До последнего вздоха

♫ Aimer — Us ♫

      Джексон всегда любил море. Той самой безумной и безотчётной любовью, какую только вообще можно дарить единственно важному существу, и пусть не человеку даже — порой ведь многие вещи могут становиться лучше людей и заменять их сполна. И Ван нашел это именно здесь, где шепот песка мог быть лучше любых ласковых слов, а красивый до неприличия закат вполне заменял нежные объятия. Море же — нежное или яростное, своенравное, как самая прекрасная на свете любовница — оно дарило всё то, что не могли или не хотели, дать мужчине люди.       Нет, он честно искал. Долго искренне верил в судьбу и в свою пару, которая где-то да обязательно есть. Вот только ни в пыльной суете мегаполиса, ни в спокойной неге тихих пригородов мужчина не чувствовал того, что бы утолило его бесконечную тоску — скуку по человеку, которого он не встретил, и грусть по чувству, которое так и не смог испытать.       Но именно взлетая к самому поднебесью на волнах, раз за разом покоряя игривую и смертоносную стихию, Джексон чувствовал себя здесь своим. Он не мог этого объяснить. Каждый день вынужденно уезжал на работу, чувствуя себя загнивающей рыбой посреди бумажной офисной рутины, но воскресал каждый раз, когда прожженный солнцем за целый день песок под ногами ласково вышептывал ему очередное приветствие. Верная доска для серфинга в руках и зарождающееся внутри чувство ликования, как после долгой разлуки с верным другом или возлюбленным. И пусть Джексон ещё ранним утром позволил себе небольшой заход в море перед работой, он действительно чувствовал себя так, будто бы не ощущал солоноватых брызг на лице целую вечность.       — Я скучал, — хрипло выдохнул он, и таящее в морской глади солнце бликами тепла растворилось в прибрежных волнах, встречая давнего знакомого, приглашая к себе. Джексон улыбнулся. Он верил, что нашел того, без кого действительно жить не может. И пускай это была лишь стихия, неодушевлённое нечто, он знал, что волны не предадут его, в отличии от людей.       Вот только он ошибся однажды.       Кажущиеся прирученными, точно домашние кошки, волны превратились в разъярённых тигриц и отдали мужчину в лапы на растерзание к прибрежным скалам, тем самым, которые сам Ван старался избегать и не надеятся слепо на удачу. Вот только море решило за него — родное и до дрожи своё, оно предало, как-то совсем уж по-людски. И старые душевные раны расцвели россыпью кровоточащих ссадин на крепком теле.       Джексон застонал, когда сознание помутилось от боли, а врезающийся в лодыжку камень с вполне ощутимым хрустом пропорол загорелую кожу. Мужчина закричал, даже если сорванный голос заведомо не приносил облегчения, а наполняющая рот вода казалась отвратительно горькой. Он силился определить в какой стороне берег и всё никак не мог понять — что же именно сделал не так, раз обыденный вечерний выход в море принёс столько разочарования и нестерпимой боли. Теряя координацию и силы вместе с кровью, вытекающей из многочисленных ран, Джексон подумал, что лучше уж так, чем зачахнуть в офисе, где никто и не обнаружит его пропажи сразу. Разве что спустя неделю, после того, как скоп бумаг на его столе станет нестерпимо велик. Об этом не хотелось думать, точнее, уже в принципе ни о чём не думалось.       Джексон закрыл глаза и отдался буйствующим волнам.       И разлеплять веки вновь, ощущая себя как никогда живым, было поистине странно. Солнца уже не было, а небо над головой переливалось россыпью крупных ясных звёзд, что подмигивали мужчине с игривостью недоступных красавиц, заставляя задаваться только вопросом собственного чудесного спасения и ничем больше. Попробовав пошевелиться, Джексон зашипел — именно боль и неудобство лежания на плоских остывающих камнях у берега заставляло Вана верить в реальность мира вокруг. Он знал это место, даже если не мог осмотреться толком — небольшая заводь, почти полностью окруженная злосчастными скалами, прекрасно подходила для спокойных заплывов и купания, но никак не для сёрфинга. Джексон нечасто бывал тут, только когда слишком выматывался на работе, и сил на бесконечно дышащую солью морскую гладь оставалось не очень много.       Теперь он практически лопатками узнавал место, на котором порой устраивал себе ужин, любуясь красотами моря в одиночестве, в сотый раз благословляя случайность, позволившую ему найти этот не облюбованный людьми пляж.       Сейчас же спину холодило не столько от надвигающейся ночной прохлады, сколько от осознания — на этот раз безлюдность пляжа может сыграть злую и последнюю шутку. Второй раз прислушиваясь к ощущениям в своём теле и понемногу начиная шевелить конечностями, Джексон понял ещё кое что — все его раны накрыты чем-то скользким и прохладным, подозрительно напоминающим самые что ни на есть обычные водоросли, но почему-то от их прикосновений боль будто бы вытягивалась из ран, покидая тело с лёгким пощипыванием.       А потом Джексон услышал голос. Совершенно неразборчивые слова сплетались в некое подобие песни-паутины и тонули в шепоте заметно успокоившихся волн. В очередной раз открывая глаза, Джексон попытался повернуться к источнику приятного мелодичного тона, доносившегося от воды, и едва не закашлялся, в попытке удивлённо воскликнуть. Грудь отозвалась неприятной ноющей болью, а выглядывающий из воды парень открыл глаза, чтобы посмотреть на Джексона самыми тёплым на свете взглядом. Изумрудная радужка едва ли не полностью была затоплена чернеющей бездной зрачков и в тех хотелось по-банальному утонуть, раз уж это не удалось сделать в море.       — Привет, — блондин радушно улыбнулся и подтянулся вперёд, устраивая подбородок, на сложенных в замок ладонях. — А я уж думал, что никогда не смогу подобраться к тебе так близко.       — Ты следил за мной? — вполне логично предположил Джексон, шипя от боли, когда незнакомец, любопытствуя, приподнял один из пластов водоросли с груди, а та почему-то поддалась с ощутимой неохотой, будто бы успела прорасти в израненное тело.       — Нет. Это ты же сам ко мне приходил постоянно, — удивлённо заморгав пушистыми ресницами напомнил парень и, будто бы это могло что-то прояснить, добавил: — Меня зовут Марк.       Джексон кивнул, не считая нужным представляться в ответ. Отчего-то он был уверен, что светловолосый уже знает его имя, а тратить покидающие грудную клетку частые выдохи ещё и на слова переставало быть возможным, когда Марк сдёрнул водоросли уже не жалея мужчину. Тот закричал и прогнулся в спине не видя от боли ничего, в том числе и жадного взгляда, что собирал по крупицам его страдания. Пустые, надо сказать, ведь никаких страшных ощущений не последовало.       — У этих лечебных листьев есть свой минус — жадность. Забрав боль они начинают следом забирать и жизнь, — как бы невзначай пояснил Марк, откидывая ненормально налившиеся кровавым листья куда-то на берег. — Вставай уже. Иди сюда.       И Джексон, с безграничным удивлением, действительно встал, точнее присел на край камня, свешивая ноги в тёплую воду, тело ещё ныло от непонятной усталости, но так, словно бы он всего лишь перестарался с упражнениями, а не был пригвождён обезумевшей стихией к острым скалам.       — И даже ничего не скажешь о своём прекрасном и невероятном спасении? А я ведь так долго ждал твоих слов.       — Как долго? — Джексон смотрел вниз, сквозь прозрачную воду, на плавно движущийся рыбий хвост, поблёскивающий зеленоватой чешуёй, и холодок бежал по его коже. Нет, он конечно же слышал про русалок — прекрасных владык озёр и тихих рек, но ведь море не было их уделом. По крайней мере, Ван так думал до этого момента.       — Так долго, что моё море уже начало остывать в ожидании тебя, — конечно же, Джексона кольнула нотка ревности от слов Марка, но тот был прав. Это было его море. Только теперь, находясь к мальчишке так близко, что можно было различить рельефный рисунок аккуратных жабр за ушами, Ван понимал, что всё это море пропитано им. Оно носит запах Марка, обладает его голосом и даже смеётся как он, тепло и уничтожающе одновременно.       Каждый знал, что, за спасение, русалке или русалу, чья помощь сохранила человеческую жизнь, причитается одно желание со спасённого. И коварные водяные нередко просили чего-то такого, что несомненно обрекало их на смерть. Вновь. Но теперь, вроде бы, уже совсем по воле хранителя водных просторов. Вопросительно посмотрев на морского бога этих мест, Джексон с сожалением выдохнул — будь Марк человеком, он бы вполне мог ему понравиться. Причём, ровно до такой степени, чтобы дать себе и всему человечеству ещё один шанс, и поверить, что отношения двух людей — это не только боль и горечь предательства.       Проблема была в том, что Джексон уже и так любил его, даже если сам того не подозревал поначалу. Он ведь любил море, а у того оказалась вот такая, вполне человекоподобная душа, заключённая в подтянутое тело молодого русала.       — Ну? — Джексону надоело ждать, пока Марк вдоволь насмотрится на него, озорным взглядом скользя по подкачанному телу, испещрённому теперь сетью розоватых затягивающихся шрамов. Он сам спрыгнул в воду и тут же пожалел об этом. Не чувствуя твёрдой опоры под ногами сложно было не отдаться панике.       — Моё желание, да? — догадливо поинтересовался Марк — он так же был прекрасно осведомлён о правилах его пресноводных сородичей, даже если сам ещё был загадкой для мира, где раньше моря были безопасней. Русал расплылся в довольной улыбке, видя кивок и то, как Джексон судорожно пытается нащупать дно. — Поцелуй меня.       От неожиданности Джексон перестал сопротивляться холодной ласке внезапно чужих волн и засмотрелся на своего спасителя. Он и думать не смел, что за этим ангельским личиком может крыться и добрая чувствующая сущность. В тихом омуте водится самое страшное зло, а белое всегда лишь прикрытие для черноты — он верил этому всегда, а тут попросту опешил, получая взамен на свою жизнь такую простую на выполнение просьбу. Что-то было не так.       И ведь русала действительно хотелось поцеловать. Не один — много раз, утопить в ласке и ощутить, каково это, когда горло чуть вибрирует под поцелуями от заливистого смеха, когда голова начинает кружиться от гладкости выбеленной морем кожи, когда под губами не человек, а изящный бог, чей хвост теперь настойчиво скользил по лодыжкам. И Джексон уже подался было вперёд, целуя, но его опередили, прижимая к скалистому берегу с недюжинной силой, заставляя захлебнуться болью и восторгом одновременно. Последнее дарила гладкая рука, накрывшая купальные трусы Джексона, под которыми отчётливо проступало возбуждение. Пара движений и ладонь скользнула под намокшую ткань, сжимая вставший орган у основания, Марк поддался вперёд, прикусывая мочку уха Вана, и тихо засмеялся, в ответ на стон мужчины.       — Совсем забыл сказать о побочных действиях лечащих листов, но… это ведь и не важно, верно? Тем более такое возбуждение тебе очень идёт, — пытаясь найти хоть толику разума в потемневших зрачках человека, Марк продолжал быстро надрачивать тому, пока очередной стон не оборвался приглушенным вскриком. Волны жадно слизнули только всплывшее на поверхность семя.       — Марк, я…       — Прелесть, — сыто наблюдая за тем, как Джексон тянется к нему, будто бы и не кончал секундами ранее вовсе, светловолосый с неохотой отстранился, напоминая: — Поцелуй. Но я хочу его не здесь.       Ван закивал бездумно. В общем-то ему было всё равно, где целовать русала, лишь бы только быстрее, сейчас, когда кровь становилась похожа на вскипающий металл и жглась до желания расцарапать себе руки и горло. Казалось, только поцелуй, который он задолжал русалу, на несколько десятков минут может вернуть всё на свои места, но тот тащил его за собой в глубину, совсем не останавливаясь. Гибкий хвост извивался под водой, ритмичными махами позволяя Марку за считанные мгновения унестись как можно дальше от берега. И Джексон, даже сквозь проходящую пелену наркотического опьянения, понимал, что ни о чём не жалеет.       — Марк, я люблю тебя, — он так давно хотел сказать эти слова своему морю, что теперь, прижимал руку к груди, не позволяя с ума сошедшему сердцу вырваться прочь. И всё-таки продолжал: — Люблю до самого последнего вздоха.       Русал чуть опешил от этих слов и обернулся вскоре, совсем останавливаясь и не таща больше никуда своего человека, похожего сейчас больше на фарфоровую куклу своей бледностью и покорностью.       Марк тепло улыбнулся. Он начинал понимать, что этими словами с ним прощаются, заведомо предчувствуя конец всего старого и начало чего-то нового, неизведанного, а оттого чертовски страшного.       — Глупый, — вместо должного ответа засмеялся русал, и потянул Джексона ко дну, наконец, позволяя загаданному поцелую свершиться. Он не спешил говорить это вслух, но прекрасно понимал, что способен дышать за двоих и подарит Джексону столько вдохов, сколько тому потребуется.