Chillout.

***

Одри привычно сжимает ногами одеяло и, совсем не привычно, обнимает руками вторую подушку. Обычно вторую подушку продавливает своей макушкой Ноа, до самого рассвета разглагольствуя о каких-нибудь видеоиграх. Но сегодня его здесь нет. Точнее было бы сказать, что его нет нигде, где можно было бы предположить, а когда предположения заканчиваются, аргументов продолжать поиски уже не находится, и все, что им остается – просто томиться в ненавистном ожидании самого худшего. Одри могла бы сосчитать миллион и один раз, когда она оставалась ночевать в этой комнате. На полу, на кровати, свернувшись калачиком в кресле, когда её лучший друг болел какой-то заразной шнягой, но оставить его одного было бы просто бесчеловечно, а однажды она даже спала в шкафу, им тогда было по тринадцать, и она не особо отчетливо помнит, в чём была суть их спора, но точно помнит, что Ноа клялся о как минимум двух серийных убийцах, нашедших пристанище в его шкафу, а Одри, по видимому, в это не верила. Но сегодня она впервые ночует в его комнате без него. Одри молчит уже несколько часов. Гребанное чудовище, похитившее её лучшего друга, названивает ей с самого утра, но она ни разу не взяла трубку. Ей страшно. Страшно не от того, что скажет ей маска. А от того, что она сама может сказать что-то такое, что приведет к немедленной кончине единственного человека в ее жизни, который всегда с ней на одной стороне. Одри Дженсен впервые страшно так сильно. Одри носилась по всему Лейквуду с самого утра, с того самого момента, когда неприятным уколом в область сердца раздался звук пришедшей смс-ки. Ты когда-нибудь теряла лучшего друга, Одри? Никакой истерики, никаких слёз или криков типа «о боже, почему он, забери лучше меня», только холодная ярость и желание немедленно воткнуть нож прямо в маску этого урода, разрезать её пополам вместе с его ублюдской рожей, а потом предложить ему склеить свою башку заново. Вот что произойдет с ней, если с Ноа случится что-то непоправимое. Это словно разрезать сердце пополам, а потом, склеивая его скотчем, удивляться, чего же оно не качает кровь. Одри за 15 минут избавилась от наручника, которым её приковал шериф. Пара расчетливо сделанных шагов в сторону выхода и вот, она уже мчит в последнее место, где мог бы находиться её лучший друг. Ну надо же, как однако хорошо работает полиция. Ноа Фостер пропал уже почти 12 часов назад, а шериф и его помощник сидят в своей крысьей норе, именуемой полицейским участком, и вдвоём пытаются угомонить 17-летнюю. – Да я же, черт вас всех, хоть что-то делаю, а вы сидите здесь, ковыряясь в компьютерах, в которых ничего не понимаете, в то время как Ноа где-то умирает! – Одри, прекрати немедленно истерику, мы делаем всё возможное! «Одри, мы делаем всё возможное». Эта фраза уже бесчисленное количество раз проигрывалась в её голове, словно старый радиоприемник завис на волнах какой-то дешевой радиостанции. «Всё возможное». Что вообще возможно сделать в борьбе с неизвестным врагом? Невидимым, неуловимым и чертовски озлобленным на весь мир. За что? Вспомним «Крик», Билли и Стю, если у Билли и был более менее сносный мотив кромсать всё направо и налево, то Стю был просто сумасшедшей жертвой хоррор-кино, так что однозначного ответа на вопрос о мотиве того или иного преступления никогда не будет, как бы вы не пытались его найти. До дрожи противной трелью раздается звонок мобильного телефона, мелодия подсказывает, что звонит мама, но что ей сказать? Что она обнимается с подушкой своего уже возможного мертвого лучшего друга? «Алло, мам, я скоро прид..» «Ноа нашелся, он в больнице». Дальнейшие слова матери заглушает нарастающий шум внутри черепной коробки. Теперь ей стало ещё страшнее. Уилл. Пайпер дала ему выжить, а потом сделала Эмму его убийцей. Почему он отпустил его так просто? Почему? Так, стоп, подожди, ты же не знаешь, что с ним, может он в реанимации и уже издает последний вздох. Или у него нет ноги, или руки, или обеих рук вообще, ибо зная Ноа, лишиться рук для него – самое страшное, иначе как же он будет включать роутер на работе и рубится в видеоигры? Черт, о чём же ты думаешь, вставай немедленно. Одри с трудом может сказать, как она добралась до больницы за пять минут, и уж наверняка не вспомнит, как снесла с ног какую-то старушку с палочкой около регистратуры. Её интересует лишь номер палаты Фостера. Она должна убедиться, что с ним всё в порядке, что он жив и его жизни в дальнейшем ничего не угрожает. И если чертов маньяк даст понять, что она – главная из угроз для его жизни, она сделает всё, лишь бы с ним все было хорошо. Она влетает в палату как-то слишком стремительно, не сразу замечая опередившего её посетителя. Зое? Что она здесь делает? Откуда она вообще знает, что он здесь? Вопросы улетучиваются с той же скоростью, что и возникли, когда Одри видит бледное донельзя лицо Ноа, и, не обращая никакого внимания на девушку, вроде как держащую парня за руку, кидается ему на грудь. – Эй, ты же раздавишь меня, полегче! – шутливо возмущается Фостер, однако все же отпуская руку Зое, чтобы крепко обнять Одри. – Никогда, Фостер, слышишь меня, никогда больше так делай! Никогда больше не ходи никуда один! Пообещай мне. – почти шипит ему прямо в ухо Одри. Эй, Дженсен, расслабься, он жив, может двигаться, обе руки на месте и на данный момент крепко держат её в объятиях, он даже шутит, всё ведь хорошо, но от чего же у неё так трясутся коленки и колотится сердце? – Обещаю, что в следующий раз в жуткий заброшенный парк аттракционов обязательно возьму тебя, может, мне повезет, и убийце больше понравишься ты, – едва слышно смеется Ноа, наконец, выпуская её из кольца рук, давая ей возможность как следует его осмотреть на видимые повреждения. – На тебе ни одной царапины, как это вышло? – ей всё еще кажется, что она просто заснула на кровати в комнате Ноа и всё это самый счастливый сон на свете. Не может всё быть так просто. Не успевает парень открыть рот, как откуда справа раздается неловкое покашливание, а Одри кажется, что её только что окатили бочкой ледяной воды. Здесь же Зое, как она могла забыть. – Эмм, ну, Ноа, выздоравливай, я пойду, – девушка демонстративно медленно приближается к постели больного, будто ожидая, что он её остановит и выгонит Одри, мол, это она здесь третья лишняя. Довольно быстро соображая, что никто из присутствующих её останавливать не собирается, Зое почти невесомо касается губами щеки совершенно потерявшего дар речи Ноа, и быстро выбегает из палаты. – Боже, сколько ещё сюрпризов принесет этот день? Эй, Би-любопытная, ты меня вообще слышишь? – пара щелчков пальцами прямо перед её лицом, и Одри наконец чувствует, как ногти больно впились в кожу, когда она сжала руки в кулаки (интересно, когда?), а челюсть практически сводит от того, что она слишком сильно её сжала. Но ей некогда разбираться с этими странностями в своем поведении, сейчас главное убедиться в безопасности её лучшего друга, об остальном она подумает как-нибудь потом. В ближайшие полчаса Ноа удается почти полностью убедить Одри в том, что он в полном порядке, и уговорить её помочь ему свалить из больницы во время пересмены врачебного состава. Совершенно безрассудно, учитывая, что через несколько часов, едва в больницу начнут пускать первых посетителей, его придет проведать мама, даже не подозревая, что её сын уже как три часа благополучно спит в своей кровати, и устроит жуткую истерику по поводу повторной пропажи сына, так же не догадываясь, что Ноа в надежных руках его лучшей подруги, которая, в свою очередь, теперь глаз с него не спустит. Одри снова лежит в кровати Ноа, но теперь уже не одна, и ей так тепло и уютно от того, что её лучший друг обнимает её во сне, а уже начавшее крошиться днём сердце снова работает в штатном режиме, разве что колотится оно слишком сильно для сердца, знающего сколько ударов в минуту обычно совершает сердце человека, находящегося так близко, но Одри совсем не хочется разбираться с этим прямо сейчас.