Общежитие

      Всё началось с хомячка.       Серьёзно, с хомячка. С тридцатиграммового комка злобы и разрушений, появившегося в нашей квартире.       Не самого собой появившегося, разумеется – Рома его притащил.       Начав с безобидного шуршания в банке с опилками по ночам – особенно громкого именно в те ночи, когда мне кровь из носу требовалось выспаться перед важным днём на работе, – хомяк дошел до того, что прокусил мне палец насквозь. Кровью я, по закону подлости, залила белые брюки, и на переговоры мне пришлось явиться в джинсах, немало удивив директора. Подозреваю, указательный палец, грозно перебинтованный до ужасающей толщины – иначе кровь просто не желала останавливаться – тоже не добавил мне солидности.       После этого мы с хомяком перешли в состояние вооруженного нейтралитета: ухаживал за ним исключительно мой благоверный, я же старалась не приближаться к безумному зверю на расстояние хомячиного прыжка.       Как ни странно, без моего ухода хомяк загрустил, захирел, завонялся и вообще как-то перестал Рому радовать. Однажды он просто исчез вместе с банкой: я до сих пор не уверена, сбыл его Рома кому-то на попечение или животинка просто сдохла.       «Ну, дорогая», – канючил любимый через неделю, – «Ну ты только посмотри, какая она милая».       Я смотрела.       Черепашка не отвечала мне взаимным взглядом, и вообще, особых признаков жизни не подавала. Наверное, именно поэтому она и прижилась: она не пыталась кусать меня, не издавала громких звуков, да и убедиться, что она всё еще в здравии, я могла только по тому, что ее положение в пространстве иногда менялось.       Кандидатуру геккона мне удалось завернуть еще на стадии обсуждения нового жильца.       Канареек мы поселили в кухне. Тут уж мне было нечем крыть: сослуживец Ромы умер, а птички остались, и кроме нас, спасти их от голодной смерти было просто некому.       Двоюродная сестра поселилась у нас на три месяца. Три чертовых месяца я выгребала ее длинные волосы из решетки слива, а эта девица и пальцем не пошевелила, чтобы помочь мне по хозяйству.       Съехала она, только оставив очаровательный подарок: котёнка, спасённого из-под колес машины, с трогательно перебитой лапкой.       «Прости», – говорил мне Рома, пока я меняла бинт. Котёнок вертелся и жалобно мяукал, и у меня едва хватало сил, чтобы удержать его на месте. –       «Прости, но ведь ты же знаешь, как я их всех люблю.»       «А меня? Меня ты любишь?» – не выдержала я однажды, когда Рома принёс домой мадагаскарских тараканов. Тараканы забавно шипели и возились в пластиковом лотке.       Этой ночью Роме удалось убедить меня, что я для него – важнее всего на свете. Что я навечно в его сердце. Что он любит меня, в конце концов.       У него отличный дар убеждения, вообще-то. Выдающийся.       Двоюродная сестра – самое тупое прикрытие для любовницы, а я ведь всё же поверила. Ну, сам он из провинции, и родня оттуда же, почему не помочь хорошей девочке перекантоваться в столице первое время, так же?       И не узнала бы, если не случайность – она оказалась родственницей коллеги, по протекции пришла устраиваться в один из наших филиалов. Глупость какая.       Я погладила кота, балансирующего на бортике ванны. Заинтересовался, малыш – а что это тут так странно капает, да? А это слёзы. Понимаю, маленький, ты еще не видел меня плачущей, но всякое в жизни бывает. Вот ты, например, впервые сам запрыгнул на такую высоту, а я впервые сменила замки в квартире.       Пусть жалобно скребётся в дверь, как пёс на морозе – может, кстати, и собаку завести для полного комплекта, что думаешь?       Пусть без конца звонит на мобильный, не понимая, что происходит, не понимая, в чём он прокололся.       Если превратил мой дом в общежитие – то пусть будет готов к тому, что однажды ключи не подойдут.