Признание

Миша не любил свадеб; каждый раз на них все идет по одному сценарию — шум, куча людей и два необыкновенно счастливых человека, которые уже через год совместной жизни будут ненавидеть друг друга так, как злейшие враги не ненавидят. В общем, слишком много лицемерия и фальши на квадратный метр; непомерно много для одного одинаково ненавидящего что лицемерие, что фальшь Кшиштовского. Ира с Ильичом, конечно, были не из таких «счастливых»; они давно были вместе и уж в кого-кого, а в них Миша искренне верил. И так же искренне был за них рад. Тем более, свадьба их тоже была другой — на ней был один лучший на планете человек, которого Миша всегда был рад видеть. И который — Миша это особенно ценил, — всегда был рад видеть его. Сначала — ЗАГС; Миша рад бы потеряться среди толпы гостей, но ему не дают. Желаниям такой массы сложно сопротивляться; когда его с Алиной Пязок выталкивают в центр, а кто-то неудачно — кажется, Руслан, это у него все шутки одинаково неудачные, — шутит про новых жениха и невесту, краем глаза Кшиштовский ловит знакомое лицо. Недовольно-разочарованное знакомое лицо. Церемония проходит быстро, и они целой делегацией из машин и не только машин едут в ресторан; Миша, сторонясь столпотворения, ненадолго остается снаружи. Вскоре все втискиваются в зал, и он, потушив сигарету, идет внутрь. Завидев его, Даня вскакивает с места и машет рукой, подзывая. Миша не думая идет к нему — он тут же протягивает руки для объятий; краем глаза Миша замечает, как Регина недовольно поджимает губы — ревнует? А впрочем, какая к черту разница. Он здесь, и он с Даней. Это всегда было, есть и останется тем единственным, что его заботит.  — Ну что, как ты? — Даня улыбается — широко и искренне, — и крепко пожимает его руку. Миша ловит себя — не впервые, и это пугает, — на том, что не хочет выпускать из пальцев теплую ладонь. Но, конечно, это делает.  — Да так, потихоньку, — он неловко смеется и садится рядом; Даня занял для него место — ждал. Почему-то эта мелочь кажется необыкновенно приятной. — Давай лучше сам рассказывай. Ты, вроде, писал, что у тебя есть какая-то крутая идея.  — О, точно! В общем, замес такой… Даня оживленно рассказывает, иногда останавливаясь, чтоб спросить, слушает ли он; Миша слушает — внимательней, чем кого-либо еще, — не отвлекаясь на царящий вокруг балаган и очень упорно стараясь не думать о том, какой Даня… нет, неважно. Бред. Странные мысли, от которых лучше отказаться. Но где-то у стенок черепа загнанным в угол эхом все же раздается тихо и глухо — «красивый». И Мише… хочется сгореть от стыда. Иногда он встречается глазами с Региной; она слушает Даню с улыбкой, но при взгляде на него это улыбка холодеет и блекнет. И глядит она странно — тяжело, неприятно. Поэтому Миша и старается смотреть исключительно на своего рыжего друга. Смотреть, слушать, внимать — и, кажется, впервые понимать, что… любуется. Под уничтожающего перепонки битами патимейкера на фоне Миша под громкое внутреннее «блять» осознает, что он… влюбился.  — Ну как тебе? Пока сыровато, конечно… так что если есть что посоветовать — валяй! Под недоуменным взглядом друга Миша молчит. Потом, мотнув головой, наконец заговаривает — чуть хрипло и подавлено.  — Да нет, все… круто! Очень круто. Знаешь, я, пожалуй, отойду на минуту. Он удаляется быстрей, чем стоило бы спокойному и не взволнованному человеку; уходя, он слышит слова.  — Черт, думаешь, ему не понравилось? Может, пойти за ним… Слышит — и срывается на бег. На свежем воздухе ему становится немного полегче. Может, правду говорят, что пидорство заразно. Может, в Гейропке подхватил… Миша смеется. И дрожащими пальцами тянется за сигаретой. Они ведь столько времени проводили вместе. Почему раньше он не замечал? Или замечал, но… не мог себе в этом признаться? Перед глазами тут же пронеслись тысячи прерванных от неловкости объятий, тысячи странно затянувшихся рукопожатий, тысячи отведенных взглядов и десятки тысяч мыслей, которые он раз за разом гнал прочь. Выходит, так оно и случается? Вернее, так она и случается? Эта… любовь? Миша смеется. Невесело. Отчаянно. И вдыхает горький дым полной грудью. Нужно возвращаться, хотя страшно не хочется. Вернее, очень хочется, но страшно. Подходя к столику, он слышит оживленную ругань.  — Говорил же — надо было тебе сесть поближе к Ире! Но нет, надо было остаться здесь и обвинять меня в том, что мы слишком далеко от остальных.  — Да какого черта, Даня? Я всего лишь предложила подсесть поближе!  — Дождемся Мишу — и пересядем хоть к ним на голову! Какого черты ты рвешь жопу именно тогда, когда он ушел?  — Да потому что… — Регина замолкает, увидев его. Мотнув головой, отводит взгляд. — Ничего. Прошу, наслаждайтесь обществом друг друга. Сама пересяду. Она поднялась с места и развернулась с явно демонстративной резкостью; Даня недоумевающе проводил ее глазами и выдал неестественно-неловкий смешок.  — Наконец-то вернулся. Я уж думал, ты заблудился. — Он кивнул ему на стул, странновато улыбнувшись. — Как видишь, твое отсутствие привело к катастрофе. Миша взволнованно поерзал в кресле. Сложившимся обстоятельствам он был определенно рад. Пока его не было, Даня успел хорошо выпить; может, оно и к лучшему. Может, тогда он не вспомнит то, в чем он собирался признаться.  — Дань, я тебе хочу кое-что сказать.  — А? По поводу сценария? Ты так быстро сбежал, что я вообще ничего не понял… Клапан что ли прижало? — Он рассмеялся, но, глядя на совершенно лишенное даже толики веселости лицо друга, тоже посерьезнел. — Так. Случилось что ли что-то?  — Случилось. — Миша замолк, набираясь решимости сказать то, что хотел. Наконец, не сдержавшись, отхлебнул из стакана с пивом, и выпалил. — Данила Поперечный, я люблю тебя.  — Ха! Я тоже тебя люблю, Кшиштовский. Обожаю просто. Так что сказать-то хотел?  — То и хотел. Повисла неловкая пауза. Даня смотрел на него как на прокаженного или… нет? Кшиштовский ничего не понимал, но уже себя ненавидел.  — Типа… любишь? Серьезно? Как… Миша потупил глаза, но, выдохнув, ответил:  — Да. Даня снова замолчал. Посмотрел в стену. Снова перевел взгляд на него и снова на стену. Почесал затылок.  — Ого. Умеешь ты, однако, удивить.  — Слушай, я понимаю, что это пиздец и вообще, так что, если не возражаешь, я просто уйду. Миша поднялся и развернулся, чтобы уйти, но его остановило именно то, что он хотел услышать.  — Стой. Сядь. В этот раз Поперечный был совершенно серьезен. Миша вжался в кресло — было похоже, что он набирался смелости что-то сказать.  — Дай мне минуту. Миша кивнул, а Даня и не ждал ответа — он уже приложился к ближайшей бутылке с шампанским и, зажмурившись, остервенело пил. Когда он остановился, его уже качало.  — Слушай. У нас с Региной… не клеится. Типа, вообще. Ты сам видел. Точно так, как не клеилось с другими. Ни с одной девушкой у меня не получалось постоянных отношений, а я все думал — какого хуя? Со мной что-то не так? Или с ними? Может, я просто не понимаю женщин? Миша молчал. И слушал.  — Я пытался как-то меняться, где-то уступать, но без толку. Я понимал, что мне чего-то не хватает. И знаешь, постепенно я начал понимать, чего. Примерно тогда же, когда для эксперимента включил гей-порно, а у меня встал. Крепко так, знаешь. — Он усмехнулся и снова хлебнул из горла. Откашлялся и продолжил. — В общем, как-то так я осознал, что в отношениях с женщинами мне жутко не достает хуйца у них между ног. Даня замолчал, уставившись куда-то в пол; Миша тоже не находил, что сказать.  — Потом я понял кое-что еще. Если вкратце, ни с кем мне не было так круто, как с тобой. Миша не мог ни сказать, ни сделать абсолютно ничего; это было странно и противоестественно — чувствовать, как что-то очень похожее на счастье разливается где-то под сердцем. — Короче, не ожидал я, что ты пидор, Мишаня. — Он усмехнулся. — Но я очень этому рад.  — То есть… как? Вот так вот просто? Мы это теперь пидоры, что ли?  — Эй, ну ты потише. — Даня шикнул на него, не пряча улыбки. — А то мало ли. Вдруг какой-нибудь Хованский прознает.  — Ага. И приревнует.  — Так, давай только без вот этого вот всего пидорского! Не позволю гомосятину разводить. Они рассмеялись, чтобы снова замолчать, глядя друг на друга.  — Думаешь, Ильич обидится, если мы уйдем? Даня покачал головой.  — Ильич-то нет, а вот Регина...  — Да. Что с Региной? — Миша снова смотрел в сторону, незаметно теребя в руках салфетку; он был одновременно рад, обескуражен и встревожен. Всё было ужасно странно.  — Вообще, я думаю, она давно догадалась. Женщины, они ведь… удивительно проницательны в таких вопросах. Может, оттого у нас все и разваливалось.  — И что?  — А то. — Даня, покачнувшись, поднялся с места. — Пошли. В полумраке и ритмичной суете танцпола никто не заметил, как они ушли.

***

Когда они добрались до его дома, Даня с полчаса пытался попасть ключом в замочную скважину. Наблюдая за процессом, Миша не без смеха подумал о том, в какую еще дырку он будет метить этой ночью.  — Ну, проходи. Было темно. И холодно. А они сбежали.  — Раздевайся. В смысле… ну ты понял.  — Что, так сразу?  — Не знаю. А что, надо не сразу? Я, знаешь ли, мало знаю о гей-сексе, — Даня посмотрел на него с подозрением. — А ты?  — Я… не пробовал, если ты об этом.  — Ну, в порнухе они обычно говорят что-то вроде «возьми меня» и начинают ебаться. Миша не стал говорить «возьми меня», хотя хотелось. Вместо этого он сказал кое-что другое.  — Я хочу тебя поцеловать. Даня усмехнулся — в своей, совершенно неповторимой, манере.  — Ну так целуй. Чего ж булки мнешь, как дамочка. И Миша поцеловал; поцелуй горчил перегаром и сигаретами — наверное, именно тем, что железно ассоциировалось с Поперечным, — и все же казался самым сладким в его жизни. Миша разочарованно выдохнул, когда Даня разорвал поцелуй.  — Слушай, мне кажется, я… — Он моргнул, а затем согнулся пополам. Разогнулся и побежал куда-то по коридору. Миша лишь закатил глаза, когда из, судя по всему, ванной донеслись блевотные звуки.  — Романтика плещет через край, Даня. — Он улыбался. Со Спуном иначе, наверное, и быть не могло. Выползая из ванной, он все же ответил:  — Ну извини. А чего ты ожидал? Старею. Еще и бошка болит страшенно…  — Ложись-ка ты спать. Если завтра подумаешь, что это все был кошмар, или вообще ничего не вспомнишь… Я смирюсь. Лучше так, чем по пьяне. А отбрехаться, что тебя пришлось срочно депортировать домой по причине упития в стельку всегда можно.  — Отбрехаться? Ха! — Спун покачнулся и смачно рыгнул. — Ладно, к черту. Ты тоже ложись, там диван свободный.  — Ага. Спокойной ночи. Хоть до спальни тебя провожать не нужно, пьянь?  — Иди нахуй. Миш?  — А?  — Я люблю тебя. Миша не ответил. Но заснул с улыбкой.