youth.

— У меня такое чувство, будто я люблю тебя всю жизнь. У Кагеямы подкашиваются ноги и зреет улыбка на губах, но заливать о любви, сидя в рваных джинсах у обочины дороги — странная романтика. Хината живет моментом и не ищет зону комфорта, чтобы сказать о сокровенном в месте получше, а не на пыльном тротуаре: здесь и сейчас, третьего не дано. Дорога тихо плавилась в закатных лучах, исходя запахом горячего битума, и, казалось, трещала при каждом перекате шин. Они наверняка выглядели как бродяги из голливудских фильмов, измазанные в краске, с бутылкой пива на двоих и полнейшей тишиной, висевшей между телами тяжелым пыльным занавесом, совсем как в театре через три квартала. Кагеяме под сенью этого занавеса дышалось даже легче, чем в обыкновенно дождливый день, когда воздух трещит от озона и грех не вдохнуть полные легкие эфемерной сладости. Было в этом что-то красивое: просто сидеть, вытянув ноги и слушая полоумный визг цикад, стрекот кузнечиков и легкое шуршание травы. Мимо ходили люди, шуршали колеса, и Кагеяме было настолько неловко, насколько это возможно, но вечер катился к ночи, которая, как правило, все скрывает и прячет. Можно не смущаться и не закрывать ладонями красные то ли от солнца, то ли от чего похуже солнечных лучей. Хината положил свою голову ему на плечо и тихо проговорил что-то, едва приоткрывая губы. Кагеяма борется с желанием провалиться в густую дрему: улечься прямо здесь, на горячем асфальте, с Хинатой под боком и звуками вечера. Все слышалось как через пуховое одеяло и также жарко давило, заставляя глотать воздух ртом. — Пошли домой? Я спать хочу. Кагеяма хмыкает от святой наивности: будто бы они будут спать. Традиция заваливаться в постель с первыми лучами утреннего солнца переходила из лета в лето, и в этом году они нарушать её не собирались. Разговаривать всю ночь действительно ни о чем, смотреть фильмы из восьмидесятых и есть вредную во всех пониманиях еду. Кагеяма любил это, хотя терпеть не мог «Успеть до полуночи» и холодные гамбургеры, но выбора ему все равно никто не оставлял. — Ты завалишься на меня и будешь говорить о том, как воняла краска и жаловаться на жару. — Мы посмотрим «Человек дождя». Обещаю. — Ты ведешь нечестный бой. Хината улыбается и тычет локтем в бок. Он любит боевики и комедии, чтобы много крови, перестрелок и супер-пупер-крутых моментов, чтобы крыша слетала и искры из глаз летели. И каково было его удивление, когда Кагеяма стыдливо сказал, что предпочитает драмы и психологию. В любом случае, за несколько лет Шоё научился не засыпать на пятнадцатой минуте фильма. Он любит Кагеяму с тех пор, как увидел его отражение в школьном окне, как словил тяжелый взгляд и удивился ему. А потом — как в мелодрамах, только без страдающей главной героини и плетущей интриги свекрови. Просто так получилось, что такое по природе своим нормальным быть не может, как ни крути. Тогда Хината решил стать ненормальным, затянул в этот омут и Кагеяму, ослепшего от чего-то, что называется, оказывается, любовь. Шоё был его первой серьезной любовью, появившейся слишком внезапно, чтобы быть правдой. Тобио себя даже ущипнул и вздрогнул, отчего рыжая голова на плече дернулась. Хината вцепился ему в руку, пуская слюни на джинсовую куртку. Впереди — вся молодость и часть взрослой жизни, прежде чем их одна, но яркая и слепящая дорогая разделится на две, похожие на тысячи других.