Доказательство

У Рёхея до безобразия белые волосы, как цифровая новенькая бумага, хрустящая под пальцами, ломающаяся под потоком густой краски. Койо точно не знает, но почему-то почти стопроцентно уверен, что шевелюра у Рёхея жёсткая, как мочалка. Аобе трудно смотреть на его волосы даже в затемнённых очках — они ослепляют, не дают отвести взгляд на что-то другое. Не то чтобы Койо так часто натыкается на Рёхея. Он его даже ни разу не разглядывал. Аоба не ёбаный педик, если хотите знать. Койо нравятся девушки. Рыжие, вообще-то. Умные и начитанные, которые петляют в лабиринте терминов и границ человеческого сознания и возможностей. Не твердолобые боксёры, которые не знают значения слова «диссертация». Да только вот Аоба и сам путается частенько в смысле различных предложений. Когда Рёхей говорит, что значение сражения — это, в первую очередь, выигрыш, Койо кажется почему-то, что из уст его летит: «Главное не победа, а участие». Спортсмен вроде бы и не хочет сдаваться, но и выигрывать как-то смысла тоже не видит. Это неправильно. Всё, что относится к этому чёртову Сасагаве, — неправильно. А у Рёхея сестра есть. Миленькая такая, на лисичку похожая. У Аобы даже руки чешутся погладить её по мирной головушке. Койо слышал от Сасагавы — она умная. Койо слышал — у них дома шкафы ломятся от книг Киоко. Койо слышал. Койо спрашивает: — А Рёхей дома? На тренировку идёт? — ещё успевает придумать оскорбление поизящней для боксёра. Койо слышал — Киоко любит спортсменов. Койо похуй. У Рёхея взгляд — прямой и чистый. Нет никакого скрытого подтекста, двойного дна и даже смысла нет. У Рёхея взгляд — прямой и чистый. Не неправильный. Такой взгляд должен быть у каждого человека на земле. Аоба прячет глаза за очками. Прячет глаза, натыкаясь взглядом на волосы Рёхея, на мозоли на его сильных руках, на неаккуратный пластырь на носу. Рёхей — воплощение простоты, грубой силы и идиотизма. В его взгляде нет никакой тайны, которую иногда хочется скрыть Койо. Аоба усмехается про себя, когда Киоко спрашивает своего брата, не собрался ли он вновь драться. Нет, конечно! Это все похоже на танго под луной, на цирковые забавы, на мальчишеское ребячество, но никак не на мордобой! Девушка смотрит на него выжидающе, будто подозревая, что во всем этом есть какой-то подвох, а потом переводит вдруг взгляд на Койо и забавно краснеет — сущий ангел просто. Но Аобе плевать на эту мелкую девчонку. Он смеётся: Рёхей не так чист, как, возможно, кажется, ведь даже у него есть свои скелеты в шкафу. — Дерись ради того, чтобы выиграть, — повторяет Рёхей в который раз, но Койо почему-то вновь слышит не те слова, имеющие не тот смысл, складывающиеся не в то предложение, несущие за собой не тот разговор. Аоба похож почему-то на сбежавшую из собственного дома шавку, которая всё-таки решила вернуться назад, не найдя ничего лучшего, но потом всё-таки снова исчезнувшая, сумевшая вновь разорвать ошейник. Но это сравнение довольно странное, потому что Сасагава не чертова свобода и не воля вовсе, хотя так на них похож — он никогда ими не был и, наверное, не будет (ведь и этого спортивного придурка связывают с другими обещания, которые, впрочем, приходится нарушать), а Койо даже на йоту не смахивает на трусливого пса, тем более — на предателя. — Двинешься и будешь трупом, — с каким-то неясным упоением произносит Койо. Он любит так говорить. Любит угрожать Рёхею, зная, что больше никогда не причинит ему серьёзного вреда. Сасагава ведётся. В который раз. Как будто впервые. Койо чувствует губами солёные бинты на кулаке блондина. «Напополам», — шепчет что-то внутри. Если бы только всю боль можно было между собой и кем-то другим разделить, если бы один высокий и один маленький титулы можно было сложить, а потом поделить надвое, то получились бы два равных. Если бы его, Койо, не-любовь в равных пропорциях распределилась бы между ним самим и этим экстремально почему-то обычным Рёхем, то все было бы замечательно. Все были бы счастливы и довольны. Потому что этих не-чувств хватило бы, наверное, на целый мир даже. — Бля, — Рёхей неожиданно осекается. Койо даже не замирает, а просто смотрит на руки Сасагавы. — Что? Держишь обещание, которое дал сестре? — Аоба любит болтать. Болтать с этим идиотом, чувствуя полное превосходство. Превосходство, которого нет. — Такой сентиментальный. Так любишь свою сестричку. Боже, что за дебилизм? — Хэй, — Рёхей хмурится, — не трогай Киоко. — А что, у вас такие трогательные отношения? Может, мне её на свидание позвать? — Аобе нравится смотреть, как злится и краснеет Рёхей. — Да мы с ней... с ней с пелёнок вместе. Всё пополам делим, вот, — Койо видит, как в голове у Сасагавы происходят мыслительные процессы. Тупо. По-идиотски. Аобе нравится. — Оу, может, и меня пополам разделите? — Койо смеётся. Аоба любит это чувство. Чувство, которого нет. Рёхей сначала отвечает, что и без этого всё нормально, что сестра может забирать его целиком, такого едкого, напористого, осознающего собственную глупость, но потом замолкает, потому что Койо начинает вдруг корчиться и строить гримасы. — Что же ты, — говорит, — с пеленок со своей ненаглядной Киоко — и вдруг сваливаешь на неё такое ходячее недоразумение! — он смеётся. Да только вот Рёхею не смешно вовсе. Действительно, как Сасагава мог позволить себе подобную оплошность? — Тогда ей ничего не достанется, — боксёр пытается исправить своё положение, но даже не подозревает, что всё становится лишь хуже. Не-мир Койо понемногу рушится из-за его не-чувств. — Заберёшь целиком меня, идиота кусок? — Аоба игриво поднимает брови. И бьёт Рёхея в ухо. Рёхей редко уклоняется от ударов, редко блокирует, но сейчас он просто останавливает кулак одной лишь ладонью: — Ты хочешь по-другому? — А у меня есть выбор? — Койо начинает хмуриться в точности так же, как и его противник, когда речь в разговоре зашла о ненаглядной Киоко. Он чувствует раздражение, которое волнами тошноты подплывает к горлу. Левый кулак Аобы упирается в ладонь этого идиотского Сасагавы. Его тело — вольфрамовая нить ярко-ярко светящей, будто настоящее солнце, лампочки, так что Койо чуть ли не начинает выть, опасаясь того, что может остаться ожог. У него вся душа в них, так чего бояться-то? Аоба целится свободной рукой под дых своего противника, но она снова упирается в горячую, раскаленную ладонь, не давая нанести увечья этому чёртовому спортсмену. — Ты же сам хотел драться, идиот! — не унимается Аоба. Так бы и пнул, да правила запрещают. Он чувствует себя проигравшим, когда Рёхей хватает его за воротник. — Я не дерусь. — Слишком много чести для твоей сестрёнки. Рёхей бьёт его в пах, не стесняясь. — Тоже мне, блядь, защитник, — Аоба смеётся и поправляет очки, задыхаясь. Сасагава тоже начинает смеяться: — Могу и тебя защищать, если хочешь. Идиот. — Я не педик какой-то, — Койо с горем пополам выпрямляется. — Понятно. Рёхей всё же дотрагивается до его губ. Аобе кажется, будто он съел пуд соли. У Рёхея в будущем, вроде, есть девушка. Он точно не педик. В будущем. Аоба забывает поправить очки и смотрит на него рассеянно, будто прося продолжения. Рёхей посылает будущее подальше. — Хорошо, — Сасагава снова смеется, — Докажи мне, что ты не педик. Койо молча закатывает глаза. Если Рёхей врёт своей сестренке, что не дерется, если Киоко верит ему и не устраивает никаких проверок, хотя всё это кажется до комичного нелепым и смешным, то почему Аоба должен что-то вдруг доказывать? — Я-не-педик, — парень медленно произносит слова, делая между ними небольшие паузы, что усиляет их утвердительный характер. — Не верю, — кричит Рёхей. Другой бы давно бросил это всё и ушёл, но нет же. Это Рёхей. Он идиот. Он будет докапываться до сути. — Докажи, — просит Сасагава. Аоба нервничает; всё это похоже на ситуацию из какой-то гейской мелодрамы, но никак не из реальной жизни. Так не бывает. Это просто дурной сон. — Хорошо, — говорит он наконец. — Если ты меня поцелуешь, то я оторву тебе яйца, Сасагава. Рёхей кладёт широкую ладонь ему на бедро: — А я не буду, Аоба. Вдруг идиотизмом заражусь? Как хорошо, что Койо натурал, иначе это бы, наверное, разбило ему сердце. — Руки, — Аоба в очередной раз пытается казаться холодным и злым, да только вот факт того, что Сасагава его не слушает, перетекает в пульсацию в расположенной на шее венке. Рёхей проводит по ней пальцами, — как жаль, что Койо не педик. Рёхей забирается ладонью под одежду — правда. Рёхей водит ею по животу, заставляя кожу гореть от одних прикосновений — очень. Рёхей дышит прямо в шею, и она тоже начинает гореть — жаль. У Аобы всё плывёт перед глазами, он едва сдерживается от того, чтобы уткнуться носом в мочалку волос Рёхея — что. У Аобы перехватывает дыхание — Койо. У Аобы дрожат губы, он сам тянется за поцелуем — натурал. Рёхей протискивает ладонь меж их ртами. Мажет пальцами по сухим губам. Аоба, блядь, последний педик. Он сам начинает облизывать их. — Какие-то странные у тебя доказательства, — Сасагава произносит это не как ещё одну подъёбку, а как факт. — Что-то тебя не в то русло потянуло. Он аккуратно проводит влажным указательным пальцем по подбородку (теперь уже бывшего?) противника и другой рукой, запущенной в зеленые волосы, — они не такие, как у Рёхея, они мягче и в разы приятнее на ощупь, — притягивает Койо ближе. Лишится ли Сасагава яиц, если поцелует его?