И в это время прилетел воробушек.
Да-да, самый заурядный воробушек, каких очень много в парках да и просто на улицах.Но ты его не прогнал, как сделал бы другой.
Люди жестоки, но особенно эта отрицательная черта их характера проявляется тогда, когда их самолюбие задето. Ведь, как писала Харпер Ли, — наверно, когда тебе сделали больно, первая реакция — сделать больно еще кому-то. Но, как я уже говорила, ты добросердечен. За тобой я не замечала такого. Ты протянул к воробью дрожащую руку, но он отскочил. Легкая улыбка на твоем лице сменилась горькой усмешкой, и ты утер рукавом слезы. Тогда я впервые подумала об этом. Когда-то, я верю, мир был другой. Люди жили в гармонии с природой, а животные были их близкими друзьями. Возможно, тот же самый воробей, завидев человека, мог спокойно сесть ему на руку, не боясь быть согнанным. А человек ласково гладил ему пернатую головку, улыбаясь. Вы скажете, что воробей отпрыгивает потому, что у него срабатывает инстинкт самосохранения. И я соглашусь. Да, это так — но ведь когда-то наверняка было по-другому. Позже, когда люди обезумели, считая себя сильнейшими в этом мире (в чем я, подобно Адамсу, усомнюсь), и начали истреблять братьев наших меньших, кто — забавы ради, а кто — чтобы употребить их в качестве пищи, только тогда у животных выработался этот инстинкт. Может, кто-то посмеется надо мной, но, думаю, это так. Кто знает, может, у роз тоже раньше не было шипов? Хотя это, пожалуй, уже склонно к библейским историям.Горько видеть это, не правда ли? В этом мире все напоминает о жестокосердии.
Я вижу тебя насквозь и понимаю причину твоих слез. Моя душа рвется на части вместе с твоей, потому что я… я тоже такая. В твоих бесконечно мудрых глазах я вижу отражение своей всепоглощающей боли. Верю, ты был открытым. Ты делился каждой мыслью и каждым чувством с окружающими. Это мог быть твой ближайший друг или простой знакомый. Ты говорил, что думал. Но помни: чем шире раскрываешь объятия, тем легче всадить нож прямо в сердце. Думается мне, именно так все и было. Этот нож, наверное, крепко засел, отравляя каждый день, каждый час и каждую минуту напоминанием о себе. Вроде бы, все хорошо, но… резкое воспоминание пронзает, точно молния, твой разум. Не думаю, что ошибаюсь. С тех пор ты несколько разочаровался в людях. Меньше стал доверять им… Кого следует винить?Хорошенько подумай, прежде чем решишься отдать кому-нибудь свое сердце…
Мне жаль, что так получилось. Банальная фраза, не несущая никакого смысла. Но, если б ее сказала я, ты бы почувствовал, что мне действительно до безумия жаль. Это не просто шаблон, который ежедневно повторяют тысячи, — мне и правда жаль. На часах только шесть тридцать восемь утра, но я не сплю. Я сижу здесь, рядом с тобой. Ты не знаешь, что не один здесь. А я всего лишь через стену. Мне кажется, что мы — одно целое. Оба — ценители мира, и оба обожглись именно в одном случае — в людях. Мы даже дышим в такт. Мы вместе столько пережили… Хоть ты и не видел меня. Но ты мне очень помог. Помог почувствовать, что я не одна. А это очень ценно. Солнце встало и освещает местность, задерживаясь игривыми лучами на кронах деревьев и проникая в окна. Но люди задергивают с вечера шторы, чтобы свет не слепил им глаза. А по-моему, это великое счастье — проснуться от теплого лучика летнего солнца. И почему многие этого не ценят? Сквозь дыру в стене, предназначенную для окна, как раз пробивается пара лучиков. Я блаженно улыбаюсь. Когда-нибудь все страдания будут вознаграждены. Меня отвлекает близкий звук. Ты зачем-то встал. Но куда ты идешь? Обычно раньше восьми не уходишь… Мне страшно за тебя и вместе с тем любопытно. Что сподвигло тебя уйти? Но ты направляешься не вниз, а наверх. Неужто хочешь на крышу?.. Чуть слышно встаю и на цыпочках направляюсь за тобой. Ты преодолеваешь несколько этажей и выходишь на пустую, ровную и чуть мокрую от ночного дождя крышу. Легкая усмешка скользнула по моим губам: я не ошиблась. Ты стоишь, любуясь видом. От края тебя отделяют какие-нибудь три метра. Вдруг ты раскидываешь руки в стороны, подставляя себя навстречу ветру. Он легко треплет твои волосы. Рассвет… Завораживающее зрелище. Почему ты любуешься им, будто в последний раз? О, нет… Только не говори, что хочешь покончить с собой. Но ты и так не скажешь. Если решишь, то просто сделаешь. Ты подходишь ближе к краю. Мои опасения, кажется, не беспочвенны. Вот ты уже сел, свесив ноги в пропасть. Приятно смотреть смерти в глаза и понимать, что здесь твой выбор: остаться в этом мире или погибнуть. Ты смело глядишь вниз, на пустынную улицу. Она словно зовет тебя к себе, не правда ли? Иллюзия обмана отчаявшегося человека, мне это знакомо. Ты снова встаешь, последний раз оглядываешь мир вокруг. Твои губы едва слышно шепчут: «Прости…» — нога поднимается, ты двигаешь ее вперед. У тебя одна опора. Одна только нога. Но разве на ней удержишься? До меня доходит вся чудовищная нелепость твоего поступка. Ты не должен умереть! Прошу, не думай, что один! Стремительно подбегаю к тебе, но ты уже летишь, летишь в эту чудовищную пропасть, навсегда просившись с миром. Боже, Боже!.. Моя жизнь не имеет смысла без твоей. Недолго думая, — точнее, вообще не думая, — разбегаюсь и тоже прыгаю навстречу мокрому асфальту.Быть может, кто-то скажет, что самоубийство — удел слабых. Но я точно знаю, что суицид — проявление усталости от мира. Некоторые люди презирают самоубийц, но я их понимаю. Я одна из них. Нас довели до этого. Те же люди или обстоятельства. Но мне не жаль, что все так кончилось. Кончилось для меня. И для тебя, мой друг.
Ты разбиваешься об асфальт, и тонкая красно-алая змейка течет, окрашивая твои волосы в красный. Неужели и я умру так же? Впервые мне стало страшно… Часов в восемь тут пройдет первый прохожий. Он будет идти, хмурясь и думая, как у него все плохо. Но он наткнется на нас. На безжизненные тела, которые обрели покой на небесах. И может тогда он поймет, насколько счастлив. Потому что жизнь — это дар божий. И может тогда он оглянется вокруг и поймет, сколь ярок мир и как в нем все прекрасно. Может, тогда он поймет, что все проблемы временны. Надеюсь, сотни людей, увидев два холодных тела по новостям, вспомнят, что нужно ценить каждую минуту. Надеюсь, мы хоть кому-то помогли. Во мне теплится надежда, — последнее чувство, которое я испытываю перед смертью, — что полицейские и зеваки, которые соберутся вокруг места происшествия, увидят слезы в моих стеклянных глазах и поймут, что лучше жизни ничего нет. Поймут, что они должны жить в мире и согласии. Надеюсь, что наша смерть их отрезвит. И очень надеюсь, что те, кто оскорбил или обидел нас, увидят наши тела. И они поймут, что зря вели себя так… безбожно. Надеюсь, они попросят у Бога прощения за свои деяния и поймут, что открытых людей нужно ценить. И не только их. Всех на свете.