то новое. Он способен это ощутить. То покалывание, оно возвращается и будто разрастается внутри. Оно проходит по корням вен и, кажется, от этого становится теплее. Оно проходит вдоль позвоночника и заставляет Джина дернуться от неожиданности. «Так вот оно какое, настоящее тепло?» Что-то касается его лба. «Горячее?» Но перед взором лишь белый свет. «Как же так?» Он сжимает и разжимает руки, они не такие, как раньше. Неужели они такие вечно холодные теперь способны ощущать? Он что же, больше не парализован? Глаза отчего-то режет. Такого раньше не было. И холодно, и тепло, и воздух какой-то настоящий. Простыни на ощупь мягкие, подушка теплая, и это его тепло. А в его ладони нечто горит. Это нечто сжимает его руку, он наконец способен разглядеть лицо. — С возвращением, Джин, — улыбается ему Намджун. Тот самый доктор. Нет, он вовсе не доктор, а тот, кто даже там не оставил в бесконечном белом одиночестве. Джун родной, знакомый, теплый человек, с самыми прекрасными ямочками на щеках. Парень помнит. Он наконец способен это понять, увидеть, услышать его. Джин снова чувствует. И те ощущения, их хочется попробовать, словно лакомство. Распробовать снова и снова. — Спасибо, — тихо шепчет Джин своим таким правильным теперь голосом. Так вот где он был. Он настоящий.