Снег

Кирен сидел ровно и неподвижно; внешне казалось, что он чувствует себя хорошо, но внутри него творился хаос. Его сердце разгонялось, мысли сменялись новыми мыслями, перекрывая друг друга и требуя обратить на себя внимание. Посмотри на меня, посмотри на меня. Одна мысль казалась более выраженной чем остальные, хотя… К чёрту. Саймон стоял в дверном проёме, но Кирен, хотя и видел его, будто бы забыл о нём на какое-то время. Он посмотрел вниз, поднял трясущиеся пальцы к глазам и медленно, осторожно снял линзы. Крошечные напоминания о человеке, которым он был давно, много лет назад. Он смахнул их на пол и почувствовал облегчение, которое давно теплилось у него внутри. Моргнув, он заметил себя в зеркале. Вот и он, это его настоящие глаза. Белые, молочного цвета, словно призрачные. Достав салфетку из кармана, он начал стирать грим со своей щеки. В любом случае, тот никогда не нравился Кирену. Запёкшийся, слишком толстый слой. Он всегда чувствовал, будто его кожа задыхается, и всё это было ради людей, которые не могли принять цвет его кожи. Он резко вспомнил Саймона. Тот не двигался, твёрдо стоял в дверях, облокотившись на проём. Его лицо выглядело таким неестественным: грим буквально душил его кожу, не позволяя дышать. Припудренные ресницы и будто бы покрытые хлопьями снега брови. Он выглядел постаревшим и пыльным. Чудовищно неправильно. Он был не таким, каким должен быть. Кирен внезапно почувствовал себя очень виноватым. Как мог он заставить Саймона сделать это ради него? Он встал и осмотрел его с ног до головы. Нет, нет, нет. Всё это так неправильно. Дотянувшись, Кирен стал стирать грим с кожи Саймона, который выглядел озабоченно и почти что с благоговением следил за этими движениями. Он с таким усилием рассматривал лицо Кира, что тот чувствовал, как дрожит под пристальным взглядом мужчины. Он стёр грим медленно и очень тщательно. Слой за слоем, грим растворялся, и белая, пятнистая кожа Саймона просматривалась сквозь него. Это и был Саймон. Это был Саймон, которого Кирен хотел видеть. Саймон снял контактные линзы и посмотрел Кирену в глаза. Они посмотрели на друг друга впервые за этот вечер. Забрав салфетку из рук Кира, Саймон повторил всё то же, что тот сделал с ним, стирая оставшийся грим с его лица; аккуратно, мягкими движениями проводя по коже. Саймон показал себя настоящего Кирену, и Кирен был благодарен. Только факт оставался: они не нормальные люди, больше не нормальные люди. Несмотря на опасливое отношение к нахождению Саймона в секте, Кир должен был признать, что в его убеждениях было что-то правильное. Если в чём Саймон и был прав, так это в мнении о макияже. В настоящий момент макияж казался бессмысленным. Ты носишь грим? Все знают об этом, как и все знают о том, кем ты являешься. Ты не носишь грим? Что ж, все знают, кто ты на самом деле, в любом случае. Как ни крути, ты ПЖЧ, и не существует никакой возможности спрятаться от этого, никакой возможности от этого убежать. Ты тот, кто ты есть, ты берёшь то, что тебе дают, делаешь, что сказано, потому что ты всё же не человек, но ты всё равно существуешь. — Мне так жаль, — прошептал Кирен. И это было правдой. Ему очень жаль. Вторая половина дня была катастрофой; его родители были несправедливы, его сестра — бесполезной, а Гэри вёл себя на редкость отвратительно. Кир опустил глаза на свои ботинки, а Саймон приподнял его лицо за подбородок. — Эй, не говори так. За что ты извиняешься? — спросил Саймон; его голос был тихим и сочувственным. — За всё, просто — за всё. За этот день, за то, что осуждал тебя, за то, что мыслил так узко, я полагаю, — ответил он. Кирену было грустно, грустно звучал его голос, грусть отражалась на его лице — и Саймон мог видеть всё это. Он притянул Кирена ближе и обнял его, и тот уткнулся мужчине куда-то в сгиб шеи. — Тебе не за что извиняться, Кирен. Этот день не был твоей ошибкой. Гэри вёл себя постыдно, ты был честен, и если никто не может принять это, то это их проблема. Прости, я знаю, что это твоя семья, но почему тебе не стоит говорить о том, через что ты прошёл? Ты не выбирал этот путь и тебе не стоит закрываться в себе из-за этого. А про осуждение меня… Не заморачивайся, ладно? Знаю, я гну свою линию, слишком сильно гну свою линию порой. Я бы осуждал себя тоже. Но ты должен поверить мне, когда я говорю, что мы на одной стороне, Кирен. Я хочу лучшего для нас, и я борюсь за нашу безопасность. Кирен поднял глаза на Саймона. Он был прав, вне всякого сомнения. Кир знал, что молодой человек был прав. Он не выбирал этот путь, никто не выбирал его. Он не помещал себя в это состояние и не решил самостоятельно восстать из мёртвых. Почему тогда его будто бы наказывали окружающие за то, что он был, кем он был? — Кирен, послушай, будет происходит то, на что я не могу повлиять… — Подожди, прекрати говорить. Я не хочу говорить ни о чём больше. Саймон нахмурил брови и посмотрел на Кирена с недоумением на лице. Кир высвободил руки из объятья и коснулся одной из них грудной клетки Саймона. Их лбы соприкоснулись. Холодная кожа коснулась холодной кожи. — Будет совсем по-идиотски просить тебя меня поцеловать? — выдохнул Кирен; его сердце снова застучало невероятно громко, но в этот раз по совершенно иной причине. — Вовсе нет, — мягко улыбнулся Саймон в ответ. Он наклонился ближе и поцеловал Кирена, беря его лицо в свои руки и чувствуя ледяную кожу без грима в первый раз. Его кожа была холодной, словно верхушки гор, гладкой, словно галька, и мягкой, словно бархат. Прикосновения к его коже отозвались мурашками по позвоночнику. Поцелуй же был чем-то между нежным и страстным, но Саймону и Кирену было всё равно. Им уже было всё равно, им просто хотелось быть настолько близкими друг к другу, насколько это вообще возможно. Отчаянные, быстрые, частые поцелуи потрескавшимися, дрожащими губами. Спотыкаясь, они зашли в тёмную спальню, их руки хватались за одежду друг друга, ничего больше, кроме них двоих и желания немного тепла, дабы спастись от вечного холода. — Саймон, — прошептал Кирен, когда мужчина скинул рубашку на пол. Он не видел раньше тело Саймона: шрамы, рубцы, царапины, раны. Его спина выглядела так, будто на нём ставили эксперименты. Однако этот блуждающий взгляд не остался незамеченным, и Саймон проговорил: — Я знаю, правда? Небольшой беспорядок. — Нет-нет. Я просто… Я не подумал… — Ш-шш. Прекрати говорить, — ухмыльнулся мужчина. Он обнял Кирена и поцеловал его так, что Кирен забыл всё на свете. Музыка, его семья, снег на улице, Эми, ростбиф, интернет, религия, Максин Мартин, искусство, восстание, книги, холмы, космос, свет, время, всё плохое, всё хорошее. Всё, каждую вещь Кирен выкинул из своей головы. Ничего не существовало. Кроме него и Саймона. Его и Саймона, здесь и сейчас, их губы, вздымающиеся грудные клетки, их руки по всему телу, кожа, сердцебиения, дыхание. Ничто во всём мире не имело значения, кроме Кирена Уокера и Саймона Монро. Из этой темноты, из этой чёрной спальни, доносилось только два звука. Кирен и Саймон были относительно тихи, однако из-за невероятной тишины казалось, что они звучат больше, чем было на самом деле. Часы ритмично тикали на прикроватной тумбочке. Тик. Так. Тик. Так. Тик. Так. Снова и снова. За окном падал снег, тихо плавающий по воздуху в эту тихую ночь. И слышалось тяжёлое дыхание. Саймон и Кирен были довольно спокойны, лёжа под пододеяльником. Грудные клетки всё ещё вздымались, увесистые, тяжёлые выдохи вырывались из их лёгких и губ. Кожа светилась, холодный пот бежал по телу. Их лица были озарены. — Ты в порядке? — шепнул Саймон в темноту; его голос был хриплым, а глаза — закрыты. — Я чувствую себя отлично, — рассмеялся Кирен на выдохе. — Ты? — М-м. Очень хорошо. Кирен повернулся на бок. Он мог легко разглядеть лицо Саймона в темноте. — Ты улыбаешься? — Точно нет. — Лжец.